Мир состоит из историй.
Агат всегда так думал, но не мог сформулировать, пока не появилась Яшма. В ее родной стране любили собираться и рассказывать истории, причем не только детям. В Шеленарской империи Яшма так и не смогла показать прелесть этого обычая, аристократы поджимали губы и вежливо отказывались. По правде говоря, Агат тоже с трудом мог бы представить дворян в застегнутых до горла строгих мундирах, которые начали рассказывать сказки.
В школе Яшмы в храме у детей не было предубеждений. Они обожали дни, когда жена императора приезжала, чтобы собрать их в круг и рассказывать истории родной земли.
Агат любил ездить с ней. Садиться прямо на пол и слушать.
Для него мир тоже состоял из историй. У каждого есть своя личная, другие связаны с окружающими и разделяются. Но бывают и такие, сюжеты которых важны слишком для многих.
Поиски Ша’харара были такой историей.
Агат не любил и не понимал скучные ученые книги, но дышал историями, которые разворачивались в жизни. Поэтому каждый новый день экспедиции Агат воспринимал как настоящее чудо. История, в которой он тоже участвует.
Постоянно скакать верхом лекари не позволяли, как подозревал Агат, в основном из-за страха перед Бериллом. После мазей Ашнары рану нещадно жгло, зато она быстро зарубцевалась.
Агат мог настоять на езде верхом, но не хотел волновать Берилла. Тот много хмурился, и его кошмары становились тяжелее. Хорошо хоть, не снились каждую ночь.
Так Агат себя и успокаивал. Думать о том, что Берилл может совершенно в этом потеряться, не хотелось.
Он вздохнул, сейчас сидя верхом на приземистой лошадке. Скользнул взглядом по каравану и остановился на повозке Ашнары. Она совершала какие-то сложные действия с зельем, которые не позволялось видеть посторонним. «Высшая алхимия», сказала она.
Они с Бериллом оставались наедине в этом путешествии, да и внутри самой повозки Агат мог наконец-то воочию увидеть, какие взгляды они друг на друга бросали. Когда он снова помогал Ашнаре, держа колбы с ингредиентами, названий которых даже не знал, Агат тихо спросил:
— Алхимикам запрещены отношения?
Он видел, как Ашнара замерла, потом продолжила вливать рубиновую жидкость в сиреневую и сказала как будто совершенно спокойно:
— Запрещены. Считается, они отвлекают от нашей главной задачи. От знаний.
— Зачем знания, если вас лишают эмоций?
— Никто не заставляет. Это выбор, на который мы пошли сами.
— А если ты нарушишь правила?
На губах Ашнары мелькнула тень улыбки:
— Уже нарушаю.
— Я имею в виду, если твои алхимики узнают?
— Меня выгонят из Круга.
— И что это будет значить?
— Никакого доступа к знаниям алхимиков. Меня лишат всего, что составляет мою сущность.
— Но… может… ну, иногда же есть вещи, которые стоят того. Неужели никто из алхимиков не уходил?
— Уходили, конечно. За это не убивают. Я сама знала алхимика, которая влюбилась и добровольно покинула Круг.
Что-то в тоне Ашнары дало понять Агату, что ничем хорошим эта история не закончилась. Но если никакого физического наказания не следует, что такого могло произойти? Агат не отличался терпением:
— Что случилось?
— Сначала всё шло неплохо. А потом она возненавидела мужа. Потому что из-за него ее жизнь стала бессмысленной. Она не могла заниматься своим любимым делом.
— Есть же и другие…
— Конечно. Но если ты алхимик сотни лет, а потом это отбирают? Это как если бы ты посвятил всю жизнь грёзам, а после их забрали. Это как отобрать часть тебя. Значительную.
Агат мог это понять, но больше его зацепили другие слова. Он даже дрогнул и плотнее перехватил колбу. Не хватало еще разлить. Прочистив горло, спросил:
— Сотни лет?
— А ты считаешь, сколько мне?
— Не думаю, что хочу знать, — пробормотал Агат.
— В этом состоит другая проблема. При посвящении в алхимики мы не только приносим обеты. Мы принимаем зелье, которое позволяет не стареть и жить долго, чтобы накапливать знания. Меня легко убить, как обычного человека. Но вообще-то я могу жить бесконечно долго. А Берилл будет стареть.
— Ничего себе зелье…
— Соединение алхимии и магии. Осколок древних знаний Гленнохарской империи.
Если они могли творить подобные вещи, что же может скрываться в их библиотеке, в Ша’хараре? Но больше Агата заботило другое:
— Но можно ведь создать свое противоядие?
— Некоторые пытались. Его не существует. Действие зелья необратимо.
Ашнара взяла из рук Агата колбу и стала осторожно вливать ее содержимое в маленький котелок. Агат догадывался, что ответ ему не понравится, но всё равно спросил:
— Что случилось с той твоей знакомой?
— Она возненавидела мужа, но одновременно с этим по-прежнему его любила. А потом он начал стареть, и это оказалось последней каплей. В тот день, когда он умер, она убила себя.
История девушки закончилась трагично. Но Агат верил, что у Ашнары будет иначе. Пока не представлял, как именно, но надеялся, она не разобьет сердце Бериллу.
***
Пустоши вокруг расстилались, покуда хватало глаз. В первый день они приводили Агата в восторг, но к пятому приелись. Они обладали собственной суровой красотой, но когда пейзаж казался неизменным, Агат не мог отделаться от ощущения, что их караван тоже попал в какой-то бесконечный сон, где дни идут по кругу, и так и будут идти вечно, потому что люди тоже приняли какое-то странное зелье.
Тряхнув головой, Агат подумал, что стоит меньше слушать сказок о магии и проклятиях. Тем более, когда тут рядом вполне реальные истории.
Агат нашел взглядом Берилла, тот скакал впереди вместе с Каэром. Последний выглядел усталым, но неизменно воодушевленным. Тишлин день назад приходила к Ашнаре, чтобы попросить зелье для сна, как раз для брата.
— Он настолько взбудоражен, что с трудом засыпает.
Сейчас он что-то рассказывал Бериллу, тот слушал спокойно. Скорее всего, слишком погруженный в свои мысли, а Каэр всё равно говорил об одном и том же по кругу.
Агат хотел бы помочь брату. Провести рукой и смахнуть яд с его костей, чтобы он не путался в реальности, спал и не мучился головными болями. Но сделать это не в его силах. Возможно, когда настоится зелье Ашнары.
В собственной истории Агат вообще оказался на удивление бесполезным. Он не мог помочь брату, только стискивал кулаки, когда наказывал отец, а его собственные таланты состояли исключительно в том, чтобы мешать творить грёзы. Даже в делах он оставался всего лишь вторым принцем. Здорово, конечно, восстановить шпионов, но на так-то он всегда на подхвате. В тени просто потому, что ему нечего делать на солнце.
Возможно, когда Берилл избавится от яда и сам засияет в полную мощь, Агат окажется недостаточно хорош для него. Со своей проклятой кровью и горячкой вместо нормальной магии.
— Я знаю это выражение лица. Принц Агат погрузился в раздумия, которые точно не несут ничего хорошего.
Кфар Шемет поравнялся с Агатом и смотрел на него с усмешкой. Агат фыркнул:
— Размышляю о будущем. Мы почти пришли и Ша’харар должен быть близко.
— Если найдем его.
— Не веришь в наше предприятие?
Кфар пожал плечами. Прищурившись, он смотрел вперед, крепко ухватив поводья. В седле он держался не так хорошо, как аристократы, но не жаловался.
— Жизнь научила меня ничего не принимать на веру, — сказал Кфар. — Всё может быть не таким, как кажется, пока не разберешься. Как в плохую, так и в хорошую сторону. Люди, поступки, события. Даже нахождение Ша’харара может быть как хорошим, так и плохим.
Агат помолчал, не уверенный, стоит ли говорить о грезящих. Кфар всегда охотно давал ученику новые знания, тем не менее четко оберегал тайны магов. Порой Агат почти физически ощущал стену, за которую ему не позволяли соваться. Во многом, конечно, из-за низкого ранга. Он подозревал, в основном из-за того, что он принц. Грезящие любили свою независимость от аристократии и не хотели изменять принципам.
Но сейчас проблемы орихалка касались всех.
— Грёзы ведут себя нестабильно, — всё-таки начал Агат. — Орихалк плохо держит. Император надеется, что мы отыщем решение проблемы в древних знаниях. А на что надеются грезящие?
— Почему ты думаешь, что мы придаем значение кучке камней и пыли?
— Потому что здесь трое из вас. И ты. Я знаю, что среди грезящих ты второй после Келнара Данокара.
Кфар молчал, и Агат решил, что так и не дождется ответа… неожиданно наставник негромко рассмеялся.
— Ты наблюдательный для принца, Агат. Мы оберегаем свои тайны, но ты слишком грезящий, чтобы не видеть однозначных вещей.
На миг Агата затопила гордость: наставник почти что сказал, он один из них. Почти! Усилием воли Агат заставил себя вернуться к теме разговора. Он оказался прав. Его наблюдения в Обители грёз не прошли даром.
Магов не так много. То, что они послали с экспедицией трех и одного из самых мощных в империи — да, это явно знак того, что они заинтересованы в исходе.
— Первый среди грезящих согласен с императором, — сказал Кфар Шемет. — Будто бы в библиотеках Ша’харара могут найтись ответы. Ты же и сам прекрасно понимаешь, всё взаимосвязано. С грёзами какая-то проблема, поэтому и орихалк их не держит.
— А что думаешь ты?
— Вряд ли ответ принесут на блюдечке. Возможно, если мы его отыщем, он нас не устроит.
Агат нахмурился:
— Думаешь, всё настолько плохо?
— У меня есть предположение. Всё в нашем мире циклично, смерть и перерождение, смена времен года. Магия тоже может быть циклична, и сейчас наша угасает. Чтобы исчезнуть совсем или вновь взойти.
— То есть ничего делать не нужно?
— Это не в природе людей. Да и я не готов сидеть и ждать.
— Рад, что ты здесь.
Агат говорил искренне. Ему нравился Кфар, с ним забывалось, что Агат ненастоящий грезящий и никогда не станет полноценным. Если бы его способности были больше!
— Как думаешь, — Агат запнулся. — Как думаешь, из меня выйдет когда-нибудь грезящий?
— Нет.
Кфар ответил легко и сразу, а внутри Агата будто что-то оборвалось. Он подозревал, но не так же резко. Краем глаза заметил, что Кфар наконец-то посмотрел на него с тонкой улыбкой:
— Я думаю, из тебя выйдет нечто совсем иное, просто мы еще не знаем, что именно.
— Надеюсь, — проворчал Агат, но улыбку сдержать не смог. — Я и сам хочу узнать, в чем будет заключаться моя история.
Неожиданно для самого себя его мысли вернулись к зелью, настаивающемуся у Ашнары. Кости Лазурита полностью растворились, слились с вязкой жижей, которая спустя дней десять должна стать прозрачным зельем, которое излечит от яда.
Лазурит прожил совсем недолго, но даже после смерти продолжилась его история. Из него тоже не вышло грезящего… или даже ребенка. Зато вышло что-то иное. Конечно, Агат надеялся, что у него обойдется без лишнего трагизма.
В тот первый день, когда они вышли из Кахара, Агат попросил у Ашнары щепки латмарана и совершил ритуал памяти по маленькому и давно умершему Лазуриту. Сейчас он был бы старше Агата. Грусть оказалась светлой, терпкой и чуть щекочущей, как тот дымок, что поднимался к нему. Агат надеялся, что обряд почтил память мертвого брата и дал ему энергию в новом рождении. Где-то в мире существовал человек с душой Лазурита. И у него шла новая история.
— Что происходит? — нахмурился Кфар.
По каравану будто пошла рябь, колокольчики замолкали, повозки останавливались, слова передавались от головы к хвосту. Агат широко улыбнулся:
— Мы прибыли.
***
Они нашли Ша’харар на закате.
Повозки поставили кругом, лошадей распрягли. Слуги тут же начали суетиться, ставя палатки и разжигая костры. Берилл организовал воинов проверить пространство, хотя никого, кроме пары сусликов, они не нашли.
На взгляд Агата, это место ничем не отличалась от любого другого. Только в котловине между холмами поблескивало озеро. Как говорил Каэр, оно пересыхало часть сезона, поэтому и оказалось сложным определить местонахождение. А еще, конечно, тот факт, что небольшое озеро в пустошах оставалось безымянным.
Каэр раскладывал карты, изучал каждый камень и с восторгом показал какую-то плиту рядом с озером. Она действительно была обтесана не природой.
— Это останки надземной части! — восторгался Каэр. — Терраса у воды. Где-то здесь должен быть вход!
Время шло, ничего хотя бы отдаленно похожего на ворота не было, и первые эмоции постепенно угасали. Устроенный между холмами лагерь успокаивался и начинал жить обычной жизнью с приближением сумерек. Все готовились к длинной стоянке.
Агат же сел перед костром, смотря на пламя. Когда чуть позже приготовили ужин, он так и не встал, чтобы взять свою порцию. Краем глаза увидел Берилла с Ашнарой, но не пошел к ним.
— Тоже чувствуешь? — Кфар Шемет устроился рядом.
Агат кивнул. Он словно опять был тем мальчишкой, который не знал, что делать с бушующим внутри жаром. Сейчас ощущения чем-то походили.
— Как будто что-то скребется. Только не изнутри, как у меня обычно, а снаружи. Что-то щупает нас и не хочет, чтобы мы здесь были.
Кфар посмотрел на него долгим и немного удивленным взглядом:
— Я ощущаю иначе. Как покалывание, будто перед грозой. Остальные грезящие тоже.
— Это грёзы?
— Скорее, древняя магия. Вряд ли они оставили Ша’харар незащищенным. В наших библиотеках были записи о подобном.
— Ну, значит, мы в нужном месте.
— Да…
— Что-то не так?
— В наших записях это называют защитой древних. Ее чувствовали во многих местах. Но ни разу не удалось за нее проникнуть.
Агат знал, что руины находили. Некоторые без особых проблем, но там и внутри ничего интересного не оказывалось. Ходили легенды, будто и на Ша’харар и подобные ему города натыкались… да вот даже наемники, о которых вычитал Каэр. Но не было легенд о самих городах.
Может, потому что внутрь никто так и не проник.
Агат зажмурился. Ощущение было странным, не боль и не зуд, скорее, неуютность.
— Почему я чувствую не так, как другие грезящие? — спросил Агат. Собственное отличие могло бы отдаться большей печалью, если бы странное ощущение не мешало думать.
— Возможно, из-за крови, — сказал Кфар. — Гленнохарская империя рухнула после неких событий внутри нее, магия и культура исчезли. Остатки людей ушли в сторону Дашнадана и осели там. Возможно, в тебе тоже есть частичка их древней крови. И ты чуешь магию. Поэтому настолько ярко воспринимаешь.
Агат обхватил себя руками и хотел сказать, что предпочел бы вообще не чувствовать. Даже здесь его проклятая кровь умудрилась напортачить! Это раздражало, но еще больше бесило то, что никуда от этого ощущения не деться.
Отсветы костра играли на лице Кфара, мир вокруг скрадывался сумерками, погружался в тени, но Агат заметил, как рядом уселся Берилл. Он держал две миски и протянул одну Агата, но тот помотал головой и зажмурился.
— Как будто волны, — пробормотал он.
— Подожди-ка! — Кфар оживился. — Если ты ощущаешь именно так, может, найдешь источник? Это должна быть дверь.
Подобная мысль не приходила в голову Агату. Что ж, если это поможет отыскать город… скинув плащ, Агат поднялся и глубоко вздохнул. Он не стал сопротивляться, позволил себе ощутить это неприятное чувство, свернуть волну до нити.
Агат пошел по ней.
Он не задумывался и не сомневался, просто шагал по линии, как он быстро понял — к озеру. А потом за него, гораздо дальше. По твердой почве до другого холма, до камня, который буквально пульсировал. Не задумываясь, Агат нажал на него.
Увы, давящее чувство не исчезло, даже не стало слабее. Первые мгновения ничего не происходило, и Агат подумал, что в очередной раз ошибся. Но потом земля дрогнула, что-то заскрежетало, почва под ногами начала осыпаться. Берилл едва успел оттащить Агата, когда из-под земли показалась каменная глыба и поползла вверх.
Она скрежетала и росла, пока не замерла. С поверхности еще сыпались комья почвы, кто-то принес факелы, и на фоне темнеющего неба можно было рассмотреть каменные ворота размером с обычную дверь и будто бы грот за ней.
— Вход! — завопил Каэр. — Вот он!
Запертый, конечно же. Агат мог поспорить, Берилл уже прикидывал, сколько потребуется воинов, чтобы взломать этот лаз, но ворота казались слишком внушительными. Агат не представлял вес этих створок.
Берилл зашел со стороны, кулаком постучал по гроту:
— Камень.
— Наверняка зачарованный, — сказал Кфар. — Так просто его не взломать.
Агат и не заметил, как большая часть лагеря оказалось рядом с ними. По крайней мере, ученые точно. Каэр бесцеремонно прошел вперед, взяв факел, рассмотрел дверь и ткнул куда-то, где могла быть ручка. Агат увидел, что там изображение ладони.
Каэр поднял руку и почти приложил собственную, но потом нерешительно оглянулся на Берилла:
— Ваше высочество, это ваше право…
Берилл качнул головой:
— Нет. Это твое открытие.
Лицо Каэро просияло. Он перехватил факел покрепче и приложил левую ладонь к изображению.
Агата будто обдало тем самым мерзким ощущением, придавило, а в глазах потемнело. Он услышал вопль Каэра. Зрение вскоре прояснилось, магия ослабла, и Агат перевел дыхание.
Каэр по-прежнему вопил.
Он сидел перед каменной дверью, скрючившись, сжавшись, рядом стояла Тишлин, суетился еще кто-то, звали лекаря. Охваченный дурным предчувствием, Агат тоже шагнул вперед и наконец-то рассмотрел.
Уже совсем стемнело, факелы освещали равнодушный камень врат и угловатыми тенями высвечивали скрючившегося на земле Каэра. Он прижимал к груди левую руку — высохшую, потемневшую и негодную.
Конечно же. Как они наивны! Не только Агат мог обнаружить камень с механизмом. Если бы Ша’харар открывался так просто, он не стал бы настолько загадочным. На его дверях тоже защита. Та самая, которая давила на Агата.
Но если он чувствует ее иначе, может, его кровь и тут сгодится? Возможно, как потомок тех, кто установил защиту, как чувствующий грёзы, он сможет и снять.
Когда Агат шагнул к двери, на плечо тяжело легла рука Берилла, как будто он понял, что собирается сделать брат.
— Всё получится, — уверил его Агат.
Он не испытывал такой убежденности, раненый Каэо по-прежнему поскуливал. Поэтому Агат не оставил себе времени на размышления. Достав нож, полоснул по пальцу, размазал кровь по ладони и решительно приложил ее в очерченный контур.
Дверь дрогнула.
А потом проход в Ша’харар начал медленно открываться.