Никель стоял на пороге комнаты, и дверь за его спиной была закрыта. Маленькое окошко, расположенное на стене пустого помещения, слабо освещало ему путь к заветной кровати. В другое время и совсем в другом месте Парамонов без тени сомнения завалился бы на удобный матрац, заставляя измученное тело расслабиться после тяжелого дня. Но сегодня, когда предстояло снова встретиться с назойливым призраком, (или кто он был на самом деле?), Николай не мог сделать в сторону кровати ни шагу. Предыдущая ночь показалась ему сущим адом, заставляя вспоминать неприятные моменты встречи с потусторонними силами. Граф Фургас незабываемым образом мерещился в пустой комнате, напоминая о себе, словно был неотъемлемой частью пораженного сознания. Будто бы его очертания преследовали Никеля всю жизнь, и вот теперь отчетливо прорисовались в кошмарном помещении, ночными видениями проникая в его и так беспокойную жизнь.
Он неуверенно сделал несколько шагов к кровати и остановился. Деревянный интерьер мебели казался таким далеким и чем-то необъяснимым, будто его оставили в этой комнате, чтобы снова и снова мучить истинного грешника на забаву веселому графу.
«Верую во единого Бога Отца Вседержителя!» — привычная мысль мелькнула в сознании Парамонова, когда он укладывался на мягкий матрац.
Голова коснулась подушки, и Никель довольно выдохнул.
Громко и беззаботно!
Страх все еще витал в воздухе, но, видимо, великолепно сваренное зелье Севастьяна, исправно выполняло свою «работу». Разум стал понемногу затуманиваться, словно принадлежал кому-то другому, и напряженные мышцы расслабились, сообщая о том, что пора бы и им немного отдохнуть.
Николай закрыл глаза, и его сознание кануло в небытие.
Ему снился сон о далекой стране, куда они вместе с женой и маленьким ребенком отправились в свой последний отпуск. Зеленые расписные холмы виднелись над задумчивым морем и манили своей привлекательностью.
Парамонов обнял жену и с гордостью сказал:
— Это наш дом.
Та с превеликим удовольствием поцеловала мужа и от счастья, прикрыв глаза, облегченно выдохнула:
— Теперь ты нас защитишь?
Никель не понял ее вопроса. В этом чудесном месте он не видел горя, сожаления или страха. Неровные холмы внушали только спокойствие и расслабленность после выполненной работы. И хотя его работа не заключалась в том, чтобы нести в мир добро, он искренне понимал — на этом самом месте все и закончится! Закончится его связь с бандитским миром, и накопленных за все время денег хватит им с лихвой. Спокойное мирское счастье ждет его семью после таких тяжелых разочарований.
Парамонов взглянул вдаль и у подножия одного из холмов увидел двух странников. Их очертания приближались с невероятной скоростью, будто два человека бежали изо всех сил, и один из них что-то кричал, постоянно жестикулируя.
Человек в кожаной куртке и священник двигались в его сторону, и отец семейства выдвинулся немного вперед, заслоняя собой молодую жену и дочь.
— Не бойся, это друзья! — внезапно сказал Николай, но никак не мог припомнить, откуда он знает этих двоих.
— Я беспокоюсь не о них! — твердо ответила его жена и указала совсем в другую сторону.
Никель оглянулся.
С противоположной стороны к тому месту, где они находились, двигался новенький «БМВ», поднимая дорожную пыль. Он петлял из стороны в сторону, объезжая большие камни, спокойно лежащие на дороге, и приближался к ним еще быстрее, чем два бегущих человека, которых Никель настойчиво пытался вспомнить.
Впопыхах водитель не справился с управлением, и автомобиль врезался в подножие холма. Заднюю часть машины подбросило вверх и, подчиняясь силе притяжения, она вновь опустилась колесами в грунтовую поверхность дороги.
Из машины выскочили сразу четыре человека. Двое амбалов крепкого телосложения, тучный водитель «БМВ» и человек с красным платком на шее. У двоих из них было оружие. Если Парамонова не подводило зрение, то это были пистолеты Макарова.
«Шейный платок!» — внезапно прокралась навязчивая мысль, и Никель вдруг вспомнил, кто были те люди, что бежали в их сторону с противоположной стороны.
В памяти мелькнула неприятная мысль. Такая холодная, что по телу пронеслись мурашки, отчего захотелось укутаться потеплее. Он вдруг вспомнил, как Макс ловко разобрал огнестрельное оружие, и мелкие части «макарова» посыпались на деревянный пол. Как тучному водителю в лицо прилетел стул, отправляя того в нокдаун, и недовольная гримаса превратилась в кровавое месиво. И как, профессионально орудуя кухонными ножами, два амбала и человек с красным платком на шее, не смогли оказать достойного сопротивления человеку по имени Макс — хозяину лесной хижины.
Откуда такие мысли? Откуда ему все это известно?
И в следующее мгновение Парамонов понял, что все это не взаправду. Все это не наяву!
Его семья мертва, какое бы видение не накрывало его в данный момент.
Никель держал за руки свою жену и дочь. Держал, не смея отпускать, потому что жажда жизни была выше, чем осознание смерти. Он помнил, знал и, наверное, все же верил в то, что сейчас с ним происходило. Он искренне верил в Бога. Как никогда!
Его левая рука почувствовала, как ладонь жены помертвела и превратилась во что-то неосязаемое. А когда Парамонов повернулся в ее сторону — больше ничего не увидел. Только парящий над холмами прах.
Чего нельзя сказать о правой руке!
Дочь нетерпеливо трясла его руку и повторяла лишь два слова:
— Очнись, человек! Очнись, человек!
Почему, человек? Почему, не «папа»?
И вот тут Николай вышел из небытия. Испуганные веки широко открылись, информируя его непонимающее сознание, что он снова находится в темной комнате, куда его принесло уже по собственной воле. Куда он ни за что не хотел возвращаться, но данное слово заставило вновь подняться на верхний этаж и смириться с текущим положением дел.
Вокруг была только темнота и больше ничего!
Хотя, нет! В комнате было что-то еще! Или кто-то!
Рука все еще сжимала холодную ладонь. Парамонов отчетливо помнил, что его дочь мертва, точно так же, как и жена. Но, кто же его так бесцеремонно тянет за руку, повторяя одну и ту же фразу:
— Очнись, человек!
Это голос не его дочери. И с этой мыслью невозможно было спорить.
Перед взглядом Никеля снова мелькнула темная комната, и он медленно повернул голову вправо.
Девочка, никоем образом не похожая на его умершую дочь, дергала его за руку, испуганно озираясь по сторонам. Ее наскоро сплетенные косички, скорее всего неумелыми руками, как это давеча делал Никель, болтались из стороны в сторону, смешно и в то же время устрашающе развеваясь в пустом помещении.
— Ты очнулся? Как хорошо! — обрадовалось юное создание. — Помоги найти мою кошечку. Иначе графиня меня накажет.
Взрыв холодного страха ударил в сознание Парамонова. Он снова вспомнил ту «кошечку», которая прыгнула ему на грудь и заорала неимоверным голосом. Но, он действительно, был рад этой встрече! И не потому, что она являлась непосредственным призраком мистической комнаты, а потому, что она его не пугала, в отличие от графа Фургаса. Страх перед этим созданием был, сравни маленькому опасному приключению, пусть не всегда безобидному и безболезненному, но уж точно не наносящим вреда. А вот граф Фургас, обладающий Великой неистовой силой…
Стоп!
Она сказала: «графиня»?
Это еще кто такая!? Пассия графа «парнокопытного»?
Боже, спаси и сохрани!
— Человек, помоги отыскать мою кошечку! Пожалуйста! — не унимался ребенок.
Парамонов с трудом поднялся с кровати. Босые ноги ступили на холодный пол и с удовольствием обнаружили твердую поверхность. Не могильную землю, рассыпанную по периметру комнаты, и не склизкую жижу сороконожек и червей, а самую настоящую твердую поверхность.
— Давай поищем твою кошечку. — Согласился Никель.
Без зелья отца Севастьяна он вряд ли бы согласился на такое. Но теперь, превозмогая страх, и искренне понимая, что помогает мертвому ребенку, Парамонов, был горд собой. Призрак девочки не делал ему ничего плохого, и это было, как минимум, достижение. Впервые с той прошлой ночи, он не вел себя, как трусливый суслик.
— Может, она там? — и девочка с неопрятными косичками указала в дальний угол.
Николай сделал пару шагов, как ему показалось, слишком уж легко. Будто неведомая сила направляла его тело подальше от заветной кровати.
«Подальше от кровати! — вспомнил он слова наставления отца Севастьяна. — Демон всегда пытается удалить от знакомого места!».
Но, делать было нечего! Слишком уж печальными были глаза бедной девочки, которая умерла много лет назад.
Парамонов сделал еще пару шагов, пока, наконец, не осознал, что ступил в холодную воду.
— Это не наяву… — прошептал Никель. — Это не наяву!
Он обернулся, вполне здраво соображая, что отдалился от кровати на почтительное расстояние. Маленькой гостьи нигде не было видно, лишь незнакомый силуэт медленно прошествовал к его спальному ложу и присел на мягкий матрац.
— Ах, бесовка! Все же обманула меня!
Николай зашагал в сторону спасительной кровати и с удивлением обнаружил, что вода достигла его колен. С такой быстротой пребывания, он не успеет достичь спального ложа и утонет, будто обычный смертный человек.
— Это не наяву! Это не наяву! — пытался сам себя убедить Парамонов.
Но вода все прибывала.
Никель нырнул с головой, понимая, что придется поддаться резвому потоку и плыть в сторону спасительной комнаты. Натренированные руки заработали на пределе возможностей. Брызги вспенились, когда он разбрасывал их в разные стороны. Но самым противным было то, что вода оказалась соленой. Соленой и необычайно горькой, будто морская вода из холодного моря! И это море тянуло его в морскую пучину.
Парамонов прибавил «газу», открывая в себе второе дыхание. Мышцы на руках и ногах почувствовали такую нагрузку, что впору было завидовать самому профессиональному пловцу. Футболка и спортивные штаны намокли, стесняя движения, но Никель ни при каких условиях не хотел останавливаться.
Он бросил мимолетный взгляд в сторону кровати, и ему показалась, что она стала еще дальше, словно его и впрямь уносило в синюю бездну.
Минут через двадцать силы его покинули.
Он еще какое-то время барахтался в холодной воде, но затем все тело, словно окаменело, отказываясь подчиняться простым командам. Николай почувствовал, что медленно и верно идет ко дну.
Усталость накатила громадной волной, объясняя простому человеку, что сопротивляться бесполезно. Бескрайнее море возьмет свое, если захочет! А захочет оно только с позволения графини, которую Никель, несомненно, знал.
Его глаза расширились, губы стали мертвецки бледными, и дыхание перестало существовать. Никель закрыл глаза, обдумывая свое отчаянное положение, пока тихо и мирно шел ко дну.
Сознание помутилось. Перед тускнеющим взглядом всплывали непонятные образы, называемые в народе галлюцинациями, и все тело запылало от нестерпимого жара, несмотря на ужасно ледяную воду.
И в этот самый момент его грубо схватили за руку. Сила, с которой Парамонова потянули прочь от бескрайней пучины, была несоизмерима ни с чем. Он просто выпорхнул из объятий водного пространства и приземлился на что-то мягкое, пружиня, подпрыгнув еще два раза.
Наконец, обретя свободу действий, Парамонов удовлетворенно выдохнул, выплескивая соленую воду изо рта. Его разум понемногу приходил в себя, не веря чудесному спасению, и Николай осознал, что лежит на одинокой кровати все в той же комнате на втором этаже уютного маленького домика посреди леса.
Он промок с ног до головы. Соленая вода струилась по его одежде, пачкая и приводя в негодность постельное белье. Он продрог до самых костей, понимая, что если прямо сейчас не согреется, то в прямом смысле слова: «даст дуба».
Вокруг него все еще пенилась морская пучина, но ее бескрайнее естество больше не доставляло беспокойства его измученной персоне.
Ужасной волной ударила Древняя сила, поразив сознание, и Никель догадался, кто пожаловал в его обитель.
— Ты еще жив, смертный?
Только один голос убивал наповал, а уж смотреть в сторону его хозяина, было невыносимо. Голова гудела так, словно на нее снова одели железное ведро и, что есть силы, ударили тяжелым молотом.
— Пока еще жив… — то ли ответил на поставленный вопрос Парамонов, то ли промычал сам себе, подтверждая незыблемую реальность.
И в этот миг он осознал, что сила, с которой граф Фургас давил на его сознание, на самом деле не являлась таковой. Ее вполне можно было контролировать, на худой конец — держать на расстоянии.
Видимо, Никель уже привык к ее появлению. А может это чары зелья отца Севастьяна?
— Ба! У смертного прорезался голосок? Видишь, моя дорогая графиня, нас уже никто не боится!
Никель повернулся на бок и сделал огромное усилие, чтобы посмотреть на графиню, мирно стоявшую подле графа.
Темные очертания мелькнули в едва освещенной комнате. Парамонов почувствовал неприятный запах. Неприятный, но в то же время, такой знакомый! Будто из своей прошлой жизни, до того, как…
Не может быть!
Этого просто не может быть!
Николаю потребовалась огромная смелость, чтобы взглянуть в упор на оба темных силуэта. Вчерашней ночью он и думать не мог о том, чтобы заглянуть в глаза самой смерти! Но, сегодня, после внятных наставлений и благословений отца Севастьяна, приготовившего для него такое чудесное зелье, страх отступил на второе место. Первостепенной задачей — были тридцать тысяч евро, и уговор помочь самым заядлым в мире грешникам.
Парамонов приподнялся на локтях, внимательно вглядываясь в сумрак. Сила графа Фургаса все еще давила на сознание, не позволяя смелости взять верх над страхом, и глаза слезились, не смея видеть воочию опасного противника.
Но Никель все же разглядел силуэт второго незнакомца.
Сгорбленная фигура, маленький рост и кривоватые ножки напомнили ему об одном из членов его семьи. Уродливой старухе, кто пять лет своей жизни провалялась на койке в запертой комнате его родного дома. Родители с опаской входили в помещение к этой особе, зная, какие нехорошие слухи витали вокруг нее. И этот запах — запах самой смерти, он не забудет никогда!
— И это твоя графиня? — Парамонов сам не понимал, как слова выпорхнули из его уст.
Но то, что он точно не ожидал от себя — это громкий смех, разнесшийся по пустой комнате.
Николай прилюдно смеялся, не боясь в ответ небесной кары. Его первым и горячим желанием стало показное презрение к сложившейся ситуации:
— Графиня, мать твою! — смех все еще не прекращался, и действительно мешал говорить.
— Что в этом смешного?! — демон изъявил неподдельную злость.
— А то, уважаемый Фургас! — зелье Севастьяна пришло в действие. Мало того, что Парамонов напрямую мог общаться с демоном, не соблюдая знаки приличия, он мог в открытую назвать его по имени, не добавляя так важную и уважительную приставку «граф». А слово «уважаемый» звучало из его уст, словно оскорбление. — Это всего лишь моя бабка Марфа! А графских корней в ней ровно столько же, сколько во мне божественной силы!
— Молчать! — теперь голос Фургаса был воистину ошеломляющим.
Стены просторной комнаты затрещали от страха, потолок намеревался обрушиться на обитателей дома, и до того твердый пол, устланный деревянным покрытием, задрожал, словно был действительно живым существом.
Сила демона накрыла сознание Николая, и он вдруг осознал, как действует зелье отца Севастьяна. Оно было сравни алкогольному напитку, принятому в больших количествах, но с одной лишь разницей — зелья было в меру, словно поддатый выпивоха не стал злоупотреблять больше этим напитком. Другими словами: человек был весомо пьян, но здраво и прекрасно осознавал свое нынешнее положение.
А потому, сила Фургаса накатила убийственной волной и тотчас отступила, словно зелье сыграло роль импортного дорогого алкоголя.
— И незачем так кричать! — заорал во всю мощь своих легких Парамонов. — Ты для меня никто! А уж твоя прелестная графиня, и подавно!
Злость была сейчас хорошим катализатором. И Никель установил правила игры: Отвага — Злость — Смирение — Правда!
— Я — никто?! — краем глаза Никель увидел, как бабка схватила Фургаса за локоть.
Но демону это не помешало.
Он поднес лапу к своему лицу и презренно дунул на ладонь, доказывая, что он в этом мерзком мире на что-то все-таки способен.
«Не верь всему, что увидишь! — предупреждал Парамонова отец Севастьян. — Не все то золото, что блестит!».
Николай и не верил.
До поры, до времени он не мог поверить в существование Бога, а уж в присутствие потусторонних сил, играющих на противоположной стороне — и подавно. Его разум занимало только одно событие — бабка Марфа стала графиней, а соответственно и женой настоящего демона!
Чудеса, да и только!
Но, чудеса только начинались.
Потолок комнаты исчез, являя Никелю темный небосвод, окропленный мириадами звезд. Ярким росчерком по небу пронеслось северное сияние, и зеленые сполохи зажглись красочным явлением, предлагая подивиться такому редкому чуду, несвойственному для этого края. Невольный зритель, впервые в своей жизни видевший такое явление, ахнул бы от красоты и прелести расписанного небосвода. Замер бы на месте, поразившийся переливами бирюзово-серебристых красок, вызванными силой природы, но для Парамонова сие действие означало только одно — беду!
Зеленые росчерки явно свидетельствовали о сильном морозе, который внезапно нагрянул в это темное от ночного сумрака место. Отец Севастьян настойчиво убеждал Николая не верить в происходящее. Ни в коем случае не поддаваться панике, и не дать себя обмануть. И все же разум не мог противиться тому, что происходит в этот самый момент, а мокрая одежда на замерзающем теле была более чем реальна!
«Холодно!» — закричали голоса в голове.
Парамонов и сам это понимал. Мокрая майка и спортивные штаны замерзли, превратившись в ледяные доспехи.
— Тепло ли тебе, девица? — граф Фургас издевался, как только мог.
Парамонов соскочил с кровати, понимая, что на матраце невозможно было теперь находиться. Босые ноги ступили на ледяную поверхность пола, и через пару секунд его пронзила такая боль, что впору было задумываться о смерти!
Уже не в первый раз!
«Не верить в происходящее! Не верить в происходящее!» — голос отца Севастьяна пытался направить мысли по верному пути, но сделать это ему не удалось.
Ноги подкосились, и Парамонов упал на колени, упершись руками в пол. Его стопы посинели от холода, потеряв былую чувствительность. Колени онемели, только коснувшись поверхности замерзшего водоема вокруг. И крепкие ладони, упершись в ледяные полы комнаты, на глазах покрывались синим оттенком, принимая действительность и опровергая слова отца Севастьяна.
Ты же хотел верить своим глазам?
Вот и поверь!
Медленной поступью к нему приближался граф Фургас, вышагивая своей мерзкой походкой. Рядом с ним шествовала новоиспеченная графиня — бабка Марфа из мирской жизни, а по злой воле, являющаяся кровным родственником самому Николаю. И эта нарочито гордая поступь свидетельствовала только об одном — смерть грозила наглому смертному.
Смерть!
Жестокая и беспощадная!
Отвага — Злость… Что там дальше? Смирение?
Не совсем так! Смирение не должно далеко отдалиться от отваги и злости! Иначе «они» раскроют его план.
— И это все, на что ты способен, демон! — Никель рисковал, но другого выбора судьба ему просто не предоставила.
Он в буквальном смысле слова — замерзал, глядя на яркие сполохи северного сияния. Ах, как же оно было прекрасно!
— Я подойду ближе, и ты узришь меня воочию!
Снова беспощадная сила ударила в незащищенное сознание. Но теперь Никелю было все равно!
«Не верь тому, что увидишь!» — слова Севастьяна пытались прорваться в ослабленное сознание. Но, Парамонов их уже не слышал. Он вел свою игру, никому из смертных доселе не подвластную.
— У меня разный цвет глаз! — прокричал Николай, понимая, что дни на этом свете его сочтены. — Это должно что-то значить?!
— Мне все равно! — просто ответил демон.
Он никогда не ведал, что смертный соизволит взглянуть ему в глаза.
Но Никель и не соизволил! Вернее, посмотреть в глаза — это не совсем точное определение. Его глаза слезились, словно в них насыпали весомую порцию песка, но взгляда он не отводил. Крупные капли падали на подбородок и замерзали, едва коснувшись бледной кожи.
— Я один из вас! — использовал последнюю попытку Николай.
И в этот момент, демонстрируя свое смирение, он ударил кулаком в покрытый плотным льдом пол комнаты.
Лед треснул под натиском смертного, и маленькие его кусочки брызнули в разные стороны.
Граф Фургас замедлил шаг, и Никель это увидел.
Рубеж пройден! Осталось только додавить!
— Смирение! — уведомил Никель, хотя ему показалось, что это всего лишь злость. — Я готов к смирению! Ты просил меня перейти на вашу сторону? Так объясни же мне, почему ваш мир лучше моего!
Демон остановился, не веря своим ушам:
— Что ты сказал?
— Убеди меня! — повторил Парамонов. — Иначе, можешь просто убить! Бог не защитил мою жену и дочь, и теперь вера в его существование мне не нужна! Докажи, что вера в твоего Бога гораздо сильнее!
Граф Фургас подошел к смертному и наклонился. Его мохнатая ладонь легла на плечо, отчего во всем теле появилась дрожь. Мороз внезапно отступил, и саму душу Никеля буквально обдало неистовым пламенем. Грешный огонь горел, наполняя пространство комнаты, высокими столбами высился над потолком, и Парамонову грешным делом почудилось, что в лесном домике начался пожар.
Затрещали деревянные перегородки, веселой трелью перекликаясь между собой; удушливый запах ударил в лицо, проникая в Никеля угарным дымом; а входная дверь обнялась с желто-красным пламенем, словно неразлучные друзья. Вздумай Парамонов сейчас покинуть комнату, ему бы это не удалось.
Николай взглянул на свои руки и с ужасом осознал, что они горели под натиском колдовства графа Фургаса. Мало того, они вполне серьезно топили ледяной настил под собой.
Невыносимой боли от безудержного холода больше не было. Но вместо этого появилась другая боль! Боль от огня! И она была ни чем не лучше предыдущей.
Парамонов все топил и топил под собой ледяную корку покрытия, превращая твердую массу в воду. Сумасшедший огонь с легкостью прожигал полы комнаты на верхнем этаже, и Никелю вдруг показалось, что он вот-вот провалится на первый этаж, встретившись с хозяином дома и отцом Севастьяном.
Но не тут-то было!
Уже в последний момент Парамонов почуял неладное. Вместо первого этажа, где он давеча затеял драку с Максом, оказалось просторное помещение. Слишком просторное, для обычной прихожей!
Оно больше напоминало огромную пещеру, где тут и там сновали рогатые особи неизвестного вида.
Хотя, кого он обманывал?
Известного! Слишком известного!
При жизни бабка Марфа часто упоминала их в своих рассказах и порой пугала маленьких сестер и братьев страшилками с их участием.
Особи имели густую шерсть, длинный хвост, оканчивающийся пушистой кисточкой и настоящие копыта. Но главной особенностью их вида были маленькие рожки на страшной, можно сказать, уродливой голове.
«Черти!» — слово всплыло в памяти само собой, словно Николай прежде видел представителей этих неземных существ.
Все пространство огромной пещеры было заполнено огнем. Всюду стояли большие котлы с кипящей жидкостью, и черти сновали от одного котла к другому, помешивая что-то в них длинным ковшом.
Парамонову на миг показалось, что в одном из котлов мелькнула человеческая фигура, но вовремя подоспевшее существо с маленькими рожками на голове, быстро окунул всплывшего беднягу обратно в кипящую жижу.
Своим пылающим телом Никель прожег остатки каменного потолка пещеры и рухнул на ее пыльную поверхность.
В огромном помещении было жарко. Огонь его тела погас, и он избавился от невыносимой боли. Не было обгоревшей кожи, обугленных конечностей, или мертвецки черного цвета отмиравшей ткани. Словно бы знойное пламя не коснулось его в прямом смысле слова.
Никто его не замечал. Все были заняты непосильной работой и даже внимания не обратили на появившегося незнакомца.
— Они не видят тебя. — Прошипел над ухом знакомый голос графа Фургаса.
В этой пещере он уже не так давил на сознание, а может зелье отца Севастьяна честно выполняло свою работу.
Граф в сопровождении графини оказался рядом с его персоной, и здесь они были единственными свидетелями появления смертного на запретной территории. Остальная же когорта преданных работников по большей мере суетилась у кипящих котлов, контролируя, чтобы ни один участник их злобного ритуала, не показывал голову над поверхностью бурлящей жидкости.
— Пока не видят. — Более доходчиво объяснил граф. — Оставаясь преданным своему Богу, ты рискуешь попасть в один из котлов. И когда окажешься здесь в следующий раз, они тебя непременно увидят. Будь уверен!
Можно не верить в происходящее! Можно долго и доходчиво себе объяснять, что все это морок, но рассказы бабки Марфы, в этом месте приобрели реальный смысл.
— Я расскажу тебе историю. — Вновь заговорил граф. — Историю создания этого мира. Большинство людей в него не верят, чем весомо облегчают жизнь нашему создателю. Его власть непомерно растет! И оказавшись однажды на правильной стороне — ты можешь выбрать другой путь. Ваш мир уже ничто не спасет, и сегодня я поведаю тебе — почему!
Фургас приблизился вплотную, положил руки на плечи Парамонову, и огромная сила проникла в тело совсем обычного человека.
Демон ведал ему о создании вселенной, о той силе, что способна контролировать все и вся на этой земле. О зарождении первой жизни, существовании отдельных рас, которых много веков назад приютила наша планета. Как возникла первая особь, как впитала первый глоток воздуха, и как переросла свою эволюцию, навсегда забывая о своем древнем гадком существовании.
Некоторые рассказы Никель помнил из школьного курса, не совсем в такой интерпретации, как ему преподавали настырные учителя. Некоторые элементы сказаний он слышал от бабки Марфы, не ведая до сих пор, откуда она знает о таких подробностях.
Что-то из этого повествования ему рассказывал сам Макс и отец Севастьян. Не всегда факты совпадали между рассказчиками, но главная мысль оставалась неизменной.
Сегодня граф Фургас делился с ним такой информацией, что доселе была недоступна для обычного смертного. Он «мог заткнуть за пояс» любого священнослужителя, опровергая истинное учение и верование в Иисуса Христа. Все молитвы переворачивались с ног на голову, за редким исключением, и большинство их них теряли свое обличие в словах древнего демона.
Но самое важное — граф поведал ему о сокрытой тайне, что хранили потусторонние силы от глаз и ушей последователей истинного Бога. Той тайне, ради которой он провел три ночи в запертой комнате на верхнем этаже лесного домика.
Макс объяснил, что ему нужна ценная информация, но не объяснил какая именно. Все фразы были голословными: «что-то должно случиться» или «уже случилось, но это возможно предотвратить». Никаких тебе намеков или подсказок!
И вот сейчас, Парамонов догадался, о чем идет речь! Последствия, что произойдут после этих событий, действительно поставят под угрозу само существование мира! И если не существование, то…
Граф Фургас закончил свой рассказ.
Но не это насторожило Никеля. Не ценная информация по счастливой случайности или великому пророчеству попавшая в уши обычному смертному. Его насторожила размеренно шагающая троица, не спеша шествующая мимо их персон.
Два черта сопровождали вполне себе обычного человека, бег рогов, хвоста и копыт. И если черти не видели его в упор, то человек, проходящий мимо Никеля, смотрел на него, словно лицезрел перед собой спасителя.
Одет он был в рваный потрепанный балахон, уже и не определить какого цвета. Его широкие глаза будто видели призрака в лице обычного смертного человека. Словно для него было необычным явлением — видеть в таком месте живого, согласившегося перейти на сторону Дьявола грешника.
Человек в потрепанном балахоне неспешно передвигался, видимо, шествую к своему намеченному котлу. Его движения были неуклюжи и тяжелы, потому как на его ногах и руках были надеты железные кандалы.
Поравнявшись с Николаем, человек бросился к нему в ноги и закричал неистовым голосом:
— Не дай им это сделать!
Никель отшатнулся.
Пленник схватил его за ноги и принялся целовать, словно Парамонов был Иисус Христос. Николай ненароком попятился, но человек крепко схватил его за голени. А потому, Никелю пришлось застыть на месте, иначе он упал бы на смех графу и его графине.
— Что случилось? — Фургас не понимал, что происходит.
Из этого следовало, что ни граф, ни графиня по какой-то причине не видели старца, отправляемого в кипящий котел. Только теперь Николай заметил, что сопровождающие старика черти, так и прошествовали мимо, все еще надеясь, что ведут подручного рядом с собой.
Человек в бесцветном рваном балахоне тоже уловил это преимущественное явление и незамедлительно попытался им воспользоваться.
Его костлявая рука схватила запястье Парамонова и вложила в его ладонь черный знакомый предмет.
— Ты наше спасение! — закричал незнакомец. — Возьми, ради Бога!
В ладони мелькнул «Глок-17».
Тот самый, который бабка передала ему в лесу, чтобы убить «зверя».
— Что происходит! — Фургас не видел старика в потрепанном балахоне, но, несомненно, ощущал что-то противозаконное, творящееся вокруг.
«Тридцать тысяч евро!» — мелькнула меркантильная мысль, и желтоватые бумажки, словно осенние листья, всплыли перед глазами наемного убийцы.
Никель быстро развернулся и прислонил к мохнатому подбородку демона ствол австрийского происхождения. Наверное, демон до последнего момента не понял, что же сейчас происходит.
Парамонов нажал на спусковой крючок и злобно оскалился.
Кровь брызнула в разные стороны, плюясь в лицо. Ошметки раскрошившихся костей, внутренностей мозга и чего-то еще забрызгали устрашающую морду графини.
Но бабка Марфа была не из робкого десятка.
Старая ведьма схватила за руку своего внучка, и пальцы разжались, выпуская оружие из крепких рук. Пистолет выпал из ладоней, и комната на втором этаже вновь приняла свое натуральное обличье.
Бабка закричала, словно ее заживо резали ритуальным ножом. Казалось, комната налилась таким мерзким звуком, что Макс и отец Севастьян немедленно его услышат и ворвутся в пустое помещение.
Но, не тут-то было!
Не зря комната обладала такой древней силой! Никелю пришлось смириться, что его никто не услышит, и он предпринял смелую попытку, понимая, что назад пути больше нет.
Граф Фургас медленно заваливался на спину, и у него на поясе Николай обнаружил красиво выделанную рукоять кинжала. В другое время и в другом месте, никто из ныне живущих смертных не смог бы себе позволить даже притронуться к «нечистому». Но, сейчас было не до предрассудков!
Парамонов вынул кинжал с богато украшенной рукояткой прямо из-за пояса демона и воткнул в глаз новоиспеченной графине.
Вот теперь крик отчаяния разнесся над комнатой в десять раз сильнее.
У Николая зашумело в голове, крики посторонних голосов тут же проявились, злобно матеря, и появилось непреодолимое желание добить старую ведьму.
Он вынул из ее глаза кинжал и воткнул ей в шею так, как его учил некогда известный наставник.
Темная слизь выплеснулась изо рта бабки Марфы и она, схватившись за горло, стала медленно оседать под ноги, заглушая предсмертные крики.
— А вы говорите, молитвы! — закричал Никель. — Я наемный убийца! И оружие в моих руках — и есть настоящая молитва!
И в этот момент ударила мощнейшая сила.
Такая бескрайняя, что впору было молить о пощаде. Неужели, Парамонов и впрямь подумал, что демона можно сразить обычным железом? Бабка Марфа кричала, словно поверженная нимфа, потому что железо было из потустороннего мира. А пистолетные пули — были выполнены таким же смертным, как и он сам. И по обычной логике — не могли причинить вред сильнейшему демону, что пожаловал в скромный домик на краю леса.
Никель упал на пол, зажимая уши руками, будто хотел этим самым избавиться от нестерпимого шума. Голова раскалывалась на части, и уже никакое зелье отца Севастьяна не могло помочь.
Граф Фургас поднялся с пола. Раздробленная челюсть явила неприятный вид, темная кровь стекала с подбородка и крупными каплями падала на деревянный пол. Такого предательства он не ожидал. Кто бы мог поверить, что обычный смертный не струсит перед знатным демоном и обманом постарается его убить!
Он взглянул на графиню, что в нелепой позе лежала у его ног, и отчаянно замотал головой. Если бы смертный догадался ткнуть его в горло фамильным кинжалом, то на ее месте могла оказаться его дорогая персона.
Потусторонняя сила нарастала.
Никель корчился от боли, лежа на полу комнаты. Его тело дрожало, словно в эпилептическом припадке, голова была сама не своя от напряжения, и внезапные судороги сковывали мышцы ног и рук.
«Это конец! — громче закричали голоса в его голове. — Ты посмел поднять руку на самого графа Фургаса! Теперь тебе несдобровать!».
Демон приблизился к Никелю и присел над его беспомощным телом.
— Я поверил тебе. — Грустно сказал он. — Доверил тебе страшную тайну, которой не знает на земле ни один смертный! Я едва не принял тебя под свое начало. Никому, из ныне живущих на земле, не выпадала такая благодать — быть последователем демона знатного рода. И, наконец, я едва не сделал тебя своим преемником! И чем ты мне отплатил?! Знаешь, Николай, в человеческом теле вполне умещаются две души, кто бы, что тебе ни говорил. Наверное, ты когда-нибудь слышал об этом! Но, живут они не долго. Лишь до того момента, пока одна из душ не возобладает над другой. Редкий случай, когда истинная вера смертного пересиливает вселившегося демона и заставляет его замолчать навсегда, не без помощи вашего Бога. Но, и тогда затухшая душа время от времени дает о себе знать. Такое состояние «съедает» человека изнутри и только опытный специалист в области пантеизма может спасти грешную душу от смерти. Но, к великому сожалению для тебя, таких людей в вашем убогом мире больше не осталось. А потому обладатель обеих душ становится великомучеником! Слышал, наверное, такое слово? Наверняка, слышал! Всю свою жизнь он ищет ответы на вопросы и пытается донести людям о своей болезни; великие священнослужители, епископы и патриархи, коих развелось на свете больше, чем крыс в подвале, не могут помочь мученику. И в итоге он умирает! Душа демона возвращается в свой мир, прихватив ценный трофей — душу верующего. А из нее получается новый демон, черт или бес. Твоя душа крепка, словно старое проросшее дерево, распустившись глубоко корнями в сухую землю. Признаюсь тебе, я не обращаю внимания на мелких сошек вроде тебя! Меня больше интересуют священнослужители, действительно обращенные к Богу и искренне верующие в своего спасителя. Не то большинство, что похоже на крыс в старых подвалах.
Но, в твоем случае я готов сделать исключение! Я окажу тебе Великую честь, поместив свой дух в твое тело! Ты будешь гореть, словно в аду! Твоя душа будет молить о пощаде, снова и снова переживая самые страшные моменты твоей никчемной жизни. И в итоге ты умрешь, даже не став великомучеником.
Тебя не вознесут в лик Святых, не изобразят на дорогой иконе и не повесят в наглядном месте в городской церкви, куда поспешат сотни прихожан. О единственном человеке, кому посчастливилось узнать правду из уст графа Фургаса, никто так и не узнает. И твоя душа не последует за мной в качестве трофея. Она умрет вместе с тобой.
Гордо и бесповоротно!
Это говорю тебе я — граф Фургас, демон, командующий двадцатью легионами.
Рогатое существо положило свою мохнатую лапу на грудь Парамонову, и он ощутил незабываемую боль. Ему захотелось кричать, но губы сковало в неприятной ухмылке. Вместо этого прорвался едва слышимый стон, который никак не могли услышать Макс или отец Севастьян.
«Верую в Отца…» — промелькнула далекая мысль в сознании Никеля. Но он уже не помнил, в какого Отца верует.
«И Сына…» — но он уже не знал никакого сына, и забыл свою погибшую дочь.
«И Святаго Духа…» — но он уже не ведал другого духа, кроме того, который в сопровождении невероятной боли проникал в его поврежденное сознание.
Разум вмиг потупился, будто стал для Николая совсем чужим.
Душа вступила в безнадежную схватку с демоном потустороннего мира, и тут же проиграла.
А разноцветные глаза стали чернее Тьмы, словно никогда при жизни не носили другой оттенок.
Беспокойное тело уже не билось в конвульсиях. Мышечные спазмы не тревожили Парамонова, и боль мгновенно отступила, стоило лишь демону перебороть душу смертного.
Николай ничего не видел перед собой, не слышал и не дышал. Смерть подступила к нему так близко, что ее присутствие он не перепутал бы ни с чем другим.