Вдох получился на удивление глубоким. Сложилось ощущение, что Никель за мгновение до этого вынырнул из бездонного озера. Он дышал во всю мощь своих легких, с наслаждением втягивал чистый воздух, не испорченный болотной затхлостью, и не сразу сообразил, что губы больше не сомкнуты неведомой силой.
Его глаза различали силуэт кровати, что покоилась от него в нескольких шагах, из чего Парамонов сделал вывод, что видит он не хуже, чем слышит или говорит.
«Сон!» — оправдание быстро пришло на ум, но чувство реальности ни при каких обстоятельствах не хотело покидать затуманенную голову. Сознание плавало по комнате, словно все еще находилось в небытие. Присутствие графа Фургаса отголосками боли отдавалось в пустой комнате, доставляя, мягко говоря, неприятные ощущения.
Коричневая крыса была все еще где-то здесь, и могла снова тайком заползти к нему в рот, а скользкие многоножки и невероятной мерзости могильные черви мелькнули перед глазами, будто ужас из далекого детства.
От этой мысли захотелось блевать так сильно, что сдержать спазмы желудка стоило ему особых усилий.
Николай поднялся на ноги, потерянный, измазанный в черной могильной земле, хотя комнатный пол был абсолютно чистый, как и в тот день, когда он впервые решил использовать здесь огнестрельное оружие.
Слабым отблеском отдавало крошечное окошко, сквозь которое проникал спасительный свет. Никто не взял в заложники его душу и не бросил в кипящий котел, хотя от той мысли, которая его вдруг посетила, по коже пробежал холодок.
Никто не пытался надавить на его сознание, и самое главное — никто на всем белом свете не желал ему зла! По крайней мере, в этот момент, когда он находился в замкнутом помещении наедине с собой.
Комната на втором этаже лесного домика стала для него настоящей тюрьмой. Желтоватые купюры европейской валюты перестали быть досягаемой целью, и такой легкой добычей для наемного убийцы, который всю свою жизнь зарабатывал свой хлеб, принося в мир незамысловатую и неминуемую смерь.
Бесплатный сыр лежит только в мышеловке!
Тридцать тысяч евро просто так никто не станет ему давать, — нужно просто поверить в эту простую и так знакомую истину!
И в этот момент, одна единственная мысль настигла Никеля, словно пикирующий коршун, — «бежать!».
Бежать из этой комнаты, чтобы никогда в нее больше не возвращаться. Никакими уговорами его никто не заставит вернуться в это Богом забытое место.
Сделке конец!
Макс должен услышать это от него!
Пусть он засунет себе в задницу тридцать «кусков» желтой бумаги!
Такие мучения никогда не оправдают никакие, даже самые немыслимые, «бабки»!
Парамонов грешным делом подумал, что не сможет подняться с пола, но его возможности превзошли его ожидания.
Он вскочил, словно ребенок-непоседа, подхватив так дорогой «Глок», и рванул в спасительную дверь. Она на удивление легко поддалась, и Никель едва не оступился на первой же ступеньке, когда попытался скорее покинуть это дьявольское место.
Его разум рвался на части, заставляя тело метаться из стороны в сторону. Одна его половина кричала о том, что таких «бабок» он никогда не заработает, а другая взывала к реальности. Покинуть этот дом настояло немедленно! Никакие уговоры, убеждения или мольбы здесь не имели весомого слова! И явным доказательством тому являлся страх, который Никель пережил этой ночью.
Парамонов мягко скользнул по деревянной лестнице, вплоть до последней ступеньки, крепко держась за удобные поручни. Он хорошо помнил, как в своем сне быстро скатился к подножию двери, сломав два ребра и вывихнув лодыжку правой ноги.
С такими ранами, ему придется нелегко!
Конечно, покинуть злополучное место ему все же удаться, но что делать потом? Без денег, хорошей одежды, транспорта ему далеко не уйти! А повстречай на своем пути головорезов Фомы — и вовсе не сулило для него ничего приятного!
Он нервно зажал в ладони рукоять пистолета, и рванул на кухню, где его должен был ожидать Макс.
— Ах ты, ублюдок! Что это было, мать твою!
Парамонов не сразу заметил, что на кухне присутствовал посторонний человек.
Человек в черной рясе сидел напротив него, и тыкать пистолетом в лицо слуге Господа не совсем было корректно.
— Успокойся, Николай! — Макс поднялся из-за стола и краем тела заслонил вновь прибывшего незнакомца.
Никель дрожал, словно осиновый лист. Его сознание еще не полностью восстановилось, переживая воспоминания прошлой ночи. Из далекой памяти всплывали зловещие картины потустороннего мира, где рогатая тварь все еще не отпускала своего визави. Граф Фургас повелевал огромной армией мертвецов, и стоя на отвесной скале, указывал размашистым крылом в неизвестном направлении. А огромная свора «нечисти», повинуясь повелителю, следовала в последний бой.
— Кто это? — рука Парамонова задрожала, неуверенно удерживая «Глок-17».
Одно неверное движение и прогремит выстрел. Кто знает, каким теперь будет его исход? В тесной комнате, да при свете белого дня, преимущество было на стороне Никеля. Нажми он сейчас на курок, и ни одна живая душа своим ходом не покинет кухню. А подоспевшие криминалисты будут до вечера отскребать кровь в маленьком помещении.
— Это мой друг. — Спокойно сказал Макс. — Его зовут отец Севастьян. Он священник. Я прошу тебя, Николай, убери оружие.
Никель некоторое мгновение смотрел то на Макса, то на его друга. Рука дрожала, словно снова поддавалась извечному страху. Словно снова он слышал голос темного существа с размашистыми крыльями, рогами и копытами.
Ему мерещились могильные черви, сороконожки и крыса, при воспоминании которой к горлу подступила тошнота. Снова почудилась земля под ногами, и неизвестный голос в голове прошептал:
— «Убей!».
Никель стоял в одних трусах на пороге кухни. Его одежда осталась в комнате на втором этаже, куда он ни при каких обстоятельствах не хотел возвращаться. И когда он, наконец, осознал свое плачевное состояние, громко выдохнул и опустил руку с пистолетом.
— Иди сюда, Коля. — Просто сказал хозяин дома и сделал шаг навстречу.
Никель подошел, неуверенно ступая обмякшими ногами. Тело его не слушалось; мышцы, налитые неимоверной усталостью, отказывались подчиняться и разум, до сих пор не различавший сон от реальности, не верил в происходящее.
Макс обнял Парамонова и осторожно отобрал у него оружие. Никель примостился на стул, а хозяин лесного домика бросил ему на плечи шерстяной плед. Несмотря на то, что наступил июнь, Никеля знобило, будто он сидел на крыльце в настоящий февральский мороз. Но, когда мягкая шерсть укутала его с головы до ног, он тут же почувствовал детское облегчение, словно ребенок, прячущийся с головой под спасительное одеяло от ночного выдуманного кошмара.
— Выпей этот отвар, Николай. Тебе станет легче.
Отец Севастьян подвинул Никелю его любимую расписную чашку.
Парамонов жадными глотками хлебал ее содержимое. На мгновение Максу почудилось, что Парамонов вот-вот захлебнется или просто отпрянет от горького напитка, но ничего подобного не произошло. Видимо, вкусовые рецепторы еще работали не в полную силу.
Севастьян готовил отменные зелья, и суть их была в том, чтобы допить напиток до конца. Только в этом случае можно рассчитывать на максимальный эффект.
И Никель не стал капризничать, будто маленькая девочка! Он выглушил все без остатка, даже не воспринимая вкус этого неприятного пойла.
— Что произошло в комнате? — аккуратно задал вопрос хозяин лесного домика.
— Произошло!? — глаза Никеля побагровели, а вены на шее вздулись. — Я едва не отдал Богу душу!
— Никто не говорил, что будет легко…
— Никто не говорил, что будет так трудно просто находиться в комнате! — буквально закричал Парамонов. — Срань Господня! Объясни, что здесь происходит?
Макс с Севастьяном переглянулись.
— Успокойся, Николай. Я тебя умоляю! Не нужно так реагировать…
— А как я должен реагировать? Просто сделать вид, что ничего не случилось?
Хозяин дома промолчал.
Дать Николаю сейчас выговориться — самый верный момент. Он, скорее всего, получил легкий шок этой ночью и не собирается мириться с происходящим, особенно принимая во внимание то, что его вера все еще слаба.
Через несколько мгновений подействует отвар Севастьяна, и тогда разум расставит все по своим местам. Сон останется сном, а реально происходящие события — реально происходящими событиями. Парамонову просто нужно время.
И действительно, голова Никеля прояснилась. Отвар Севастьяна честно отработал свой хлеб. События прошлой ночи отодвинулись на второй план, словно намекая на то, что все происходило не наяву. Парамонов уже с трудом вспоминал отдельные детали, мелкие неудобства и сценки неприятных действий, которые витали, словно в тумане. Они преследовали его, манили своей загадочностью, но выглядело все это, будто давний детский кошмар.
— Расскажи нам все по порядку, Николай. — Голос отца Севастьяна казался успокаивающим.
Ни миг Никель подумал, что так действует его отвар.
Убедительно, с небольшой ноткой гипноза.
— Сначала была кошка. — Поведал Парамонов. — Хотя, нет! Сначала перехватило дыхание. Уже потом огромный котяра запрыгнул мне на грудь и стал орать, будто его четвертуют прямо на моей груди. Я попытался вспомнить одну из молитв, но слова никак не лезли в голову. Все же мне удалось что-то соорудить из некоторых бессвязных фраз, и животное удалилось.
— Какую молитву ты использовал?
Парамонов посмотрел на собеседника, будто это он священник и обязан знать все псалмы.
— Откуда мне знать? Я шептал все, что придет мне в голову!
Удивлению Севастьяна не было предела.
Он обратил свой взгляд на Макса, словно был его прямым наставником:
— Ты отправил в комнату неподготовленного человека?
— Что значит «неподготовленного»? — спросил Никель.
Но Макс проигнорировал его вопрос.
— У меня не было на это времени! — ответил хозяин дома. — И не нужно мне читать нотации! Я делаю то, что могу.
— Ты делаешь все по-своему! И в этом твоя беда! Ты оправил парня на верную гибель! И нам повезло, что он вернулся в ясном рассудке.
— Я отправил парня, чтобы помочь! И тебе в том числе! Я прекрасно видел его силу воли. И ты знаешь, что в этом вопросе мне равных нет.
— Ты, наверное, запамятовал, Макс! Прошлый раз юноша выстрелил тебе в грудь, когда вышел из комнаты! И единственным твоим спасением стало то, что ты…
— Не надо ему об этом знать! — перебил священника хозяин дома. — Он выполняет контракт. Его задача — извлечь информацию. Остальное — не его забота!
Никель оглядел обоих собеседников недобрым взглядом:
— Чего мне не нужно знать?
— Не важно! — быстро ответил Макс. — Лучшее, что ты можешь для нас сейчас сделать, это подробно рассказать, что произошло в комнате. Остальное, тебя мало касается.
Парамонов пристально взглянул на своих собеседников, и в памяти всплыла манящая пачка желтеньких купюр, достоинством в двести евро. Его непосредственный заработок за вполне «непыльную» работенку. Хотя то, что произошло с ним этой ночью в комнате на верхнем этаже, — не окупится никакими деньгами. Убить кого-то — пожалуйста! Но встретиться лицом к лицу с древним злом — нет, уж, увольте!
И ему захотелось уволиться прямо сейчас.
— Да пошли вы к черту! Я больше не вернусь в эту комнату, ни под каким предлогом!
— Николай… Николай…! Не нужно так спешить. Не смотри на нас дураков. Мы можем ссориться по малейшему пустяку, а все потому, что мы знаем друг друга очень давно…
— Да мне плевать! Я сегодня же покину этот дом и ваши «бабки» мне даром не нужны!
Священник вздрогнул после этих слов. Времени осталось всего ничего, и лишатся такого реального шанса — было не с руки.
— Мы все расскажем тебе! — внезапно поведал отец Севастьян.
— Нет! — завопил Макс.
— Я расскажу тебе всю историю. Даю слово священнослужителя! Кто-то же из вас должен об этом узнать!?
Никель пристально посмотрел на священника:
— Из кого это, из «нас»?
Повисла пауза. Видимо, отец Севастьян подбирал правильные слова, а может, все еще раздумывал, стоит ли вообще говорить правду неизвестному для него человеку.
Но, Макс первым нарушил тишину:
— Из добровольцев.
— Да-да! Из добровольцев, которые согласились нам помочь. — Поддержал его слова Севастьян. — Но для начала, ты должен нам подробно рассказать, что же произошло в комнате?
Парамонов долго всматривался в его лицо. Когда-то давно он читал о том, что мимика тела может поведать многое о человеке. Жесты, движения губ, дерганье мышц лица и тому подобное, могли указать на то, что собеседник тебе нагло лжет. Жаль, что в свое время, он не изучил этот поистине феноменальный эффект. Не раз он попадал в ситуации, где его пытались надуть, словно юнца. И сколько раз, при должном таланте, он мог бы уйти от бессмысленной перестрелки. Сколько жизней он мог спасти тогда, просто распознав ложь в глазах собеседника?
— После кошки появилась девочка. — Сказал Никель. — А затем, ужасное существо с крыльями, рогами и мохнатыми лапами…
— Девочка?! — будто что-то вспомнил Севастьян.
— Это бывшая хозяйка дома. — Объяснил Макс. — Безобидный ребенок, всегда ищущий свою кошечку. Я часто вижу ее в этом доме. Она погибла много лет назад, если не ошибаюсь — при пожаре. Но, меня больше интересует существо.
— Граф Фургас. — Быстро сказал Никель.
Лица собеседников побелели.
— Он тебе представился?
— Конечно, представился! Думаете, я выдумал его имя? Я уже испытываю ужас, при одном только его упоминании. Вы видели его морду?
Макс и отец Севастьян закачали головами:
— Поверить не могу! Граф Фургас у нас в доме! Комнату придется сжечь.
— Ни в коем случае! — закричал Макс. — Это наш шанс! Если такой сильный демон явился в нашу обитель, значит все намного серьезнее, чем мы предполагали.
— Ты вообще, соображаешь, что говоришь?! — взорвался отец Севастьян. Это уже был не спор давних друзей, а настоящая склока врагов. — Одно из двух: либо ты лишился ума, либо не расслышал, кто посетил нашу обитель?
— Я отчетливо все слышал! — негодовал Макс.
— Значит, должен понимать, о чем я тебе говорю!
— Прекрасно понимаю, мой друг! И прошу проявить благоразумие! Такого шанса у нас больше не будет. Помнишь, я тебе говорил, как появился этот пистолет? — и хозяин дома указал на оружие, лежащее на столе.
— Одно дело материализация предмета, а другое — граф Фургас! Да, у Николая крепкая связь с бабкой Марфой, но демон такой силы в нашем доме…
— Это удача! — Макс закончил за него фразу. — «Они» проявили интерес, и мы непременно должны этим воспользоваться! Информация, сказанная из его уст, намного ценнее, чем нелепые слова какого-нибудь беса или полубеса. Мы выудим из них то, чего обычному смертному и не снилось! Мы станем обладать такими знаниями, что вся преисподняя станет перед нами на колени! Да, в конце концов, мы избавимся от проклятия! Мы, наконец, узнаем правду. Верно, Николай!
— Хрена-с, два! — Никель был непреклонен. — Вы думаете, я с ним поговорил по душам?
— А разве тебе не удалось ничего узнать?
— Узнать?! — Парамонов был вне себя от ярости. — Когда он появился, моя воля спряталась, словно забитый щенок. Глаза слезились от страха, ноги подкосились, а разум перестал подчиняться! Я лежал в земле, которой хоронят покойников; по мне ползали могильные черви и сороконожки, и я блеванул настоящей крысой! До сих пор чувствую затхлый ее запах у себя во рту.
— Это было не наяву, ты же понимаешь…
— Конечно, я понимаю! Конечно, мать вашу, я все понимаю! Только вот разум отказывался все это принимать. До поры, до времени! А потом он сдался, как и я! Мне захотелось избавиться от всего этого! Мне хотелось умереть! Я взял «Глок», липкий и скользкий от моей блевотины и приставил дуло к виску. А знаете, почему именно к виску?
Макс и отец Севастьян ничего не ответили, а только с удивлением смотрели на Никеля. И он сам ответил на свой вопрос:
— Я бы с удовольствием засунул пистолет в рот. Это самое удобное место для приведения суицида в действие. Только граф слепил мои губы с такой силой, что ни одна ныне существующая молитва не смогла бы их разлепить. Потом таким же макаром мои веки сомкнулись! Я ничего не видел и не мог произнести, лишь только спасительный «Глок-17» твердо лежал в моей руке. Я поднес его к виску и с облегчением нажал на курок. И знаете, что потом произошло?
Снова безмолвие.
И Никель вновь отвечает на поставленный собою же вопрос:
— Восемь осечек подряд! Вы когда-нибудь видели такое? После второй осечки, я передернул затвор, но это не принесло результатов. Я так и нажимал на спусковой крючок, пока не понял, что это существо так и не даст мне умереть. Он обладает огромной властью! Молитвы на него не действуют. Он сам с легкостью их произносит, даже не кривясь. С таким противником невозможно бороться. Его просто не победить! А потому, забудьте обо мне! В комнату на втором этаже я больше не вернусь!
— Николай, ты же понимаешь…
— Я сказал: «нет»! И точка!
Воцарилось молчание.
Такое давящее, словно собеседники вдруг оказались на дне океана. Барабанные перепонки сдавило с такой силой, что непроницаемая тишина стала просто невыносимой.
Отец Севастьян и Макс не знали, как переубедить Никеля, а он в свою очередь не хотел больше вспоминать детали проведенной ночи в комнате на втором этаже.
— И твои деньги мне не нужны. — Тихо сказал Парамонов. — Я сегодня же покину этот дом, и вы меня больше не увидите. Я предпочитаю умереть от пули наемников Фомы, а не от ужаса, что здесь твориться!
— Я понимаю твое негодование, Коля. — Макс решил успокоить гостя. — Тот ужас, что встретился тебе на пути, не каждый человек способен понять…
— Ты не понял меня! Я не хочу ничего понимать! Разбирайтесь со своей проблемой сами, и не вмешивайте меня в свою игру!
Никель уже хотел встать из-за стола, но его остановил грозный голос священника:
— Ты не сможешь уйти!
Словно раскат грома прозвучал возглас в маленьком кухонном помещении. Отец Севастьян обладал поистине четко поставленным баритоном — даже Макс вздрогнул от неожиданности.
— Что ты сказал? — злости Парамонова не было предела.
— Расскажи ему, Макс! Или мне придется сделать это самому.
Краем глаза Никель увидел, как хозяин дома потянул со стола «Глок» и сунул его себе за пояс.
Обстановка накалялась. Парамонов вдруг подумал, что попал в хитро расставленную ловушку. Он доверился совсем незнакомому человеку, который спас его от лап Лихача, но теперь ведет свою, одному ему известную игру.
И это омрачало.
— Отец Севастьян не совсем верно истолковал фразу: «не сможешь уйти». — Объяснил Макс. — Ты, конечно, можешь уйти из дома. Как я уже говорил — ты не пленник. И поверь — никогда им не был в этом доме. Я доверился тебе, когда вновь отдал оружие, хотя ты и пытался меня убить…
— Он пытался тебя убить? — удивился Севастьян.
— Сейчас не об этом! Я просто хочу сказать, что не все так, как ты себе представляешь…
— То есть, уйти я не могу? Я заложник вашего положения? Пока вы не справитесь со своей проблемой — я стану гарантом ее выполнения. Так ли вас понимать?
Друзья снова переглянулись.
— Ты неправильно меня понял. Я хочу сказать, что ты свободен в праве выбора, только…
— Побывав в той комнате — ты обрек себя на вечные страдания! — снова поставленный голос отца Севастьяна резанул слух.
Макс грозно посмотрел на друга, и его взгляд не сулил ничего хорошего. Никель вдруг вспомнил, что за поясом у хозяина дома находится пистолет бабки Марфы, и вздумай Макс им воспользоваться — не миновать беды! А глаза его выдавали сие желание, — слишком уж ненавистный взгляд испытал на себе отец Севастьян.
— Скажи ему правду, Макс. Он такой же человек, как и мы с тобой.
— Не такой. — Сквозь зубы процедил хозяин дома.
Его взгляд превратился из устрашающего в ненавистный. И Никель грешным делом подумал — вот удачный момент воспользоваться оружием бабки Марфы.
Но Макс стоял, словно вкопанный. Он смотрел на друга, словно пантера на свою жертву. И неизвестно чем бы все это закончилось, не вмешайся Никель в ход повествования.
Он тут же схватил за руку священника и произнес:
— Поведай правду, отец Севастьян! Поведай ее без остатка рабу Божьему Николаю, и не утаи ни слова. Поведай, словно на исповеди!
Такой прием должен был сыграть свою ключевую роль. Если перед ним настоящий последователь Бога, в чем Никель не сомневался, врать при упоминании Господа отважится не каждый священнослужитель. Тем более, в такой щекотливой ситуации.
Отец Севастьян положил левую ладонь на руку Парамонову и сказал:
— Я поведаю тебе правду, сын мой. Всю без остатка! Но для этого тебе придется задержаться в этом доме еще на какое-то время.
Прикосновение священника было мягким и проницательным. Никель, словно почувствовал прикосновение Бога, до того отеческим и настоящим было касание. Все тело пронзила мелкая дрожь, но не такая, как в комнате на втором этаже, когда граф Фургас явился во всей своей красе.
— Я готов принять твои условия. — Николай не верил, что сейчас говорит своим голосом. — Но мне нужна только правда. И ничего, кроме нее.
Макс глубоко вздохнул, понимая, что сейчас истина выльется на свет неприятной болью, но уже ничего не мог поделать. Отец Севастьян дал слово и намерен его сдержать.
— Ты две ночи провел в комнате на втором этаже. — Начал священник. — Это гиблое место. Мы случайно его нашли с Максом много лет назад. В этом месте материализуются все твои страхи и сомнения. Неверия в том месте больше, чем в любой точке земного шара. Все, существующее там настолько реально, что ты не отличишь от настоящей жизни. Там обитает древнее зло.
— Я это испытал на своей шкуре, отец Севастьян. — Слова дались Никелю так легко, словно не раз он разговаривал с посланником Господа.
— Об этом я и говорю! Встреча со злом в том месте не совсем обычным образом действует на человека. Он начинает бояться и страдать. Страдать и бояться в прямом смысле слова. Слышит голоса в своей голове, как ты и рассказывал. Они действуют по-разному на людей. Кто-то, как ты, хочет умереть, покончив жизнь самоубийством, чтобы больше не терпеть ужасные мучения. Но, многие люди поддаются неимоверному ужасу, превращаясь в животное или насекомое, словно прекращая контролировать свой разум. Они выходят из комнаты на четвереньках, будто глупая овца или коза. Кто-то ощущает себя тараканом, червем или навозным жуком. Сколько раз мы видели, как вполне обычный человек превращается в голодного зверя и бросается на первого встречного, находящегося поблизости. Это жуткое зрелище! Даже самому заядлому врагу нельзя такого пожелать.
— Я болен, отец Севастьян?
— Ты вышел из комнаты здравомыслящим человеком, сын мой. Тебе удалось пройти через неимоверные пытки, но все же твое сознание не пострадало, хотя ты и пытался лишить себя жизни. И поверь, это не слабость — это защитная реакция на происходящее вокруг. Голоса в твоей голове и ночные кошмары говорят о том, что ты вошел в контакт с «нечистью», а это грозит определенными последствиями. Мы их называем — порча. Порча твоего сознания, если говорить откровенно.
— Я одержим демоном? — нотки страха вновь пробудились, теперь уже с новой непреодолимой силой.
— Римские католики используют это слово уже давно. Много фильмов снято на эту тему, и, поверь, правды в них — ни малейшей крупицы. Нам показывают заморских священников, достающих души демонов одного за другим. Показывают, как они с легкостью умерщвляют их, зная лишь одно имя или прозвище. Но на самом деле все обстоит не так. Не буду вдаваться в подробности, а сразу отвечу на твой вопрос — нет! Ты не одержим демоном, иначе вел бы себя совсем по-другому. Они просто поработили твое сознание, смешивая отдельные видения с реальностью. Голоса, которые ты слышишь в своей голове — не иначе, как плод твоего воображения. Много долгих лет понадобиться, чтобы от них избавиться неопытному в таких делах человеку. С нами тебе нечего бояться. Ты, конечно же, можешь покинуть пределы нашего дома, но с такими галлюцинациями, ты не проживешь и трех дней. Вот, о чем я тебя предупреждал! Дом — твоя защита, хотя и комната на верхнем этаже является обителью зла.
Никель одернул руку.
— Вы подставили меня! — вырвались слова наружу. — И теперь мне нет пути назад!
— У каждого свой путь. — Спокойно сказал священник. — Твой путь — помочь нам. А мы тебя за это отблагодарим. Дадим денег и избавим от непосильной ноши.
— То, что я пережил этой ночью нельзя назвать ношей. Это похоже на проклятие!
— Ты не знаешь, что такое «проклятие»! — перебил его Макс. — И дай Бог, никогда тебе не узнать!
Его глаза вспыхнули слабым огоньком. И огонек этот не вызывал отвращения или тревоги, ему действительно можно было сочувствовать.
Макс вышел из-за стола и направился в прихожую, бросив напоследок:
— Расскажи все, как есть, Севастьян! Может, после этого он все же решит нам помочь? И не утаивай ни слова. Такого крепкого союзника нам не найти. Не многие могут похвастаться тем, что столкнулись с Фургасом и не лишились рассудка!
Никель услышал, как Макс набросил кожаную куртку на плечи и вышел из дома. В маленьком кухонном помещении они остались вдвоем с отцом Севастьяном — единственным священником в этом городе, кому Никель хотел доверять.
— Правда не всегда поддается логическому объяснению. Не всегда законы природы над нею властны и уж тем более, не всегда это можно поведать так, чтобы собеседник искренне поверил. Но, чтобы жить дальше, тебе придется принять правду, какой бы немыслимой она для тебя ни казалась.
Слова священника лились на мир, словно урок в православной школе. Никель слушал внимательно, боясь упустить что-то очень важное. Но больше всего на свете ему сейчас хотелось верить! Вера становилась на первое место, особенно после того, что он лицезрел этой ночью.
— Нас было трое. Трое грешников, которых Господь не пощадил. Всегда и везде люди слышали то, что говорил Иисус Христос о прощении. Слышали о том, как он велел ученикам следовать за ним и его верой. Прощать, несмотря ни на что, какой бы злой корыстью не обросло каменное сердце. Какая бы злая сила не управляла этим миром, ставшим для сына Господня смертельной ловушкой. Люди по сей день твердят: «За что же Господь их наказывает?». Но, никогда и никто из них не задумывается о том, что Господь не имеет права карать. Ни при каких обстоятельствах он не может этого делать. Его благо — прощать! И только — прощать! Слышал, наверное, поговорку: «что ни делается — все к лучшему?».
— Ага.
— Это воля верующих! Только они знают, что Господь прощает и никак иначе. Если в твоей жизни произошло горе, значит, он избавил тебя от еще большей напасти, пожертвовав малой ее толикой.
— Мои жена и дочь погибли от рук убийцы. Это тоже его воля?
Никель посмотрел Севастьяну в глаза.
— Бог милосерден. — Спокойно сказал священник, уклонившись от ответа. — Он дальновиден и справедлив. Смерть твоей семьи, конечно, нельзя назвать благодатью. Но без нее мы бы не встретились. Может для тебя он припас более весомую задачу в этом мире? Может он первую очередь, хотел, чтобы ты в него поверил?
— Моя жена была верующей! Разве этого недостаточно?
— Мы не знаем всех его планов. Но знаем одно — он тот, кто прощает!
Никель подавил слезу.
Если Господь, таким образом, прощает, то грош цена его прощению. Все произошедшее похоже на ответную кару. И никак иначе!
— Так вот! — продолжил Севастьян. — Прощение — великая благодать на этой земле. Но, из каждого правила есть свое исключение, чего бы ни говорили его последователи. И одно из исключений сидит прямо перед тобой. Как я уже сказал, нас было трое.
— Я так понимаю, Макс один из вас?
— Ты все правильно понимаешь. — Ответил отец Севастьян. — Мы истинные грешники. Такие, которых не простил даже Господь. Мало того, он нас покарал. Началось все в Гефсиманском саду, где Иуда предал Христа. Отряд Храмовой стражи направился туда, чтобы арестовать сына Господня и с превеликим удовольствием это сделал. Его повели к прокуратору вдоль Мутного ручья, и, проходя по узенькому мостику, один из воинов толкнул Христа, отчего тот упал. Позже это было названо первым поруганием. Угадай, кто удостоил себя такой глупости?
— Макс?
— Тогда его звали Квинтилл. Он был одним из лучших воинов Храмовой стражи. Единственным его недостатком была молодость и гордость. И он не мог удержаться от того, чтобы повеселить сослуживцев. За что и пострадал. Далее сына Господня привели к первосвященнику Ханне. Он возглавлял Синедрион — высший судебный орган в Иерусалиме. Христос вошел в помещение и что-то сказал. Я уже не помню, какие слова он изрек, да это было и неважно. Никто не смеет право подать голос, пока не разрешит первосвященник. И в этот момент раб первосвященника ударил по лицу плененного сына Господня.
На глаза Севастьяна накатили слезы. Он искренне переживал тот момент каждый божий день, и Никель видел, насколько тому тяжело.
— Это был ты. — Утверждающе сказал Парамонов.
— Меня звали Малх. Я был лучшим рабом Ханны. Таким же заносчивым и высокомерным, как и Квинтилл. И нет мне прощения за это!
— Ты ударил Христа!? — Парамонов только сейчас осознал смысл сказанных слов.
— Тогда никто не знал, что этот человек воскреснет на третьи сутки после казни и станет великим чудом человечества. Что он воздвигнет поистине громадную веру, называемую позже православием. Но в тот момент все считали его обычным смутьяном, который превозносил ложных Богов и научил рабов не бояться смерти. Ведь после нее возникала новая жизнь, не хуже предыдущей. Знаешь, что могло после этого последовать?
— Революция! — с уверенностью сказал Никель.
— Такого слова еще никто не знал в то время. — Согласился отец Севастьян. — Но мысль твоя верна! Если убедить человека, что жизнь после смерти станет великим спасением, то угроза для жизни не будет иметь никакого смысла. Чего боится любой человек?
— Умереть!
— Точнее неизвестности, которая последует вслед за ней. Убеди простой люд в том, что после смерти ничего не заканчивается, и тот, кто истинно верит в Бога — перенесется в иной мир. Мир, в котором будет настоящая идиллия, спокойствие и гармония. Мир, в котором дети снова встретятся со своими отцами и матерями, познают радости жизни, где золото в руках головореза не будет иметь власти над свободой. И где наступит бесконечная жизнь, несравнимая с жалким существованием в этом убогом мире.
— Люди перестанут бояться. — Сделал вывод Парамонов. — И рабы восстанут против своих феодалов. Смерть им будет нипочем! Они просто станут жаждать перехода в другой, лучший для них мир.
Священник посмотрел в глаза Никелю:
— Теперь ты понимаешь, Николай, что такого человека Синедрион не мог оставить в живых. Прокуратор Понтий Пилат был против его казни, но один его голос ничего не решал. Христа показательно распяли на Голгофе в назидание всем, кто подвергся его влиянию. И никто не мог этому помешать. Он умер за всех нас и вознесся на небеса, приняв жестокую участь этого мира.
— Но он предрекал второе пришествие! — вспомнил слова из далекого детства Никель.
Севастьян усмехнулся:
— Во-первых: предрекал не он, а пророки, большинство из которых были ложными. А во-вторых — второго пришествия не будет.
— Откуда такая уверенность?
Священник сделал паузу и снова по-отцовски взглянул на Николая:
— Нас было трое. Помнишь, я говорил тебе об этом?
— Помню.
— Так вот, за наш первосортный грех, Господь повелел нам жить до скончания веков этого мира. Представляешь, каким годом датируется наш возраст? Мы немногим младше самого Христа. Сначала бессмертная жизнь была в качестве подарка. Для многих людей мы были Богами. Каково им было видеть, что годы над нами не властны! Но, потом все круто изменилось! Друзья, жены и дети умирали у нас на глазах. Все, кого мы знали или любили с завистью смотрели на нашу жизнь, когда покидали этот несправедливый мир. Поверь, бессмертие это не благодать, это кара Господня! И никому в жизни я не пожелаю такого. Макс превратился в великого и непобедимого воина, а я всегда следовал за ним, приняв сан обычного священника. В древние времена нам с легкостью удавалось перемещаться из одного города в другой, не вызывая подозрений. Но с внедрением новых технологий, где база данных ограничена современными компьютерами, где каждая собака может опознать человека, кто не стареет уже много лет, прятаться стало намного сложнее. Нас преследуют многие спецслужбы, в некоторых странах мы являемся террористами и объявлены в международный розыск. Каждая лабораторная крыса желала бы проводить над нами свои опыты и только дивиться результатам. Вот почему бессмертие приносит нам не просто проклятие, но и еще нестерпимую боль. Людям предстоит вкусить смерть, лечь в гроб, пройти через тление и воскреснуть для суда. Но, к сожалению, нам это не грозит.
Но, я отвлекся! Как я уже говорил, с нами был третий человек, и вот ему не повезло в большей мере. Его звали Агасфер. Он слыл зажиточным человеком в Иерусалиме. Богач, как говорили местные жители. А еще его называли вечный жид. Слышал такое слово?
— Евреев мы называли жидами.
— Вот-вот. — Сказал Севастьян. — Верное предположение! Когда Христа осудили, то положили ему на спину деревянный крест, чтобы сам пленник притащил его на гору за стены Иерусалима. Таков был тогда закон. Проходя мимо дома жида, Христос попросил позволения прислониться к стене его жилища, чтобы отдохнуть. Но Агасфер грубо его оттолкнул и с презрением сказал: «Иди, иди! На обратном пути отдохнешь!». Что значили его слова? Какой обратный путь? Никто не ведал, о чем думал в тот момент вечный жид. Но сын Божий ему ответил: «И ты будешь идти вечно. И не будет тебе покоя и смерти. Ты будешь молить о моем пришествии, и скитаться по земле в огромном презрении. Ты будешь меня ждать!».
Впервые последователи видели его в таком расположении духа. Словно его устами говорил другой человек. Сын божий всемогущ, благосклонен и всепрощающ! Но в этот момент он был сам не свой.
Через несколько недель Агасфера сразила неизвестная болезнь. Он больше не мог вести дела и вскоре потерпел убыток. Его сущность, обмотанная в старые лохмотья, скиталась по миру, ожидая второе пришествие Христа. Там, где он появлялся, зарождались войны, землетрясения или наводнения, потому он быстро получил прозвище Горевестник. Каждая, посещенная им земля переставала плодоносить, погибал скот, рождались мертвыми младенцы, и нарушался сам покой мира. Но, к сожалению, на нас с Максом это не действовало. Мы провели с ним почти двести лет. Бродили по дальним окраинам земли, участвовали в Крестовых походах и Мировых войнах, но так и не нашли смерти. Позже мы ушли от него и не знали о его существовании уже много веков, пока он не появился в последний раз.
Здесь! В этом городе!
Николай вздрогнул.
События последних дней явно указывали на то, что в его мир вмешалась потусторонняя сила. Давний друг предал его, оставив на «съедение» банде Лихача. А за три года до этого Елизар — брат Фомы застрелил его молодую жену и маленького ребенка. Мир катится ко всем чертям и виной всему может быть древний старик в старых лохмотьях.
— Вы говорили с ним?
— Мы только его видели! Всего несколько секунд, пока раскат молнии не испепелил его у нас на глазах.
— Как? Бессмертному удалось все же умереть?
— Не совсем так. — Просто сказал отец Севастьян. — Мы думаем, что это была не благодать Божия, а кара за то, что он хотел нам поведать. Перед своим появлением Агасфер созвонился со мной, и я сказал об этом Максу. Мы ждали его на краю леса, но не успели поговорить. Вечный жид мог нам многое рассказать, но не успел. И теперь мы вынуждены искать правду другими доступными способами.
— С помощью обычного смертного. — Напомнил ему Парамонов.
— Мы готовы на все, чтобы узнать правду! — ответил отец Севастьян. — Агасфер не просто так появился в городе. А если принять во внимание, что кто-то смог устранить информатора, несмотря на запрет Господа, дело принимает совсем крутой поворот. Христос завещал скитаться Агасферу по миру до его второго пришествия, но ни при каких обстоятельствах не умирать. Если кто-то пошел против Бога, значит, ставки слишком высоки. Не удивлюсь, если на кону наш мир.
— И тем самым, вы хотите показать, что своими действиями готовы заслужить прощение?
Священник с укором посмотрел на собеседника:
— Ты слишком умен для обычного смертного.
— Если только предположить, что все, сказанное тобой, чистая правда, — у меня нет другого выхода, как помочь вам и моему миру.
— С чего бы это? Час назад ты грозился уйти отсюда, не взяв ни одного цента.
— Макс спас мне жизнь! И после твоего рассказа, я не могу остаться в стороне. Тем более, если это напрямую связано с нашим миром. Как бы это нелепо не звучало, но я готов помочь человеку, спасшему мою жизнь, сделав так, чтобы он обрел свою смерть.
Отец Севастьян искренне рассмеялся.
— Никогда не думал, что такая фраза меня повеселит.
— А я никогда не думал, что придет время, когда я поверю в Бога!
— Ты хороший человек, Николай. — Правда лилась из уст священника, словно мед. — И мне действительно жаль, что мы подвергаем тебя неимоверным пыткам со стороны комнаты на верхнем этаже. Но другого выхода у нас нет! Одно лишь твое возвращение в здравом уме и трезвой памяти после общения с графом Фургасом, уже говорит о многом. Твоя воля не тронута демонами Князя тьмы! Ты, словно младенец для них. Они могут тебя напугать до смерти, дать увидеть любое доступное видение или морок, но никогда не завладеют душой и разумом в полном объеме. Проще говоря, мы с Максом не видели таких людей.
— Граф Фургас обещал вернуться следующей ночью. — Поведал Никель.
— И это хорошо! Макс привезет из города ингредиенты, что я заказал. Я подготовлю для тебя отвар против страха, научу, как общаться с демоном и поведаю силу Господа. Ты будешь ошеломлен!
— Я смогу не дрожать перед ним от ужаса?
— Не совсем так. Полностью лишить тебя страха я не смогу. По крайней мере, твой разум не станет бояться, как сопливая девчонка. Ты сможешь с ним говорить и поведаешь, что готов перейти на его сторону, но ему придется тебя убедить. Мы узнаем тайны искомого зла и перейдем в наступление.
— А если он не расскажет?
— Расскажет, поверь мне! У него просто не будет выбора. Твоя бабка передала пистолет для убийства Макса, ведь так?
— Ну, и что из того?
— А то! Если она все еще тебе доверяет, то убедит демона в твоей компетенции. Для них — ты все еще зло, рожденное на земле, чтобы сеять смерть. Ты исчадие ада! По своему, конечно. Но не в этом суть. Ты готовый кандидат в их войско. Твоя воля смогла противостоять силе такого крепкого демона, как граф Фургас. Поверь, я знаю, о чем говорю! И «они» не упустят шанса обзавестись таким сильным союзником. Я научу тебя, как с ними беседовать и на каких условиях.
— То есть, я выйду из комнаты, и дело в шляпе?
— Хочется на это надеяться. По крайней мере, ты попытаешься нам помочь. Кроме тебя, у нас больше никого нет.
Никель задумался, но потом задал вполне законный вопрос, который поставил священника в тупик.
— Что произойдет, если у меня не получиться?
Отец Макс со страхом взглянул на собеседника. Он просто не мог предположить дальнейший план их действий, настолько вера в данное предприятие играла в нем безудержным огнем.
— Все получится, Николай! Можешь быть уверен в этом!
— Ну, а все же? — не унимался Никель. — Как вы поступите, если завтра из комнаты на втором этаже выползет не Парамонов Николай Сергеевич, а безмозглое животное, готовое в любой момент вас атаковать?
Священник посмотрел на него так, словно школьный учитель, не знающий ответа на поставленный вопрос. Грешным делом, Никель подумал, что он соврет ему впервые за весь разговор. Тяжелый взгляд выдавал в собеседнике фаната, готового пойти на крайние меры, чтобы всеми силами защитить веру.
Но священнику удалось его удивить:
— Ты умрешь! Как и этот жалкий мир.
По крайней мере, отец Севастьян сказал ему правду.