Изя с Леной и Олей[72] уехали в Ялту — праздновать Изино 60-летие 19 октября и Ленино — 27-го. К ним присоединились друзья. Отпраздновали Изин юбилей тихо и радостно…
Последние его слова были: «Посмотри, как хорошо!»…
27-го — гражданская панихида в Союзе.
Человек сто. Первым говорил Игорь Виноградов, сквозь слезы: «Трудный век… все блуждали… Изя — со многими… Но он раньше других вышел на верный путь, — путь истинного благородства, нравственности и не сворачивал с него…»
После Виноградова говорил Наровчатов. Изя и в гробу лежал красивый и молодой. А Сережа — старый-престарый. Он естественно вспоминал только хорошее, рассказывал, как они с Изей еще перед войной прыгали с парашютом с крыла самолета и потом в комбинезонах, сияя, как новенькие полтинники, ввалились прямо на семинар Сельвинского… Давид Самойлов сказал о своем друге, настоящем русском литераторе, скромном, с истинным понятием о чести, а значит, и о слове… Прочитал стихи, которые написал на Изин юбилей…
Повезли на Кунцевское кладбище. Потом на поминки к ним на Ленинградский поехало человек 40. Пили, ели, многие друзья из разных эпох его жизни о нем говорили… Он знал, что его любят. Но не в такой степени, не в полной мере…
Игорь Виноградов предложил выпить за отсутствующих, за Вас и за Бориса Слуцкого (Борис звонил все эти дни из больницы). Вот с Асей, Игорем, с Немой и его Женей[73] мы и выпили за Вас.
Говорили и о том, что главную книгу, которую Изя писал все эти годы, необходимо собрать. Те отрывки, что мы слышали, — прекрасны!
Но зная, как Вам был дорог Изя (они оба неизменно жадно про Вас расспрашивали, и мы делились тем, что знаем…), мы и решили написать Вам. Разумеется, это письмо только Вам. Личное…
Мне «По обе стороны Стены»[74] так же понравилось, как и предшествующие. Но об этом уже писала…
Когда мы рассказывали уже здесь на Западе, о московских похоронах, о московских поминках, — поняли, — ведь в те дурные годы эти собрания стали последними прибежищами свободного слова. И встречи на поминках — тоже. Тогдашние клубы… Тогдашняя гласность…
12 ноября 1980 года мы улетели в Германию по приглашению Генриха Белля. Через два месяца нас лишили советского гражданства.
В апреле 81 года мы впервые поехали в Париж и встретились с В. Некрасовым.
Из дневника Р. О.:
Очень хорошо было с Викой, он всей душой дома, расспрашивает жадно обо всех. Он мало постарел, энергичен, подтянут, совсем не пьет.
Сначала он был у Фимы[75], потом на Левином чтении[76], после чего мы небольшой компанией пошли в его любимое кафе «Эскуриал». Они с Фимой наперебой рассказывали о подлинном «Эскуриале». В. Н. нас порадовал. Тоже совсем мало изменился. По тому, что я дома читала, мне (и не только мне) казалось, что он здешней жизнью наслаждается. Да, он любит Париж, любит парижские кафе, когда столики вынесены на улицу… Но и жизнь дома для него необыкновенно важна. Е.Г. считает, что В.Н. живет только тем, что происходит в Москве, в Киеве. Он, действительно, все помнит, хочет знать каждую деталь…
3–4 августа 1981 года мы увиделись с В. Некрасовым на летних курсах славистов в г. Аахене, — эти курсы называются «Сахаровский университет».
Спортивный, легкий, моложавый. Показывает маленькую черную сумку, ремень через плечо: «С этой сумочкой проехал полмира».
За 4 года эмиграции насчитал 18 стран, к моменту нашей встречи еще прибавилось.
Маленький киевлянин собирал марки, любил рассматривать карты, мечтал о путешествиях. Фантазия рисовала самые экзотичные страны мира. И вот, не было бы счастья… Впрочем, я никогда не слышала от В. Некрасова, чтобы он называл эмиграцию несчастьем. Хотя явно, — и чем дальше шло время, тем больше тосковал по родине. И, конечно, ощущал отсутствие читателей.
У Л. был доклад «Фауст в России», у меня — «Последний год жизни Герцена». В. Некрасов рассказывал о советской литературе. Тут мы впервые услышали: «Вопреки сильнейшему зажиму появляются талантливые книги…» После его выступления долго сидели у нас в комнате. На следующее утро я бегала звонить в Москву, — спрашивать, как сдала вступительные экзамены наша внучка Катя.
Из письма.
«Мы были на встрече с автором книги «В окопах Сталинграда». Очень интересно и нам близко. Он еще не читал другой книги[77] на ту же тему»
6.8.81
Едем в Бретань через Париж. Вика нас встречает, везет к Кривошеиным[78] (они летом живут в доме Ст. Татищева, пока он с семьей в отпуске). Мы там ночевали. Утром Вика водил нас по своим любимым парижским уголкам, а потом везет на другой вокзал Мон-парнас. Говорит, что больше всего любит Париж именно в августе.
22.11.81
Дорогие Лева и Рая!
Со всех сторон, разными путями получаю от вас приветы, а сам молчу, как пень. Свинство!..
Как жизнь? Довольны ли? Говорят, что у вас хорошая квартира. И с работой как будто не плохо?
Но больше всего меня интересует, как прошел вояж на какой-то там «Queen»[79]. Жду подробнейшего отчета. И вообще хочу общаться. Но не знаю как. Как будто и рядом, да все как-то не совпадаем, не пересекаемся.
Короче — приезжайте в Париж. Просто так. Без дела. Ей-Богу, не плохой городишко.
Обнимаю и хочу!
Вика.
Из дневника Р. О.
27.11.82
Вика порвал с «Континентом» (ему Максимов прислал письмо: «Господин Некрасов, «Континент» в ваших услугах больше не нуждается»).
Он печален, сейчас счастлив, что с друзьями Лунгиными, а что потом…
Одиночество в его любимом Париже. Нет, жить там не могла бы.
Из писем.
30.1.83
Вика Некрасов был здесь несколько дней. 40 лет Сталинграда, интервью, выступления. Он у нас жил, мы подолгу разговаривали, вспоминали. Давно мне не было так хорошо с человеком, которого я, в сущности, раньше едва знала, встречались мы дома считанное число раз… очень люблю его как писателя, да и здешние встречи были неизменно хороши. А тут наедине на редкость родное. Вот чего не хватает так сильно…
Вика читал нам новую повесть «Саперлипопет» (название непроизносимо!). Чтение — ритуал. Выключить телефон. Не открывать дверь — нас ни для кого нет дома. (На Красноармейской даже объявление иногда вывешивали «Нас нет дома».) Выключить верхний свет. Вика к этому ритуалу относится очень серьезно. Поставить удобно торшер, примеривал, откуда удобнее слушать.
Ко всем нашим замечаниям внимателен, ни тени обиды… и опять же наше, московское — сидим втроем, слушаем, спорим, обсуждаем…
Вика не представлял себе, что бывает такая огромная почта (как у Льва). Он выглядит лучше, чем можно бы предполагать после всех его неприятностей. Наверно, потому, что ему хорошо пишется. И у него есть убежище — семья…
…Лев с Викой трепались до полвторого…
(Мы с ним перешли на «ты».)
С Викой было замечательно, снова почувствовала, что я умею слушать, слышу слово, что могу нечто полезное для пишущих им сказать и что пропадает это, как в молодости перегорало молоко в груди.
Из Москвы пришел новый анекдот.
«Вопрос анкеты»: «Что вы делали, когда шла битва за Малую землю? Небось отсиживались в окопах Сталинграда?»