Олег: "Мне кажется, что тебе давно пора домой."
Я: "Сейчас - докурю вот и пойду." И начал вылезать из-за стола.
Бонифаций: "Да и мы тоже пойдем."
Мойша, несомненно, собирался посидеть еще, но Олег стал настойчиво прощаться и с ним тоже.
-
(*) (30) Год спустя Министра внутренних дел Щелокова сняли с должности и вскоре он покончил с собой.
Ломая стулья
Пред ликом Родины суровой
Я закачаюсь на кресте.
(Блок)
Когда нальют мне водки с пивом,
зажгут мне "беломор" курить,
когда прикажут быть счастливым,
а также Родину любить,
тогда я выругаюсь матом,
я сброшу непосильный груз
и по одной - отдельно - взятой
ломая стулья я пройдусь.
Тогда, плюясь вонючим дымом,
пройдусь я, фраер и пижон,
вдоль по единой - неделимой -
по Родине своей чужой.
Но, посторонний и нездешний,
я мертвым упаду под стол.
И мент, небритый и похмельный,
по мне напишет протокол.
1982 - 1983 г.г.
5.8. "Когда меня вывел конвой"
18.III.83
Берите, ироды, берите! Берите быстрее, а то скоро даже таких, как я, уже не останется!
Ну а теперь пою я той,
Кто улыбнулась без затей
В тот лютый час несчастных дней,
Когда меня вывел конвой.
Это ничто, но жил я вновь,
Будто нашла меня любовь…
(Песня А. Хвостенко, которую слышал по Би-би-си.)
Ну вот и я дождался, господа. И за мной конвой пожаловал. С той только разницей, что и улыбнуться мне вслед абсолютно некому. А самое обидное - никто мне так и не удосужился растолковать, отчего же американцы до сих пор не завоевали Канаду.
…Лед твоих губ простил меня,
Видел я снова любовь.
Сегодня я не выдержал и позвонил в военкомат. Сам. Оказалось, что они там меня давно ожидают. Ожидают и даже разыскивают, хотя я пока что не начал от них прятаться. Военкомат не районный, а тот, куда вызывали осенью. Дурацкий, тесный - в подвале и первом этаже жилого дома. Нужную дверь нашел не сразу - гоняли из кабинета в кабинет. Как будто это мне нужно, а не им. Полковник сразу попросил у меня паспорт - "показать", как он выразился. Всего просто показать. И мой бедный паспорт сразу же исчез в ящике его стола. Я и вякнуть не успел. Мне даже показалось, что он запер ящик на ключ. Наверное, опасался, что я брошусь на него и попытаюсь отнять паспорт обратно. Может, и были такие случаи - ничего удивительного. Заметил мое замешательство: "Не бойтесь, вам там удостоверение выдадут." Утешил, утешил. Сообщил, что 28 марта мне следует явиться в войсковую часть по такому-то адресу - написал на бумажке.
Раньше я почему-то думал, что паспорта полагается изымать лишь у солдат. А лейтенант, все же, звание ответственное и так далее. А впрочем - какая разница? Вспомнил эпизод из "Прощай, оружия" Хемингуэя. Военный, по чину тоже лейтенант, съебался с фронта, переплыл на лодке озеро, вынул из кармана паспорт и предъявил пограничнику. И все - он уже вольный человек, турист, изучающий архитектуру. Конечно, паспорт у него был не какой-нибудь, а американский, но я теперь, честное слово, с невыразимой тоской вспоминаю даже о своем советском.
Кроме того, полковник подписал мне ведомость в кассу, где мне выдали деньги - 120 р.. Как он пояснил - половина месячной получки. Четверть тыщи, стало быть, мне причитается; не понимаю только, на что их там у них в армии тратить, кроме как на водку.
Знайте, граждане, если вам в военкомате угрожают, даже орут на вас - то это фигня. Не надо бояться. Орут на человека только тогда, когда ничего с ним не могут сделать. Когда собака гавкает - она тебя не укусит. А волк бросается молча. Если с вами вдруг заговорили любезно, а особенно если вам вдруг всучили какие-то деньги - это значит вам конец пришел.
Так когда-то вербовали в английский флот: присмотрят в пивной мальчика поглупее и предлагают ему на халяву кружку пива. А на дне кружки мальчик обнаруживает монету - свое первое матросское жалованье. Но я же первым даже кружки пива у них не брал! Что же это такое, я не понимаю…
По поводу майского снега (Восьмой фрагмент второй редакции)
…Мы сидели с Колькой у меня дома перед телевизором. Показывали юбилейную передачу в честь какого-то знаменитого в двадцатые годы "комсомольского поэта". Поэт - теперь уже древний дедушка - сидел в своем рабочем кабинете на фоне шкафов с рядами подписных изданий и одним пальцем стучал по клавишам пишущей машинки.
"Ты погляди только на этого писателя! - закричал вдруг Колька. - Даже печатать нормально не умеет, фиг ему в задницу! Да я хером своим, хером - и то лучше напечатаю! Писатель, я балдею! Пишет, видите ли! Творит! За шестьдесят лет даже печатать нормально не научился! Только инструмент портит. А ты его еще и обязан защищать до последней капли крови. А то, глядишь, завоюют нас проклятые капиталисты, так козла этого даже в машинистки не возьмут, не то что в писатели. Явиться помытым и обритым и защищать, не щадя самой своей жизни. А кого еще? Тебя, что ли? Нет, именно его и всю их засратую контору. На зоне самая подлая работа считается - ограждение проволочное ремонтировать, лучше уж парашу выносить… Ах, суки, суки гнойные! Нет, ты расскажи мне, чем это я им всем так понравился? Почему вдруг Красная Армия не может без меня обойтись? Какая же гадская организация! Я же их не трогаю! Ты можешь это понять, что я никоим образом их не трогаю! А то говорят - КГБ. Да всему КГБ жопу можно целовать в сравнении с армией. Ты представь, если бы так было - вызывали бы людей в какой-нибудь госбезкомат или как еще могут назвать, по достижении призывного возраста и человек был бы потом обязан два года подряд стучать на всех вокруг. Кто Галича слушает, кто Солженицына читает… Священный долг, почетная повинность. Все мужчины поголовно, у кого нет отсрочки… Что бы ты сказал, если бы они так вздумали устроить?.."
Идеология должна уметь себя защитить (ТАСС, 18 марта 1983 года )