Они поплевывали на ладони в предвкушении даровых рабов и добра.
Батыр увидел среди казаков в лохматых шапках и белых тулупах рослого человека с острым, пронзительным взглядом. «Это, наверное, и есть тот самый вельможа, —подумал Батыр. — Казаков много, схватись они с Бактыбаем, он бы их не одолел. Значит, калмыки сказали правду! Кто станет слушать тех, кто пролил кровь на пути своем! Не будут внимать их словам Хива и Бухара, если они разгромят казахов. Однако и мне лучше с этими русскими не знакомиться. Зачем мне представать в их глазах разбойником, встретившимся им в степи в недобрый час? Пусть лучше Таниберды сам ведет все переговоры и с караваном и с Бактыбаем. Ясное дело, разумнее всего было бы поступить так: оставить каравану половину верблюдов с грузами, а самих отпустить восвояси. Куда они поедут наполовину пустыми? В Хиву и Бухару не поедут, а в казахские улусы их не пустят...
Однако Бактыбай поднял шум из-за добра. Разве мог он упустить всю добычу? Он и слушать не желал Таниберды. Орал во все горло: «Вам жаль отдать мне такое богатство — пятьсот верблюдов, сто коней, сто туркмен да пятьдесят русских! Никогда не поверю, чтобы вы вдруг стали такими жалостливыми к неверным!»
Русские и туркмены с удивлением взирали на двух яростно спорящих казахов. И если один из них еще как-то сохранял выдержку, хотя и говорил громко, то другой уже принялся размахивать камчой.
Батыр не вмешивался в спор. Послал широкоплечего, спокойного Абагая унять спорщиков:
— Скажи Бактыбаю, чтобы прекратил базаритъ. Хватит с него добычи и в полкаравана. Остальных надо отпустить, да и самим пора трогаться в путь. Намекни, что у меня есть на то причины...
Однако и Абагаю не удалось успокоить разгневанного Бактыбая. Пришлось все-таки самому султану вмешиваться. Он приблизился вплотную к Бактыбаю и процедил сквозь зубы:
— Хватит, прекрати!
Волоча по земле длинный кнут, Бактыбай подошел к туркменам и вдруг завизжал, будто его резали:
— Дьявол с ними, их, может, и отпущу, но вот этого щенка ни за что!
Он рвался к стройному джигиту с синяками и кровоподтеками по всему лицу.
— Или увезу этого как своего раба, или горло ему перережу!
Джигит оказался сыном бека Менлибая. Измученный, как и его попутчики, десятью днями плена, он понял, что все беды они терпят из-за надменного, крикливого Бактыбая. Он вытащил нож и собрался бросить его в спину врага, но ему помешали. Связали и беспощадно избили...
Тут уж выдержка оставила Таниберды. Он подскочил к Бактыбаю и загородил собой юношу. Бактыбай не унимался, напирал на Таниберды. Пришлось опять вмешаться султану Батыру:
— Ладно, пусть Бактыбай пока забирает парня себе. Но пусть только попробует хоть пальцем тронуть его!
На другой день Таниберды обменял сына своего друга на причитавшихся ему двадцать верблюдов с грузом. Он решил отвезти юношу в свой аул, подлечить, а потом возвратить отцу.
Когда проклятый караван повернул назад, Батыр вздохнул с облегчением. Разграбление каравана на совести Бактыбая. Батыр выступил в роли спасителя. Ведь это он спас караван от разбойника Бактыбая. Слух об этом надо будет пустить по степи.
Джигиты султана были счастливы, шумели, каждый хвастал своей добычей. Больше других суетился Сагал-бай, всем подряд показывал продолговатый черный футляр, в котором находился какой-то блестящий предмет. Однако, что это такое и для чего он, никто не знал. Сгорая от любопытства, Сагалбай решил обратиться к самому султану, показать ему загадочную вещь. Батыр долго в нее вглядывался, потом изрек:
— Я слышал, русские едят пищу, протыкая ее железом. Это штуковина, видать, и есть та самая...
«Вот что значит тюре! Все знает! — восхитился в душе счастливый обладатель редкостной вещи. — И правда, на два жала насаживается мясо, удобно! Воспитанный человек, наверное, нанизывает еду на одно острие, а жадный — сразу на два! — Сагалбаю не терпелось добраться поскорее до дому и попробовать свое приобретение в деле. — Наверное, сподручно будет выхватывать из котла баранью ножку!»
Войско вышло к пескам Барсуков. Батыр пытался представить себе, что творится сейчас в улусах. Живы ли хан и посол? Или...
Наступил наконец день, когда они подъехали к месту, где находились ханский аул и посольство. «Что там кричит Бактыбай, гордо восседающий на коне впереди своей добычи — пятидесяти верблюдов? Изрыгает угрозы и проклятия русскому послу? Неужто он... О аллах, выходит, посол еще жив? Значит, и Баби ничего не сделал? Простил русским гибель джигита из его рода? Чудеса! О ужас! Послу теперь станет известно, что они ограбили русский караван! Нельзя, нельзя допустить этого! Я сам должен обо всем рассказать ногайцу, представить события так, что если бы не я то караван был бы уничтожен! Пришлось-де откупиться от Бактыбая добром! Нет, лучше сначала послать к ним Абагая, пусть он сообщит им об этом, а потом уж настанет моя очередь ехать к послу». Батыр подозвал к себе Абагая.
Зима под напором весны наконец отступила. Их схватка терзала степь целый месяц и снегопадами, и холодными дождями, и песчаными бурями.
Степь успокоилась, вздохнула с облегчением. Начали пробиваться первые травы. Дни стали теплее, позеленели холмы, напоминавшие до этого старые кошмы. Около юрт заблеяли только-только появившиеся на свет ягнята.
С утра до вечера казахские аулы пребывали в суете и заботах. Начался окот, и люди были заняты новорожденными, не державшимися на ногах жеребятами и верблюжатами, не обсохшими еще ягнятами и козлятами...
Две недели никто не беспокоил русское посольство. И лишь в конце месяца мимо него промчались какие-то всадники с кучей добра, выкрикивая угрозы:
— Ну, погоди, посол, недолго осталось тебе жить!
Не прошло и часа, как в посольство прибыл незнакомый путник в лисьей шапке и волчьей шубе. Назвался Абагаем.
Абагай поведал им историю о том, как султан Батыр, возвращаясь из похода, спас русский караван от разбойника Бактыбая...
Абагай удалился так же поспешно, как и явился.
Тевкелев обдумал все, что рассказал ему казах, и решил: султан Батыр недаром бьет себя в грудь, выставляя себя спасителем русских. Что-то не похож он на спасителя. Важно, что он вернулся из своего странного похода и что теперь легче будет следить за ним.
На следующий день в юрту к Тевкелеву пожаловали гости. Были среди них Абулхаир, Букенбай и Батыр, ступавший как-то робко и неуверенно.
Первым заговорил Абулхаир, который утратил свое спокойствие и на этот раз даже не пытался скрыть негодования.
— Ограблен русский караван. Нарушена наша клятва русской императрице. Впору хоть сквозь землю провалиться! — выпалил он отрывисто. — Не зря в народе бытует мудрость: один катышок навоза может испортить целый бурдюк масла. Из-за какого-то негодяя с алчным сердцем и ненасытными глазами все мы обречены на справедливый гнев ее величества царицы! — каждое свое слово Абулхаир произносил так, словно выстреливал им в своих врагов — напористо, зло, со скрытой угрозой.
Букенбай сидел с опущенной головой, пряча глаза от стыда. Все косились на Батыра.
Тевкелев был доволен: значит, они побаиваются русской императрицы, сознают, что может наступить расплата, неминуемая и жестокая. Что ж, это хорошо, когда кто-то чувствует свою вину и ответственность за нее. Но сейчас лучше не пугать их. Надо слегка успокоить их.
— Великая государыня наша милостива. Она не наказывает невиновных. И на этот раз она повелит прежде всего выявить истинных виновников, а потом уж станет чинить над ними суд. Я, и вы это знаете, хан, никогда не сомневался в вашей честности и преданности. Не тревожьтесь понапрасну! — обратился Тевкелев к Абулхаиру.
Хан поднес к груди правую руку и молча, скрывая волнение, поклонился. Тут Батыр попытался было раскрыть рот, но его опередил Букенбай:
— О аллах! Каким бы отчаянным разбойником ни был Бактыбай, он все равно не осмелился бы напасть со своим небольшим отрядом на султана с двухтысячным войском! Чепуха это, никогда не поверю! Скажи лучше прямо, Батыр, что не очень-то ты стремился остановить Бактыбая.
Батыр принялся клясться и божиться, что не виноват, и действовал он из самых что ни на есть благородных побуждений, и если бы не он... Султан чуть не бил себя в грудь и все говорил, говорил, повторяя одно и то же:
— Если я взял хоть ломаный грош из этого каравана, пусть пропадет все мое добро! Все до нитки! Я же... ведь я же...
Казахи по-прежнему слушали Батыра с суровыми лицами.
Тевкелев почел за благо вмешаться и попытался в обтекаемых выражениях успокоить Батыра.
— Господин посол, я только тогда смогу быть спокоен, когда вы сообщите государыне-царице, что я не таю в своем сердце ни капли зла, — голос Батыра звучал умоляюще. — Казахи дошли до крайности — они лишились всех базаров и потому готовы польститься на любую тряпку. В таком положении они ни за что не согласятся упустить добычу, которую, можно сказать, сам бог послал им. Народ наш привык к барымте, это у него в крови. Когда все казахи примут российское подданство, многое изменится. Степняки наши со временем привыкнут к порядку. — Батыр старался еще больше смягчить Тевкелева и разжалобить Абулхаира и Букенбая.
— Хорошо, хорошо, султан, я так и доложу государыне! — произнес Тевкелев с легким раздражением, давая понять, что с этим покончено.
Казахи вздохнули с облегчением и, возбужденные и радостные, заговорили все разом:
— Есть, господин посол, у нашего народа праздник, которого ждет с одинаковым нетерпением и богатый и бедный. Курбан-айт называется. Завтра канун праздника — шек, а послезавтра — айт. Приглашаем вас, пожалуйте, разделите с нами наш праздник!
— Кстати, — кивнул с лукавой улыбкой в сторону Букенбая хан, — жена батыра родила ему еще одного сына. Он собирается отметить великую свою радость одновременно с айтом.
Посол вручил Букенбаю подарки для его жены и сына.