Этой ночью Никель уснул, как младенец. Всему виной недавний инцидент, что произошел с ним по злой воле бабки Марфы, и после которого только по счастливой случайности он едва не застрелил своего спасителя в его же доме.
Тяжесть прошедшего дня, долгая лента разговоров, мыслимых и немыслимых последствий неподъемным грузом навалилась на плечи Парамонова. Он уже плохо себе представлял, чьи слова можно было взять за правду, а чьи — нет! Его разум вроде бы верил рассказу Макса, но в то же время отказывался принимать все за чистую монету.
Так уж устроен уклад жизни в его мире. Каждому сказанному слову требовалось весомое и неопровержимое доказательство. И никто на этой земле не мог его предоставить в полном объеме.
Единственной реальной вещью был даже не «Глок-17», который он получил от своей бабки. Никель свято верил, что этому событию есть вполне себе достойное объяснение.
А самая реальная вещь на сегодняшний момент — это пачка желтых купюр, достоинством в двести евро, и количеством в пятьдесят штук. Итого: десять тысяч!
Такие «бабки» Никель мог заработать только за несколько недель, отправившись в дальние края для выслеживания очередного преступного авторитета по приказу Фомы. Рискуя своей жизнью, жизнью случайных свидетелей и вообще просто хороших людей, волею судьбы появившихся на линии огня.
Но, сейчас все было по-другому!
Фома мертв. Его сферу влияния уже наверняка делят собратья по оружию, не забывая продолжать поиски наемного убийцы, назначив за голову Парамонова кругленькую сумму.
Нельзя упускать тот факт, что банду Лихача, могли уже обнаружить следственные органы на загородной даче. Шум драки, которую устроил Макс, могли услышать случайные люди, и нельзя полностью отрицать то, что вскоре после побоища на место прибыла местная полиция и сделала свои верные выводы. А если принять во внимание и хотя бы на минуточку представить, что кто-то из них связан с головорезами Лихача или Фомы, участи Никеля не позавидуешь!
Весь персонал следственного комитета, приближенные Фомы и верные друзья Лихача прочесывают сейчас каждую пядь земли, стараясь наказать беглого преступника.
Не далек тот миг, когда вся когорта охотников за головами вломится в убогое жилище в самом центре леса и возьмет Никеля тепленьким, прямо во время сна.
От пугающих умозаключений Парамонов проснулся.
Его не прельщала мысль оказаться в ловушке четырех стен, когда нагрянет шайка местных бандитов. Да, у него под подушкой мирно покоился «Глок», заряженный еще десятью патронами, но он ни в какое сравнение не шел с тем оружием, которое приволокут в этот дом его враги.
Да и зачем так усложнять ситуацию, если можно наскоро обложить сухим лапником деревянное жилище и просто поджечь. Голос беглеца, заживо горящего в карающем огне, разнесется по лесу в назидание всем присутствующим, и никто не в силах будет ему помочь.
Никель отогнал страшные мысли, невыносимой тяжестью навалившиеся на плечи. Думать об этом он больше не имел права. В своей комнате на первом этаже, а может, как и прошлой ночью — с зажженной свечой на кухне, находился человек, который заключил с ним сделку.
Сделку, оцененную в тридцать тысяч евро!
Пока головорезы Фомы вычислят его местоположение, пройдет целая вечность. Никель будет уже далеко с кругленькой суммой в кармане и новеньким паспортом за душой. Он смело заляжет на дно, никому в этом мире не доверяя, и будет лежать столько, сколько потребуется. С такими деньгами его никто не в состоянии будет отыскать.
Молчание — золото!
А в его случае — евро!
Но мысль о том, что его все же могут найти раньше, гнетущей тяжестью давила на грудь. Ему становилось труднее дышать, словно легкие уменьшились в объеме. Он жадно хватал воздух, пытался прогнать тянущую боль во всем теле, пока, наконец, не осознал, что все это происходит на самом деле. И тяжесть в груди не психологическая атака, какой термин частенько применяют психиатры, а самая настоящая реальная боль.
Она пронзила его до костей, сдавила грудную клетку, словно в то место положили тяжелый предмет, и Никель с ужасом услышал неприятный хруст.
Не нужно быть гением, чтобы понять — трещали его кости. Еще мгновение и грудная клетка проломится, острыми осколками костей повреждая внутренние органы.
Парамонов закричал, позвав на помощь Макса. Но вместо крика, он услышал слабый хрип, больше похожий на стон умирающего человека. Настолько тихий, что его не то, чтобы Макс, — рядом стоящий человек ни за что бы на свете не услышал.
Руки его не слушались, ноги стали ватными, а взгляд помутнел. Никель почувствовал, как неведомая сила жестче прижимает его к кровати. Он напряг мышцы до предела в области груди, создавая слабое сопротивление. Попытался вновь пошевелить рукой, чтобы сунуть ее под подушку, где находился верный «Глок», хотя, как использовать пистолет в такой ситуации — даже не представлял. Он не видел перед собой вероятного противника, комната была пуста и темна, только еле видимое облако парило над ним, бесформенной сущностью создавая иллюзию тумана.
Парамонов ощутил, как давящая сила в области груди чуть-чуть ослабла, и часть своего напора перенесла на горло. Чьи-то невидимые пальцы надавили на трахею и Никель закашлялся. Стало совсем невозможно дышать, а с каждым новым толчком, из его рта вырывались клубы пара, словно в помещении придавил мороз.
В комнате стало холодно.
Тело Парамонова покрылось большими мурашками. Его затрясло, словно маленького ребенка, то ли от холода, то ли от страха. Разум чертил в воздухе ужасные видения, а глаза Николая испуганно шарили по комнате, пытаясь зацепить взглядом вероятного противника. Но, всякий раз, когда он устремлял взор в ту или иную часть комнаты, силуэты испарялись, словно играли с ним в прятки.
Краешком глаза он уловил незаметное, но быстрое движение, будто что-то, крадясь по полу, молниеносно укрылось под кроватью.
«Это не наяву! Это не наяву!» — сознание не хотело верить в происходящее, но неведомая давящая сила вновь и вновь убеждала его в обратном.
И в следующий момент большая серая кошка прыгнула на грудь Парамонову.
Страх наливной волной встретил его податливый разум. Еще сильнее задрожали колени и кисти рук, холодный пот пронзил с головы до ног, и Никель, наконец, осознал, что всему виной не дикий холод.
Он вдруг реально почувствовал мягкие лапы на своей груди и неподъемную тяжесть, что вскоре сомнет стонущие кости. Он был на грани безумия, старался не потерять сознание, дикий кашель душил его, не давая возможности сделать хотя бы вдох. Тело буквально онемело! Теперь Никель не чувствовал ни рук, ни ног, будто их вовсе не было.
Серая кошка принюхалась и медленно повернула голову, взглянув прямо на него.
Большие зеленые глаза с узкими зрачками неистово светились в темноте. На фоне легкой дымки создалось впечатление, что кошка плывет, словно в тумане, а когда они с Парамоновым соприкоснулись взглядами, накатила волна немыслимого ужаса.
Зеленые глаза расширились, шерсть вздыбилась, а точеные когти впились в грудь Никелю с новой разрывающей болью. Наемный убийца вдруг осознал, что не видел ничего ужаснее в своей жизни. Ужас рисовал перед ним страшные картины, создавал немыслимые образы, и тонкий слух вдруг поведал ему, что к кровати кто-то приближается.
Кто-то поистине жуткий и мерзкий!
Дальнейшее развитие ситуации, ни в какое сравнение не шло с его нынешней участью. На мгновение Парамонову захотелось, чтобы «братва» Фомы его нашла. По крайней мере, он знал, чего от них ждать!
И вот, когда Николая пронзила очередная волна безумного ужаса, и он понял, что нет на свете поистине ничего более зловещего, кошка заорала нечеловеческим голосом.
Комнату пронзила давящая боль, словно она была живым организмом. Даже Парамонов почувствовал, как от страха и невыносимого зла задрожали стены. Разум Никеля померк на фоне громкого завывания, из глаз выступили слезы, и сердце было готово вырваться из груди.
Ему хотелось закричать, но голос превращался в едва слышимый крик.
Ему хотелось убежать, но ноги больше не слушались его.
И, наконец, ему захотелось умереть, но пистолет был вне зоны досягаемости.
«Оружие тебе не поможет. — Мелькнул в голове голос Макса. — Главное твое оружие — это вера!».
Сознание уже стало проваливаться в небытие, глаза медленно закрывались, и сладкое удушение клонило его в царство мертвых, когда до Никеля, наконец, дошел смысл сказанных Максом слов.
«Отче наш» — разум прошептал вместо него, потому что губы отказались подчиняться.
Кошка перестала кричать и принюхалась. Зловещая тишина резанула слух, но эхом еще отдавался громкий ор.
«Отче наш!» — яростнее повторил Никель.
Неведомая сила ослабила хватку, и Парамонов глотнул свежего воздуха. Кошка уставилась на него удивленным взглядом, словно не понимая, что же на самом деле происходит. Она уже не весила, как девятитонный грузовик и не пугала, как самое страшное чудовище на земле.
Работает! Работает, мать твою! Кто бы мог подумать!?
— Верую! — теперь Никель мог с трудом, но говорить. — Верую в тебя, Господь и всегда верил, только не хотел это признавать!
Макс говорил, что нужен определенный порядок слов, но, видимо, серой кошке хватило и этого. Она злобно фыркнула и, оттолкнувшись от груди, спрыгнула на пол.
Парамонов почувствовал, как кошка царапнула его острыми когтями, и легкое жжение пронзило его тело. Кровь выступила на груди, словно серое чудовище готовилось провести темный ритуал, помечая потенциальную жертву.
Никель задышал полной грудью.
Свежий воздух проник в легкие, обогащая кровь кислородом. Серая дымка, кружившая над кроватью, тут же рассеялась, и комната снова приобрела темный оттенок, словно никакой серой кошки и в помине не было.
Тело Никеля все еще дрожало, смешно выглядя со стороны.
Он лежал на кровати и боялся пошевелиться. Никогда бы в своей жизни он не подумал, насколько действенна сила молитвы. Сказочные рассказы знакомых священников, ни в какое сравнение не шли с сегодняшним инцидентом. Никто на всем белом свете не смог бы его убедить в существовании неизвестной силы, пока он сам не лицезрел одну из этих сущностей.
Но, Никель не знал главного, — это все только начало!
Сделка с Максом оценивалась в тридцать тысяч евро, и хозяин желтеньких хрустящих купюр не желал отдавать их просто так. Уговор есть уговор.
Да пошел ты, со своими «бабками»!
Ему вдруг захотелось срочно покинуть комнату на втором этаже и бежать без оглядки, но ноги до сих пор не слушались. Ужас сковал тело и разум, и ни при каких обстоятельствах не захотел отпускать.
Скрипнула входная дверь, и Парамонов невольно вздрогнул.
Тут же запахло болотной трясиной или, возможно, плесенью. Никелю почудилось, что он находится в затхлой комнате, а вокруг него распростерлись болота местных лесов.
Сквозь приоткрытую дверцу скользнула темная тень, так похожая на силуэт маленького ребенка. Скользнула настолько быстро, что Николай не смог уловить, в какую часть комнаты переместился незваный гость.
— Ты не видел мою кошечку? — голос справа застал его врасплох, и сердце вновь захотело вырваться из груди, а вместе с этим и навсегда покинуть комнату.
Тоже мне, кошечка! Это же настоящий монстр! Чуть в штаны не напрудил при виде серой твари!
Но, в глубине души возник вполне разумный вопрос: откуда здесь маленькая девочка? Макс решил над ним подшутить?
Никель ощутил прикосновение. Рука девочки сжала ладонь Парамонова, и дитя жалостливо попросила:
— Я потеряла свою Мусю. Давай поищем ее вместе?
Девочка резво дернула его за руку, отчего Никель едва не свалился с кровати. В последний момент он выставил ногу и уперся ею в холодный пол.
К его удивлению, весь пол был устлан сыпучей землей, от которой исходил зловещий запах, словно землю принесли прямиком с городского кладбища. Неприятный хруст под ногами громко зазвучал в комнате, эхом отдаваясь в каждом ее уголке, и Парамонов даже боялся взглянуть под ноги, чтобы увидеть, что же такое склизкое и отвратительное крошится под ним.
Он не видел лица девочки. Лишь темный силуэт и мертвецки прямые черные волосы, спадающие на ночную длинную до пола сорочку.
Страх немного отступил, после того, как появился ребенок. Эта девочка явно успокаивала, и Никелю хотелось думать, что это всего лишь страшный сон. Но, какое-то незнакомое чувство все равно не покидало испуганный разум, словно кто-то настойчиво заставлял поверить в то, чего на самом деле не существовало.
— Нам нужно поторопиться. — Сказала девочка. — Иначе он придет и заберет мою Мусю.
— Кто «он»? — спросил Никель.
Но девочка не ответила. Она лишь показала под ноги Парамонову и быстро произнесла:
— Посмотри под кроватью. Может моя кошечка там?
Никелю пришлось опуститься на колени, что бы заглянуть под кровать. Резкий хруст раздался в полной тишине комнаты, и на миг показалось, что под коленями раскололся череп какого-то животного.
Животного ли?
Никель опустил голову.
Под кроватью точно не было кошки. Она впопыхах убежала, когда «Отче наш» сыграл свою немаловажную роль в жизни наемного убийцы. Вера — самое сильное оружие, все время повторял Макс и был абсолютно прав! Когда бы еще Никель использовал его в благих целях по отношению к самому себе. Кому рассказать — ни за что не поверят!
Парамонов уже намеревался встать с колен, но вдруг услышал громкий голос маленькой девочки:
— Нет! Нет! Он уже здесь! Не забирай мою кошечку, пожалуйста!
И Николай увидел, как юное создание бросилось к двери и скрылось за ее пределами. Дверь со скрипом притворилась, и в комнате снова повис безмятежный мрак.
Земля под ногами никуда не делась, лишь зловещая вонь только усилилась, проникая в сознание, и намекала на то, что весь этот кошмар далек от завершения.
Черт его дернул в последний раз посмотреть под кровать!
Что он там хотел увидеть? Миленькую кошечку, которая не так давно кричала во весь голос и когтями впивалась в грудь?
Ничего подобного он там не увидел! Только две лишние ножки кровати, на которой он безмятежно спал.
Стоп!
Откуда у кровати шесть ножек? Четыре обычные и две такие широкие, словно она должна выдерживать настоящего слона.
Разум достроил картинку, когда легкий ветерок невесть откуда пронесся по комнате. А сердце в очередной раз застучало, с быстротой лани набирая обороты.
Уже выныривая из-под кровати и ударяясь головой о ее дно, Никель понял, что это были не дополнительные ножки, а лохматые лапы какого-то животного.
«Зверь, о котором твердила бабка Марфа» — сначала вырвалось из памяти.
Но, Николай точно помнил, только сны со вторника на среду обладали правом сбываться, а вот со среды на четверг — не имели никакого отношения к его дальнейшей судьбе.
Да и сном это было не назвать. Слишком правдоподобно выглядело сие действие. От реальности не отличить!
Парамонов головой ударился о кровать, пытаясь подняться во весь рост, и повалился на могильную землю. Звонко затрещали за его спиной усопшие кости, превращаясь в костную муку; белесая пыль поднялась над комнатой, и Николай смачно чихнул.
— Будь здоров! Но не забывай, что болезнь вмиг тебя настигнет, коли я того пожелаю!
Неприятный голос звучал, словно из потустороннего мира, и тело Парамонова затряслось, будто в эпилептическом припадке. Снова это знакомое ощущение, когда страх пронзает с головы до пят и хочется умереть на месте, чтобы больше не испытывать такие мучения.
«Отче наш! Отче наш!» — Никель не помнил слов всей молитвы.
Да, что там «не помнил»! Будем честны хотя бы по отношению к себе.
Он ее вовсе не знал! Только первые два слова!
Когда Макс сунул ему сложенный вчетверо лист бумаги, она так и осталась в кармане джинсов.
Хотя нет! Перед сном он успел немного почитать, пока его не срубила дикая усталость. Все произошло настолько быстро, что вспомнить теперь, куда делись слова молитвы, не представляется возможным.
Существо вальяжно обогнуло кровать, и Парамонов услышал скрип туго натянутых пружин. «Оно» село на его спальное ложе, прогибая своим весом жалобно скрипящее днище.
— Отче наш?! Отче наш?! Ты гребаный предатель! — голос теперь не звучал, будто из законопаченного гвоздями гроба.
Он звенел над комнатой, безумной силой разрезая пространство. От этой мощи съеживалось сердце, сокращались мышцы во всем теле, и только одно чувство укутывало Николая с головы до пят — ужас.
Даже не страх! Самый настоящий ужас!
Он не давал ему пошевелиться, здраво соображать или вспомнить хотя бы часть молитвы. Хотя, по словам ночного гостя, молитва ему не причиняла вреда. Он сам повторил «Отче наш» два раза подряд, презрительно наплевав на силу Господа. С таким чудовищем невозможно было бороться.
Парамонов все еще лежал на холодной земле, что устилала пол его комнаты. Руки раскинуты в стороны, глаза зажмурены с такой силой, что веки свело в ужасной судороге. Он боялся разомкнуть их и посмотреть страху в глаза. Он боялся собеседника больше самой смерти!
Внезапно Никелю почудилось, что по телу пробежал холодок. Потом еще и еще! Словно маленькие сороконожки затеяли детскую игру в догонялки.
Никелю стало мерзко, и к горлу подступила тошнота. Больших усилий стоило ему сдержаться, чтобы ужин не выплеснулся прямо на засыпанный землей пол.
Нужно было немедленно что-то предпринять, иначе от безумного ужаса, что вселял ночной гость, сердце могло не выдержать. И бедная душа покинет бренное тело, направляясь не к Господу, а в объятия этого мерзкого существа.
Никелю стоило неимоверных усилий повернуть голову в сторону кровати и разомкнуть сведенные веки. В комнате было темно, но силуэт гостя все же прочерчивался на фоне кромешной мглы. Предательски заслезились глаза, создавая мягкую прозрачную пелену, словно организм оберегал своего хозяина от безудержного и бесконечного зла.
Парамонов несколько раз моргнул, сбивая слезы, и его взору предстало чудовище.
Человеческая голова с большими рогами, за спиной раскинулись крылья, а мохнатые толстые ноги заканчивались широкими копытами — так выглядел незнакомец. Он гордо восседал на кровати, локтями опираясь на колени, и пристально рассматривал Никеля, словно лицезрел человека впервые в своей жизни.
Мгновение, и глаза Парамонова снова покрылись слезами, не давая увидеть исконное зло во всей красе.
Ужас накатил еще сильнее, сердце сжалось до минимальных размеров, отчего защемило в груди, и он зажмурился от боли.
«Верую! Верую!» — застонал Никель и тут же открыл глаза.
Он вдруг вспомнил, что прошлой ночью уснул, держа в руке тетрадный лист с письменами Макса. И по простой незамысловатой логике, лист бумаги должен был лежать где-то у кровати. Скорее всего, он выронил его, когда сознание нырнуло в царство сна.
— В кого ты веруешь, поганый смертный? — голос ночного гостя громко прозвучал в тишине комнаты, отчего сознание жалобно застонало, и Никель снова зажмурился.
Чудовище, словно читало его мысли. А потому, от него не могло ускользнуть поведение мелкого человечишки, который осторожно шарил рукой по полу у спального ложа. Он явно что-то искал!
Ночной гость опустил глаза и сразу же нашел это «что-то».
Он поднял с пола мятый тетрадный лист и с омерзительной ухмылкой спросил:
— И это твое оружие?
Никель тут же открыл глаза, когда догадался, что существо имело в виду. Маленький клочок бумаги мелькнул на фоне бесконечной тьмы, ничем не удерживаемый. Он просто витал в воздухе, плавно перемещаясь то выше, то ниже, и завораживал, словно инструмент иллюзиониста.
— Меня зовут граф Фургас! — зачем-то представилось существо. — И меня не проймут нежные фразы вашего Господа. Они не представляют для меня никакой опасности!
Существо завороженно дунуло на порхающий лист бумаги, и он вспыхнул ярким пламенем.
В один миг огонь ударил по глазам, освещая комнату, и тут же погас, превращая в пепел клетчатый тетрадный листок. Остатки серых крупинок посыпались графу Фургасу под ноги.
Одного мига хватило Никелю, чтобы выхватить образ его лица, когда пламя на короткий промежуток времени осветило все вокруг. Перед Парамоновым сидело настоящее чудовище, с которым лучше никогда не встречаться лицом к лицу. В кромешной тьме образ ночного гостя выглядел куда менее устрашающим.
Холодные черные глазницы, бездонной пропастью смотрели в пустоту. Черты лица больше напоминали изувеченного пленника, которого пытали каленым железом всю его жизнь. Рога, расположенные на голове; тонкий хвост, оканчивающийся пышной кисточкой; и, наконец, уродливые толстые ноги, покрытые густой шерстью и закрепленные снизу широкими копытами, добавляли омерзительности этому существу.
«Он прибудет не через входную дверь. — Вспомнил слова Макса Никель. — Он появится из твоего сознания».
После такой мысли тело Парамонова настигла такая дрожь, с которой трудно сравнить какое-либо заболевание. Ужаснее существа он не встречал даже во сне. В том «вещем» сне, где появилась его бабка и выдуманный зверь, который в сравнении с ночным гостем был просто игрушкой.
— Узри же меня, смертный! И посмотри в глаза своему Господину!
Фургас, словно прочитал его мысли, понимая, что его вид вызывает дрожь во всем теле. По периметру комнаты зажглись факела, невесть откуда появившиеся в пустом помещении, пропала из виду старенькая кровать, а на ее месте расположился алтарь.
Не иначе, — комната жертвоприношений!
«Верую во единого Бога Христа!» — последние попытки защититься от мучительной смерти. Никель явил набор случайных фраз.
— Ты веруешь не в того Бога! — закричал граф, и огни факелов дрогнули под натиском его голоса. — Твой Бог — трус! Он передал твою душу в мою власть, и я использую ее по назначению!
Парамонов едва слышал его слова. В голове вдруг поднялся такой шум, что фразы существа на фоне его поникли. И только спустя несколько мгновений, Никель, наконец, осознал, что гул в его голове не был сотворен Великой силой ночного гостя. Внутри Парамонова заговорили сторонние голоса.
— Не перечь ему! Слышишь? Никогда ему не перечь!
Они, словно убеждали Николая не делать глупостей.
— Прими своего Господина! — не утихал громогласный рык существа. — И повинуйся!
Наверное, все в округе до самого края леса слышали этой крик, но по непонятной для Никеля причине — никто не шел ему на помощь. Макс, находящийся в доме, даже и пальцем не шевельнул, чтобы ему помочь.
Сейчас Парамонова уложат на красивый алтарь и принесут в жертву неизвестному Богу.
Хотя, нет! Известному!
Более чем, известному!
И это будет не Иисус Христос.
Но вместо этого, граф Фургас взмахнул крыльями и воспарил над комнатой, словно сам был Богом:
— Преклони колено, смертная мразь, когда с тобой разговаривает граф!
Никель не то, чтобы встать на колено, он не мог даже пошевелиться от страха. Все тело объяло такая слабость, что впервые в жизни наемный убийца почувствовал себя беззащитным.
В этот момент чья-то неведомая сила приподняла его над полом и, перевернув лицом вниз, бросила обратно на могильную землю.
Эффект удался!
Никель приземлился на колени перед Господином, но тело было настолько слабо, что он уперся руками в пол, не имея возможности встать, как подобает покорному рабу.
Вот так, стоя на четвереньках, он изо всех сил держался, чтобы не упасть. И не потому, что этого требовал этикет нового Господина, а всего лишь по одной простой причине — под ним сгрудилась большая куча насекомых: жуки, сороконожки, могильные черви и еще всякий сброд. Парамонов не горел желанием падать на них всем телом.
Он вдруг увидел, как сороконожки и могильные черви обвили его руки, и медленно, словно изображая серпантинную дорогу, двинули вверх по рукам. Нетрудно было догадаться, куда метили омерзительные твари. Никель вдруг представил, как могильные черви заползают в его рот, глаза и уши. Начинают жрать его изнутри, наслаждаясь каждым кусочком живой плоти.
Он искренне понимал, что не сможет сбросить кишащее воинство, потому, как и так держался из последних сил. Руки дрожали, иногда сгибаясь в локтях, дергались в немыслимых конвульсиях и то и дело, норовили дать слабину.
И когда войско сороконожек достигло локтей, к горлу подступила тошнота. Такая же омерзительная, как и вся армия могильных насекомых.
Граф Фургас снова ударил крыльями и приземлился на невесть откуда появившуюся кровать. Жертвенный алтарь пропал из виду, словно никогда его здесь и не было.
— Ну что, смертный! Ты примешь власть своего Господина? Или же захочешь провести всю свою жизнь, стоя на коленях?
Никель хотел ему ответить. Действительно, хотел!
Но вместо слов, снова подступила тошнота, удержать которую не было больше сил.
Парамонов с презрением блеванул в кучу скопившихся слизняков, разбрасывая во все стороны черные брызги. Сороконожки и могильные черви, почувствовав неладное, тотчас соскочили с его рук и бросились врассыпную. Комок черной слизи выдавил из себя Николай, и частицы ее окропили руки.
— Это означает — «Да»? Или «Нет»? — крылатое существо не хотело отступать.
Парамонов его уже не слышал.
Он ясно чувствовал, что во рту его что-то застряло, мешая дышать в полную силу. И это «что-то», несомненно, было живым. Он перевел взгляд от омерзительной кучи слизняков на свой рот, и насколько это было возможным, рассмотрел подробнее.
Тонкий коричневый волосок, размером с цыганскую иглу, выглянул из-под губ. Заметавшись, он больно застучал по губам и по небу, словно пытался вновь забраться в то место, с которого только что выскочил вместе с волной черной слизи.
Осознав, что во рту действительно находится живой организм, мало того, даже не пытается его покинуть, Никель едва не потерял сознание.
Слава Богу, тошнота подступила быстрее.
Его вырвало во второй раз, и обильнее, чем тогда. Черная слизь местами окрасилась в коричневый цвет, заливая могильную землю, а изо рта в полной мере показался длинный хвост и задние лапки. Хвост распрямился во всю длину, а лапки задергались, словно пытались найти опору, чтобы вернуться на законное место.
Не нужно быть зоологом, чтобы понять, какое животное доселе находилось в его организме! По задней части брюшка и длинному хвосту он вмиг определил.
Крыса!
Слабость немного отступила и Парамонов почувствовал прилив сил, словно грызун блокировал энергию его крепкого тела.
Никель схватил крысу за хвост и потянул. Передними лапками она вонзилась в язык, видимо, все еще не желая покидать тайное место. Парамонов застонал от боли — острые коготки рвали податливую плоть и приносили неимоверные страдания.
— Что это у тебя во рту? — вновь заголосил Фургас, и новая сила накрыла сознание Никеля. — Не смей ее вытаскивать! Это дар твоего Бога!
И граф громко рассмеялся.
Сильно зашумело в голове, и ослабла хватка; но Николай все же удержал крысу за хвост. Грызун все еще упирался, боролся за свою жизнь, и своими стараниями даже не подозревал, что готовит третью волну рвоты.
И она не заставила себя долго ждать.
Парамонов собрал в кулак всю свою волю и блеванул от души, дергая за хвост мечущееся животное.
Крыса выскочила изо рта, раздирая язык и губы. Вместе с нею вышел и новый комок слизи, окрасившийся в красный цвет. Снова сороконожки и черви бросились врассыпную, боясь запачкаться в разноцветном естестве.
Парамонов откинул крысу в сторону, а мокрый грызун только фыркнул в ответ и быстро удалился в противоположный угол.
И в этот момент его срубила такая усталость, что Никель не чувствуя рук и ног, упал на спину прямо в свою же блевотину. Брызги разлетелись далеко по комнате, несколько капель даже попали на стену. И в следующий момент Парамонову захотелось умереть.
Голос в голове шептал: «Эти мучения никогда не кончатся. Есть лишь один способ с этим покончить».
— Смерть! — прошептал наемный убийца.
«Никто не говорил, что будет легко! — издалека послышался слабый голосок Макса. — Нужно всего лишь перетерпеть! Это возможно!».
— Это невыносимо! — не согласился с ним Никель.
— Это всего лишь начало, гнусный предатель! — вновь голос графа Фургаса возвратил его в реальность. — Ты отрекся от своей веры и переметнулся на сторону врага! Я устрою тебе такие мучения, что ты будешь молить о смерти!
Парамонов снова задрожал, поймав себя на мысли, что уже стал привыкать к такому состоянию. Покрытый крупными мурашками, измазанный могильной землей и своей же блевотиной, он больше походил на существо из потустороннего мира. Кровь сочилась у него изо рта, руки били конвульсиями по полу комнаты, превращая замешкавшихся многоножек в размазанную жижу, и единственное желанием для него — было умереть!
«Смерть! Смерть!» — шептали надоедливые голоса, выгрызая мозг.
Или все же это были его мысли?
— Я все еще жду ответа! — громыхнуло над головой.
Снова помещение комнаты наполнила привычная сила. Уже в который раз съежилось сердце, зашумело в голове, и дрожь в теле усилилась. Глаза буквально брызнули слезами, и надавил такой страх, что впору было молить о пощаде.
Или все же о смерти?
— Молчишь, мерзкий предатель? Так замолчи же ты навсегда!
Язык Парамонова был разорван, неизвестно откуда взявшейся крысой, и даже если бы он сподобился дать ответ, у него бы ничего не вышло. А существо, словно издевалось над ним.
Никель вдруг почувствовал, как губы сильно стянуло. Они слиплись меж собой, словно их намазали супер клеем, и как бы Парамонов не трудился, открыть рот ему не удалось. Все попытки терпели неудачу.
Страх накинулся новой волной.
Безудержной и необъятной!
Никель не представлял, как дальше существовать в этом мире. Терпеть такие мучения он больше не мог.
Лучше уж умереть!
Граф Фургас словно услышал его мольбу. Медленно потянул мохнатую лапу, нырнул ею под подушку и вытащил пистолет, приготовленный Никелем для обороны, но так и не использованный.
— Хочешь умереть, жалкий людишка? Я предоставлю тебе такую возможность!
И существо бросило Никелю «Глок-17».
Пистолет скользнул по полу комнаты, разбрасывая брызги разлагающихся сороконожек и червей, и приземлился точно у лица Никеля.
Страх на половину отступил. Стало легче дышать, дрожь прекратилась, словно сознание почувствовало рядом настоящее спасение. Неведомая тьма уже не так давила на него, и Никель ощутил прилив сил.
Он поверил, что сможет!
Сможет решить эту проблему раз и навсегда!
Парамонов повернулся на бок, а потом и на живот. Под весом его тела погибли несколько многоножек, остальные же впопыхах попытались убраться в безопасное место.
Никель уперся коленями и ладонями в скользкую массу и попытался оттолкнуться от пола. Руки заскользили, и он мордой плюхнулся в свою же блевотину.
Вторая попытка была более удачной.
Рывком он встал на колени, отрывая от пола руки, и уселся на голени. Встать во весь рост ему бы все равно не удалось. Неимоверных усилий потребовалось Никелю на такой маневр, и, слава Богу, что он принял хотя бы такое положение. Лежать в мерзкой черной жиже ему не хотелось.
Парамонов поднял с пола пистолет. С него падали сгустки крови, блевотины и хрен знает, еще какие извержения, оставленные мертвыми телами многоножек. «Глок-17» был скользким и неудобным, потому что все время пытался вырваться из рук, оставляя хозяина один на один с потусторонним существом.
Ну, уж нет! Больше таких мучений он не потерпит! Его душа не достанется этому гаду!
«Освободи ее! — закричали голоса в голове. — Освободи свою душу, отделив от тела! И ты сам станешь свободным!».
Никель подтянул пистолет сначала ко рту, но вовремя вспомнил, что губы слиплись мертвой хваткой. Ему больше ничего не оставалось, как прислонить дуло к виску и нажать на курок.
Страх перед графом Фургасом отодвинулся на второй план. Поджилки не тряслись, словно перед ужасным чудовищем. И надоедливые голоса не кричали в голове благим матом, убеждая в целесообразности поступка.
Это его решение! И ничье больше!
— Стреляй! — не выдержал граф Фургас.
Темная сила снова проявилась в комнате, но Никель уже ничего не чувствовал. Он приготовился умереть. Без права на возрождение.
Легкий нажим на спусковой крючок и…
Сухой щелчок!
Парамонов не сразу понял, что же произошло.
Осечка, твою мать!
Он снова выстрелил.
Снова щелчок!
Ужас накатил холодной волной. Никель дрожащими руками дернул затвор и из патронника выпрыгнул патрон.
Пистолет заряжен! В чем же дело?
Парамонов надавил на курок в третий раз и услышал злобный смех Фургаса:
— Ха-ха! Посмотрите на него! Гнусный предатель даже не может достойно умереть!
Николай все нажимал и нажимал на спусковой крючок, не веря в происходящее. Восемь осечек подряд! Такого в принципе не могло случиться. Он внимательно взглянул на «Глок», убеждаясь в том, что это то самое оружие, переданное бабкой Марфой.
— Какой же ты жалкий, человечишко! Видеть тебя не хочу! И ты больше не смей смотреть в мою сторону!
В комнате мелькнула яркая вспышка, которая заставила Никеля зажмуриться. В глазах заиграли зелено-красные круги, давя на сознание, и он с ужасом осознал, что не может разлепить веки.
Жалкий человечишко стоял на коленях, выпачканный в могильной грязи, измазанный скользкой жижей сороконожек и могильных червей. Он ничего не видел, не мог вымолвить ни слова, а только мелко дрожал, волоча свое существование.
В руке он держал бесполезный пистолет, давший восемь осечек подряд. Бессмысленное оружие против такого непобедимого монстра и напрасные мольбы к Богу, который даже не хотел его слушать.
«Отче наш!» — как то уж скромно подумал Никель.
«Верую!» — слишком слаба была его вера сейчас.
«Господи, помоги!» — он просил помощи, всегда забывая просить прощения.
И ответил ему далеко не Бог:
— Я приду завтра! — голос звучал, словно из-под крышки гроба. — Я могу тебя избавить от всего этого, или замучить насмерть! И поверь, смерть для тебя станет великим мучением. Ты будешь гореть в прямом смысле слова. Будешь молить меня о пощаде, но я не вниму твоим мольбам. А потом заберу твою душу, неверный! Так что, выбор за тобой!
Невидимая сила удалилась так же внезапно, как и появилась.
Парамонов от бессилия рухнул на пол, в последний момент, понимая, что под ним не было скользкой жижи, многоножек и червей.
Под ним был абсолютно чистый пол, который располагался в комнате на верхнем этаже обычного лесного домика.