— Тебе же скоро в армию.
— Ну и что?.. Можно и оттуда в армию. Но раз ты возражаешь…
Володька затеребил какие-то бумажки, полез для чего-то в стол. Потом откашлялся и сказал:
— Слушай, комитет мне поручил обследовать твою жизнь. Какой у тебя адрес?
Саша посмотрела на него с удивлением.
— Ведь вы же у меня были…
— Кто мы? — Володька опять начал краснеть.
— Ты с товарищем Лучиной. Ведь были, правда?
— Были, — сказал Володька. — Ты за керосином уходила. Я тебя тогда, между прочим, искал на Соборной улице и не нашел… Ты, наверное, на Колтушиху пошла?
Саша кивнула. В глазах у нее синела радость. Но она глядела мимо Володьки.
— Сказала бы мне, я бы притащил тебе керосину, — тихо сказал Володька. — Что мне, трудно, что ли?.. Ты мне всегда говори, если тебе что надо…
Он вдруг заметил, что Саша уже что-то хочет просить. И подался вперед. Но Саша только спросила с нежной таинственностью:
— Вова, ты не знаешь, как… его зовут?
— Кого?..
— Лучину…
Володька растерялся.
— Не знаю… Как-то ни разу не слыхал. Зачем тебе?..
Саша не ответила. Лицо ее улыбалось, синели глаза, розовели щеки.
«Кукла! Наверное, влюбилась…» — вдруг с досадой подумал Володька, стараясь отвести глаза от Саши. И спросил ревниво:
— Он что, понравился тебе?
Саша кивнула головой.
— Он такой необыкновенный! — сказала она искренне.
Под Володькиным отчуждающим взглядом она не смутилась: видно, ей было очень хорошо от собственного чувства.
— Ну ладно, — сказал Володька. — Мне сейчас некогда, ты иди.
Когда остался один, сжал голову, стриженную под бокс, потом положил щеку на зачерниленную крышку стола.
— Вот черт!.. — сказал он вслух. — Не везет же человеку!..
Не потому так сильно Володька влюбился, что уж очень хороша была эта Саша. Хороша, конечно… Но главное — романтика сгубила его: защитить, помочь!.. Когда узнал про Гребенюка, сначала тошно сделалось, противно, а потом только одна мысль резала: как бы Гребенюку морду набить, вырвать у него Сашу, такую, какая она есть.
Володька прикрыл глаза и представил себе Сашину темную комнату с черными, мертвыми часами и проломанным диваном. Саша в углу, прячет лицо в платок, а тот тянется с лапами: «Ты чего это ломаешься, строишь из себя…»
— Тьфу! — Володьке опять стало непереносимо тошно. К тому же он вспомнил и слова старухи: «Жили они…»
Да еще теперь и Лучина!..
Вот дела!.. Как во всем этом разобраться Володьке в его двадцать неполных лет?.. Он и не обольщался: чувствовал себя еще дурак дураком, знал, что и уши у него торчат, и губы, как у детсадовца, — сердечком, и усы только стали пробиваться.
— Ну ладно! — вслух подумал Володька. — Как-нибудь одолеем это дело.
…Не так-то легко оказалось «одолеть», прогнать горячую надежду. Как ни хитрил Володька сам с собой, но уже на следующий день его снова видели на Крутой улице, под темными Сашиными окнами. Старуха Гребенючиха узнала его и пустила в холодные сени.
— Пришел? — спросила она, как старого знакомого. — А мы двои с Сашуткой сидим, в карты играемся…
В полутемной кухне, у истопленной плиты, сидела, покрыв плечи платком, Саша. Между подолом старой юбчонки и голенищами разбитых валенок светились круглые белые коленки. На большой, плохо выскобленной крышке стола раскинуты были потерявшие цвет игральные карты.
Саша виновато встала и под грустный старухин взгляд повела Володьку в свою комнату.
— Охота тебе в карты играть? — полунасмешливо спросил Володька. — Лучше бы… книжку какую-нибудь почитала бы…
— Я много читаю, — просто ответила Саша. — Надо же с этой старушкой посидеть: она всегда одна… Я пробовала ей читать, но она ничего не понимает.
— Ты, наверное, трудное…
— Нет, «Барышню-крестьянку».
Володька не читал «Барышни-крестьянки», и ему стало неловко.
— Почему у вас везде так темно? — спросил он, глянув на единственную тусклую лампочку под потолком.
Саша сконфуженно сказала:
— Он не велит жечь. Счетчик у нас общий…
«Он», конечно, был Гребенюк.
— А он на колодец замок не повесил? — зло спросил Володька. — Чтобы тебе и воды не давать.
— У нас колодец вымерз, — шепнула Саша. — Я с реки воду ношу.
Володька, все еще не понимая, что он мучает ее, стал расспрашивать, как этот «гад» оказался здесь. Кое-что он уже знал со слов Лучины, но ему хотелось слышать подробности.
Саше говорить не хотелось. Но она все же сказала: