Дядя Гриша спокойным движением взял у Володи из рук «Искру» и сунул ее за окошко, в форточку.
— Спрячь туда, знаешь!.. — сказал он сыну.
Фортка захлопнулась.
— Может, они совсем не сюда, — сказал кто-то.
— К Ежихе! Там нынче небось кутеж, и полиция хочет доходцев для Нового года.
— Конечно, к Ежихе! — решили все, имея в виду притон, который содержала невдалеке известная в городе сводня.
— Идемте-ка в зало, — позвал дядя Гриша. — Илюшка! Давай плясовую! — скомандовал он с порога.
Илья взглянул удивленно, услышал в братнем тоне приказ и увидал по лицам вошедших из кухни, что что-то неладно. Пальцы его мгновенно перебрали лады, и задорный мотив «русской» рассыпался по дому.
Дядя Гриша слегка подтолкнул Володю к прихожей.
— Шинелка там слева в углу… Ты ушел бы…
Володя с минуту поколебался.
Никита, надвинув себе на лицо козью голову, прошелся вдоль «зала» козырем и поманил за собою Лушеньку.
— А ну, покажи, барышня! — поощрил дядя Гриша.
Луша встала, вошла в круг, неожиданно бойко и вызывающе топнула и, отмахнувшись платком, «поплыла», опустив ресницы…
В это время умышленно отпертая хозяином наружная дверь распахнулась и на пороге явился Лушин «жених», пристав Буланов с городовыми.
— Еще пришли ряженые! — Ура-а! — крикнул Кирюша.
— Нашего полку прибыло! — закричала одетая городовым Наташа. Она подскочила к приставу и озорно ухватила его за обе руки, выделывая коленца. — Илюха, давай веселей! — приказала она.
— Па-азвольте! Па-азвольте! — отбиваясь и пятясь назад в сени, пробормотал пристав. — Позвольте, сударыня…
Но Степаша, Люба и Никита подхватили затеянную Наташей игру.
— Вот так придумали обрядиться, нечистая сила! — деланно захохотал Никита.
Выскочив в прихожую, они хватали за руки вошедших за приставом двоих городовых.
Илья неугомонно перебирал лады, и гармоника заливалась плясовой, а Луша, растерянная, остолбенела среди комнаты.
— Безобразие! Прочь!.. По местам! — крикнул пристав, насильно врываясь в комнату.
Володя опустил на лицо пчелиную сетку и, скользнув у пристава за спиною в прихожую, загасил лампадку перед иконой.
— Безобразие! Кто гасит свет? Кто свет потушил?! — крикнул пристав, стараясь перекричать общий шум.
— Ребята, да это взаправду полиция! — громко урезонивал дядя Гриша. — Господин пристав, вы извините, ошиблись наши ребята. Ведь кто бы подумал, что вы соберётесь в такую ночь! Праздник!.. Сюда пожалуйте, тут лампа хорошая. Да вы не ошиблись ли адресом, право? Ведь у нас никакого скандала, все чинно!..
Володя нащупал свою шинель, в темноте разыскал фуражку, вышел в сени, во двор, поколебался — подумал, что у ворот караулят, и повернул «на зады», чтобы перелезть через забор на соседнюю улицу, когда из-за угла дома на него вдруг шагнул полицейский.
— Ни с места! Стой! — крикнул он. — Иди назад в дом. Эй, Квашин, зеваешь!
Другой полицейский подскочил от ворот.
— Ты откуда взялся? Ну-ка, в дом! — зыкнул он.
— Какое вы право имеете «тыкать»? Что значит «ты»?! — воскликнул Володя, тут же подумав, что было много умнее оставаться со всеми, а не бежать.
— Идите, сударь, идите, вам там объяснят, заходите в домик, не бойтесь! — переменил тон городовой, впрочем, довольно бесцеремонно подталкивая его на крыльцо. — Ваше благородье, вот господин гимназист пытались скрыться, — сказал он приставу, войдя в комнату.
— Что значит «скрыться»?! Я попрощался со всеми, пошел домой, и вдруг меня кто-то грубо хватает, кричит мне «ты», будто вору!.. — возмущенно протестовал Володя.
— Ваше благородье, они не на улицу шли, а задами, — докладывал городовой.
— Ваши документы, господин гимназист! — потребовал пристав. — Как вам не совестно: образованный человек — в компании пьяных мастеровых! Революцию сочиняете с ними? Чего-с?
— Во-первых, тут, господин полицейский пристав, нет пьяных, во-вторых, господин Ютанин, хозяин этого дома, мой крестный и помогал мне всю жизнь получать это самое образование, а в-третьих, господин полицейский пристав, революция — дело не вашего ума, для того есть умные люди в жандармском управлении. Кто вам дал право так разговаривать? — перешёл к нападению Володя. — В какой инструкции сказано, что вам полагается болтать на такие темы?! О каких таких «революциях» вам поручили тут проповедовать?!
— Предъявите документы. Мне придется вас задержать, — с чувством собственной власти отчеканил пристав. — Мне было поручено произвести только обыск, а если вам так уж желательно поговорить с теми, «умными» в управлении, то, будьте любезны, я вас представлю туда, — ядовито добавил он. — Колодин, стань возле них, никуда не пускать, — приказал он городовому. — А вы, господин гимназист, присядьте на стульчик, пока мы с делами покончим…
Володя сумрачно сел, поняв, что потерпел поражение.
— И кто это выдумал, господа, в такой вечер людей отрывать от веселья, какие-то обыски! — хмельным и печальным голосом говорил хозяин. — Новый век наступает, люди должны возноситься к миру, а тут неприятности… Напрасно вы говорите, что пьяные. Никого пьяных нет, а собрались повеселиться — кто же возбраняет!.. И крестник мой тоже…
— Господи, сроду не было сраму такого, чтоб искали, как чисто в каком воровском доме! — причитала хозяйка. — Да что вам у нас искать?! Папаша, хоть бы вы сказали! — обратилась она к отцу.
Но весовщик убито молчал. Ему уже мерещилось, что завтра о нем сообщат начальнику станции и он будет уволен, а сил уже нет, чтобы по-прежнему таскать на горбу корзины и сундуки. Сына его, Степана, сошлют на каторгу, а он будет вынужден стоять с протянутой рукой… Он думал, что, может быть, сказать приставу, что Илья так, сам по себе, играл запрещенную песню и пел он один, никто его не просил, даже все останавливали… Ведь вот же принес черт кого-то подслушать, когда Илюшка завел эту музыку!..
Словно только заметив ошеломленную Лушу, пристав обратился к ней:
— Полюбуйтесь сами, Лукерья Фсшинишна, в какой вы «благородной» компании. Предписание на обыск дают не напрасно. Начальство знает-с, куда посылать! Что скажет мадам баронесса, начальница вашей гимназии, как узнает, что вы тут плясали с пьяными?! А вас приглашали в хороший дом, между прочим-с! Извольте одеться, уйти. Хорошев, проводишь барышню до дому, чтобы никто не обидел, да живо сюда назад, — послал он городового. — Обижаться на провожатого не извольте, для вашей же безопасности: пьяных на улице много, — любезно добавил он Луше.
— Нет, нет, я одна… Не надо, не надо, не надо!.. — растерянно лепетала бедная девушка, впрочем, покорно надевая пальто, которое пристав собственноручно ей подал.
Снежный занос в горах на железной дороге предполагалось расчистить и движение поездов возобновить не ранее полдня второго января.
Саша, с сознанием собственной правоты, рассказал доктору Баграмову о случившемся в гимназии.
Его одноклассник Землянов неосторожно попался инспектору за чтением «Письма Белинского к Гоголю». Землянов не выдал, у кого он достал список. Инспектор пригрозил ему исключением. Тогда учившийся с ними в одном классе сын вице-губернатора Трубачевский заявил, что считает подлым молчать, и сообщил, что видел, от кого получил Землянов запретное «Письмо». Вызванный в кабинет директора виновник не отрекся. Из гимназии исключили обоих.
Возбуждены были все гимназисты. А Саша нарисовал карикатуру с изображением Трубачевского и кратким воззванием: «Иуде бойкот!» Перед началом уроков он наклеил картинку в коридоре гимназии. Отвергнутый всеми Трубачевский сбежал с уроков домой.
На следующий день, перед общей молитвой в актовом зале, директор вызвал на добровольное признание автора карикатуры. Саша признался и был также исключён!