Берилл просыпается от очередного кошмара. Ночь липкая, вязкая и душная — почти как несколько месяцев назад, когда погиб Алмаз. Берилл моргает и стискивает зубы. По крайней мере, теперь у него выходит молчать, до этого он просыпался с криками.
Бериллу четырнадцать, он оправляется от яда и пока не покидает комнату. Кошмары постепенно слабеют, теперь не мучают каждый день. Лекари говорят, что через пару месяцев совсем исчезнут. Силы тоже возвращаются — может, отчасти из-за того, что в покоях принца слишком часто находятся жрецы, которые шепчут молитвы и окуривают дымными травами. От их благовоний хочется как можно быстрее выбраться наружу. Днем это представляется простым, но порой ночами ощущение, будто время не идет, и это одна растянутая кошмарная тьма.
Во сне Берилл обычно видит смерть Алмаза. Проснувшись, продолжает слышать его крики, полные боли. Пару раз, как и сегодня, он видел закрытый саркофаг с похорон брата. Сам не мог там присутствовать, но Агат рассказывал.
Ярко светит луна, и Берилл видит, что младший брат тоже здесь.
Когда Берилл очнулся впервые, по-настоящему очнулся после яда, он чувствовал себя отвратительно, а перед глазами стояла смерть Алмаза. Он сам хотел просто исчезнуть, перестать существовать в этой боли.
Агат развлекал его чтением и разговорами, потом заставлял играть с ним, вставать. Теперь строил планы о прогулке. Берилл чувствовал себя вполне способным на нее. Это лекари перестраховывались, но сам Берилл считал себя выздоровевшим.
Он больше не хотел исчезать.
У Агата имелись собственные покои, но в последнее время он часто ночами проскальзывал к Бериллу. Отчасти из-за самого Берилла, отчасти не хотел больше спать в прежних комнатах. Проговорился, что слышал там Алмаза, когда тот вопил от боли и умирал.
Отец отказал Агату, когда тот попросил о других комнатах.
Агату одиннадцать, и сейчас Берилл видит, что брат снова пробрался к нему и свернулся клубочком в ногах огромной постели.
Что-то не так.
Берилл чует это нутром, хотя всё тихо, в полумраке видно, как шевелится от размеренного дыхания Агат. Ничего необычного в его приходе тоже нет. А кошмары Берилла постепенно исчезают, они уже не такие страшные, чтобы будить всех вокруг.
Он всё равно уверен, что-то не так.
Берилл вылезает из-под одеяла и ползет по кровати к Агату, легонько трогает его за плечо, и только тут понимает — тело брата горит.
— Эй, Агат, просыпайся! Нужно унять жар.
Такое случалось, хотя обычно Берилл не присутствовал. Он знал, что чувствительность Агата к магии проявляется именно так. Слишком много грёз.
— Шиан!
Тот шевелится, открывает глаза и непонимающе смотрит на брата. От его тела как будто исходят волны жара, он почти обжигает Берилла.
Во мраке комнаты ему кажется, он сидит в огне.
— Тебе тоже снится, как магия всё убивает? — невнятно говорит Агат.
Берилл его не понимает. Его сны уж точно другие.
— А тебе снится?
— Сейчас приснилось. Так жарко…
Агат снова закрывает глаза и бормочет что-то бессвязное, а Берилл впервые за последние месяцы всерьез пугается. До этого ему снились кошмары, но в них был прошлый ужас, он отравлял, но уже свершился. Теперь Берилл впервые думает, что Агат смертен.
Он тоже может умереть.
Берилл зовет слуг, стражу, хоть кого-то, кто сможет помочь. В его голосе паника. Тут же комнату наполняют огни и люди. Агат моргает, явно не понимая, что происходит, и цепляется за Берилла. Тот не отпускает брата, пока слуги не наполняют ванную, а один из пришедших грезящих не уговаривает их окунуться.
***
Вздрогнув, Берилл проснулся. Похоже, он успел задремать у огня, и в том странном состоянии, когда еще не отключился, но сознание уже поплыло, видел не сон, а воспоминание.
Тогда вода действительно помогла, жар Агата исчез. А Берилл на всю жизнь запомнил это ощущение страха. Он подумал, что больше никогда не будет слушать крики боли брата, как с Алмазом, не станет беспомощно смотреть.
Жрецы почитали пять добродетелей и говорили о пяти пороках. Одним из них был эгоизм. Что ж, Берилл понимал, что его желания эгоистичны. Да, он переживал за близких. Но больше боялся собственной новой боли. Он не хотел отпускать.
Обратно во дворец они скакали вместе с Агатом.
Он сидел по другую сторону от костра, задумчиво смотрел на него, подперев голову кулаком. Вокруг во мраке маячили воины, всхрапывали лошади. Слуг с собой не брали, пошли налегке, чтобы добраться быстрее. Лекари позволили Агату скакать верхом, заявив, что его рана зажила.
Они остановились на ночную стоянку в одном дне пути от Ша’харара. Если будут также гнать лошадей, через день-другой вернутся в Кахар. Берилл хотел как можно быстрее покончить с отчетом отцу, взять необходимое, распорядиться об отправке в найденный город еще ученых. И убраться из дворца.
Это тоже эгоистично. Берилл не хотел там находиться. Пусть Ша’харар давил, но в нем осталась Ашнара.
Хотя похоть — еще один из пяти пороков.
— Ложись, — Агат, похоже, заметил, что Берилл очнулся. — Ты же спишь на ходу.
— А тебя дорога не вымотала?
— Еще как. Но из-за этого наоборот не могу уснуть.
Берилл потянулся, ощущая ноющие мышцы, но это приятная боль, напоминающая о том, как трудилось тело.
— Помнишь, как мне снились кошмары? — спросил Берилл. — После яда.
— Еще бы. Сейчас похоже? Это ведь снова яд.
— Ага. Только сны другие. Тогда я постоянно видел смерть Алмаза.
— А теперь?
Берилл смутился. Ему казалось неловким рассказывать об огне и мертвом Агате. Яд усиливал страхи, которые поселились после смерти Алмаза и так и не исчезли за прошедшие годы. Жрецы с их угрозами только увеличивали беспокойство.
Агат уловил колебания, поэтому сделал вид, что последнего вопроса не прозвучало. Выпрямился и вздохнул:
— Ладно, пошли спать. Завтра еще один долгий день дороги.
Они поставили одну большую палатку, где расположились оба принца — чтобы быстрее сложить лагерь, и чтобы Агат мог помочь с кошмарами Берилла, разбудить, пока не заметили воины. Они расположились вокруг, и Берилл отдал распоряжения, прежде чем нырнул внутрь палатки вслед за Агатом.
Брат сидел на своем спальнике, но вместо сна изучал какую-то книгу при отблесках единственной свечи.
— Мы же налегке пошли! — удивился Берилл. — А ты потащил с собой книгу?
— Одну же. Кфар дал. Какой-то ученый пытается воспроизвести магию Гленнохарской империи, но изыскания у него откровенно так себе. Никто не знает, какими были грёзы древних, но точно отличались от наших. В Ша’хараре может быть именно старая магия, вот я и попросил у Кфара.
Берилл покачал головой, предпочитая крепкий сон сомнительным ученым. Он залез в свой спальник и вспомнил, как к нему самому подошел Кфар Шемет перед тем, как принцы отправились в столицу.
Грезящий поклонился. Он всегда делал это так, как требовалось по этикету, но Берилл всё равно ощущал, будто Кфар не считал его выше себя по положению.
— Я должен предупредить вас, ваше высочество. Магия принца Агата может быть… нестабильной.
Берилл нахмурился, не очень понимая, к чему клонит грезящий. Обычно невозмутимый Кфар Шемет сейчас будто чувствовал себя не совсем удобно.
— Что ты имеешь в виду?
— Принц Агат вряд ли сам осознает, но его силы резонируют с этим местом. Отзываются. Это может влиять на его магию.
— Что ты предлагаешь? Взять с собой грезящего?
— Мы знаем не больше самого принца. Я просто предупреждаю об этом вас. Будьте внимательны.
Сначала Берилл разозлился, потому что подумал, Кфар Шемет подразумевает то же, что и жрецы: принц может быть опасен. А потом осознал, что вот так неловко Кфар попросту говорит присмотреть за Агатом. Они сами не знали, что и как сейчас может воздействовать на грёзы, особенно у него.
Кфар Шемет по-своему переживал за ученика.
Берилл кивнул:
— Я услышал вас.
***
Так же он услышал Агата ночью.
Проснулся не от кошмара, а от звуков, но почти сразу понял, что это. Он знал негромкие стоны, будто бы полувздохи. Берилл на ощупь нашел свечу и зажег ее — быстрее был бы орихалковый светильник, но Кфар Шемет посоветовал Агату по-прежнему избегать любых грёз.
Присев рядом с братом, Берилл уже знал, что происходит, но всё равно коснулся кончиками пальцев лба Агата — он горел.
— Проклятье, — пробормотал Берилл. — Эй, эй, Агат, ты меня слышишь?
Называть истинным именем не решался, слишком тихая ночь, их могут подслушать. К тому же Берилл прекрасно видел и слипшиеся от пота волосы Агата, и его мутный взгляд, когда он открыл глаза. От его тела шел сильный жар, и вряд ли Агат мог отличить, как именно его зовут.
Во дворце с подобным справлялись холодной ванной, в походах рядом был кто-то из грезящих. Однажды Агат горел несколько дней, но только отмахивался: он вполне мог это пережить, ощущалось, как обычная болезнь, а потом жар уходил. Но сейчас Берилл не был уверен, что после Ша’харара будет так просто. А главное, жар слишком сильный.
— Пойдем-ка.
Агат позволил поднять себя на ноги, хотя вряд ли мог нормально соображать. Стиснув зубы, Берилл старался не думать о том, что такая горячка и мозги расплавить может. Он вытащил Агат наружу, не обращая внимания на зашевелившихся воинов. Открутил прихваченную из палатки фляжку, опустил голову Агата и вылил всё ему на загривок.
Агат закашлялся, смешно отфыркиваясь от воды. Воины раздули почти погасший костер, и Берилл мог видеть мокрого брата — но жар явно спал.
Пробормотав какие-то витиеватые ругательства, Агат вытер лицо ладонью и молча исчез в палатке. Берилл повернулся к стоявшему рядом воину:
— Всё в порядке.
Агат сидел на своем спальнике, медленно вытираясь какой-то тряпкой. Он хмуро глянул на вошедшего Берилла, но тот спросил первым:
— Лучше?
— Да. Обычно горячка не начинается так резко и сильно.
— После Ша’харара всё возможно. Нам вернуться?
— Нет. Я переживу пару дней, а в Кахаре к моим услугам все купальни.
Если бы Берилл был уверен, что грезящие, оставшиеся в Ша’хараре смогут помочь, он бы настоял на возвращении. Но на самом деле, они тоже ничего не могли, кроме тех же ванн. То, что происходило с Агатом, его чувствительность и жар, не повторялись ни с кем больше.
Берилл уселся на свой спальник и вздрогнул: по странному совпадению, Агат сидел, скрестив ноги, как обычно представал полуразложившийся труп в кошмарах Берилла. Но реальный Агат ничего не утверждал, ни в чем не обвинял. Он с какой-то грустью комкал в руках мокрую тряпку.
— Внутри меня огонь, — тихо сказал он.
— Я верю в тебя. И я рядом.
Утром жар Агат снова вернулся, хотя и не настолько сильный. Ехать пришлось медленнее, чем рассчитывали, но Агат уверенно держался в седле. Берилл пару раз сам чуть не задремал, но успевал очнуться, а видений и снов не было. Похоже, он слишком сосредоточился на Агате, чтобы видеть собственные кошмары.
Когда солнце клонилось к закату, Агат заметно устал, и ехавший рядом Берилл почти ощущал, что горячка брата возвращается. Когда Агат чуть не вывалился из седла, Берилл приказал разбивать лагерь — за пару часов до того, как планировали.
Всю ночь Берилл почти не спал. Положив голову Агата на колени, он смачивал тряпку оставшейся водой и обтирал лихорадившего брата.
***
Они прибыли в Кахар в первой половине дня. Берилл ощущал себя измученным и сонным, Агат тоже выглядел помятым, но после ночи жар почти утих — может, никакие холодные ванные не понадобятся. Он привставал в стременах и с широкой улыбкой смотрел сначала на пригородные деревни, а потом и на сам город.
Торговцы спешили от городских стен, продавшие товар тем, кто повезет их на рынки и ярмарки. Разносчики оставляли у дверей домов молоко. Несколько жрецов торопились мимо, видимо, после ночных ритуалов. Где-то в стороне надрывался петух и коротко обменивалась командами стража.
— Хорошо быть дома!
Берилл кивнул, скрыв зевок в кулаке. Он не хотел, чтобы это видел Агат, тот и так всё утро чувствовал себя виноватым, только прибытие в Кахар его расшевелило.
— Нужно отправить распоряжения в храм, — сказал Агат. — Пусть подготовят снадобья для Каэра. И небольшой караван, пойдем обратно с ним или быстрее. Еще ученые?
Он строил планы, а Берилл поддакивал в нужный момент и отослал одного из воинов в храм со списком, скрепленным печатью принца. Терять время не хотелось, как только они доложат императору и отдохнут, можно двинуться в обратный путь.
Помимо эгоизма и похоти, третьим пороком жрецы провозглашали жадность. Берилл хотел бы считать себя щедрым, но на самом деле ему претила мысль, что открытиями Ша’харара нужно делиться с императором.
Их отец, владыка Шеленарской империи будет считаться в истории открывшим древний город.
Каэр лишился руки и выяснил расположение города. Агат мучился от горячки после соприкосновения с магией. Берилл помнил зал, в который перенесли их лагерь, горящие глаза Ашнары и собственный абсолютно детский восторг при виде светящихся каменных вен.
Он не хотел делиться этим с отцом. Ни единой крупицей того, что произошло, когда их кони ступили на землю пустошей. Это не принадлежало отцу. Они не принадлежали отцу.
Но он оставался их императором.
— Через пару часов? — спросил Берилл, спешиваясь на брусчатку дворца.
Агат как будто смутился:
— Я бы предпочел разделаться побыстрее. Переодеться и к императору.
— Твоя горячка…
— Сейчас такого жара нет, я могу подождать. О… — Агат совсем смутился. — Если ты хочешь отдохнуть, давай позже. Или я могу доложить один.
— Нет. Ты прав. Покончим со всем быстрее.
Во дворце, конечно же, ничего не изменилось за время отсутствия принцев. Бериллу казалось, что прошло так много! Но слуги по-прежнему сновали в коридорах, солнце ярко светило через широкие окна, а в собственной комнате со стены смотрела неизменная мозаика.
Скинув пропитанную пылью и потом одежду, Берилл принял ванную, побрился и облачился в чистый новый мундир.
Агат ждал его перед кабинетом императора. Внешне спокойный, тоже успевший привести себя в порядок и переодеться, но Берилл видел, как брат нервно сцепляет и расцепляет пальцы.
Кабинет императора был выдержан в тусклой охряной цветовой гамме. У окна стоял огромный стол, вырезанный из цельного куска камня и заваленный документами. Украшения не изобиловали, изящно вплетаясь золочеными подсвечниками и тяжелыми тканями. На стене красовалась яркая и детализированная мозаика Гершаланского сражения. Одна из первых побед нынешнего императора, которую он приказал запечатлеть на стене своего кабинета.
Сам Рубин сидел за столом и не поднялся при виде сыновей, только глянул на них из-под бровей.
Крепкий, мускулистый, в темном мундире с золотым шитьем — император любил напоминать, что его правление построено на военной мощи. Грубые и жесткие черты лица, рано поседевшие волосы. Больше всего пугали его глаза — хищные, с тяжелым взглядом.
Берилл ненавидел, что унаследовал их.
Оба принца одновременно приложили руки к груди и преклонили колено как знак глубокого уважения и покорности.
— Докладывайте, — бросил император.
Они поднялись, и Агат начал коротко и по делу отчитываться, не упуская ничего, но и не вдаваясь в детали. Берилл стоял молча и заметил, как Агат переступает с ноги на ногу, будто ему неуютно. Вряд ли он плохо себя контролировал… сначала Берилл подумал, что возвращается горячка, но потом понял.
Кабинет император напичкан орихалком. Не только печать на его пальце, но и предметы на столе, артефакты… даже в мозаике орихалковые кусочки, наверняка с какими-нибудь вплетенными чарами.
Агат избегал грёз, а здесь всё ими пропитано! Берилл невольно сжал кулаки. Отец не мог не знать. Скорее всего, даже не подумал.
К счастью, уточняющие вопросы Рубина звучали коротко и нечасто, Берилл тоже молчал, надеясь, что скоро принцы смогут уйти.
Агат сбился.
Берилл замер: это плохо, очень плохо. По-прежнему сидевший за столом император в нарочитом удивлении вскинул бровь. Он терпеть не мог вот такие… несовершенства.
Тяжело сглотнув, Агат попытался продолжить, но Берилл почти сам ощущал, как на брата давят орихалковые грёзы. Он хотел сам рассказать, но император жестом велел замолчать. Неторопливо поднялся, нависая над столом.
Покачнувшись, Агат чуть не рухнул, но Берилл успел подхватить его. Даже через плотную ткань мундира он чувствовал, что жар Агата вернулся.
Рядом стояла маленькая кушетка, и Берилл усадил на нее Агата. Обернулся, сам не зная, что хочет сказать отцу, но император уже поднялся из-за стола. Его лицо оставалось таким же мрачным и непроницаемым, как и всегда.
— Что за представление?
От спокойного тона даже Бериллу стало не по себе.
— Простите, ваше величество, — пробормотал Агат, не поднимая головы. — Я виноват…
— Ни в чем ты не виноват! — Берилл повернулся к отцу. — Ему нужно отдохнуть.
— Ему нужно научиться быть принцем.
Агат, кажется, пришел в себя, потому что буквально подтолкнул Берилла в сторону выхода из кабинета:
— Поговорим позже.
Так уверенно, что Берилл даже сделал несколько шагов по направлению к двери, но потом замер и нахмурился. Он плохо понимал, что происходит, но прекрасно знал, что их отец суровый и не терпящий слабости человек.
— Когда-то проклятая дашнаданка соблазнила меня, — сказал император. — Но я надеялся, ее сын станет лучше. А ты решил устроить драматичное представление. Думаешь, так можно скрыть, что вы ничего не нашли?
Берилл аж задохнулся от возмущения:
— Мы нашли Ша’харар!
— Пока вы нашли руины с парой пыльных книг. О чем они?
— Ученые занимаются.
— То есть вы не знаете. Возможно, в этих руинах ничего нет.
Император говорил так уверенно, что на миг даже Берилл засомневался. Вообще-то они и правда нашли несколько помещений с книгами, но уехали, оставив Ашнару, Каэра и ученых. Не исключено, что никаких полезных сведений не только об орихалке, но и вообще, там не будет.
Для Берилла это было не так важно. Но отец поворачивал всё, будто это неудача принцев.
Агат сидел, дрожа и не поднимая головы, а Берилл некстати вспомнил, что подчинение чужое воле — тоже один из пяти пороков. Почему Агат не возразит? Почему молча терпит унижение? Его магия открыла двери города, но об этом Агат даже не упомянул, будто не считал важным. Не возразил, когда отец буквально обвинял его сейчас во вранье и в том, что он изображал, как ему плохо!
Внутри Берилла клубился гнев. Почему Агат подчиняется?
— Ты разочаровал меня, Берилл, — коротко бросил император. — Я ожидал подобного от Агата, но не от тебя.
Простые слова почему-то ударили больнее, чем мог предполагать Берилл. Ему казалось, он взрослый и самостоятельный, не зависящий от чужого мнения. Он принц, в конце концов! Наследник империи. Но сейчас ему стало обидно, как будто он снова маленький мальчик, который растет без матери и жаждет одобрения отца.
Для которого никто и никогда не будет идеальным.
Агат сжался, и Берилл понял, почему он не возражал. Он с таким сталкивался не впервые, как Берилл, а постоянно. С этими нахмуренными бровями отца, который не забывал напомнить младшему принцу, что он недостоин. Примерно всего.
И всё-таки Берилл не ожидал. Не мог поверить, хотя видел. Отец подошел к сидевшему, сжавшемуся Агату и, не останавливаясь ни на миг, крепко ударил его. Голова Агата дернулась, но сам он не издал ни звука.
Запоздало Берилл понял, что император может использовать не только прут, чтобы оставлять шрамы на спине. На самом деле, его он брал в исключительных случаях.
— Эй!
Берилл сделал несколько шагов к отцу, сам не зная, чего хочет. Агат поднял голову и посмотрел на него со страхом. Сейчас он не был принцем, который чувствовал магию в древнем городе. Он тоже был мальчишкой, который не мог ответить императору и знал, что всегда будет недостаточно хорош.
— Берилл… прошу тебя… уйди.
Он не хотел, чтобы Берилл смотрел. Не хотел еще одного брата, стоявшего в стороне.
Берилл никогда не был хорошим с точки зрения жрецов. Потому что пятый порок — гнев. Он мог захватывать, завладевать.
Император поднял руку, то ли желая снова ударить, то ли еще что, но Берилл перехватил. Взгляды отца и сына скрестились и вряд ли бы хоть один из них уступил.
— Смеешь перечить мне? — тихо спросил Рубин. — Никто не смеет. Я твой император.
— Ты мой отец. Ты наш отец.
Берилл не сразу понял, что произошло. Вот он смотрит на отца, а вот свободная рука того уже взметнулась и крепко приложила его в ухо. От неожиданности Берилл отшатнулся, отпустив императора. В голове зазвенело, но тут же прошло. И в звенящей тишине Берилл отчетливо услышал слова.
— Не смей. Его. Трогать.
Агат поднялся. В его голосе звучала затаенная, рокочущая в земле ярость. Пыль древних гробниц. Обещание боли. Ненависть. Агат терпел такое отношение к себе, но когда увидел подобное по отношению к брату, Берилл почти физически почувствовал, как внутри Агата что-то сорвалось.
Берилл никогда не был чувствительным к магии. Он наблюдал за грёзами со стороны, но ничего такого не ощущал. Да, порой сильные орихалковые вещицы вызывали что-то вроде дрожи на кончиках пальцев, но так бывало у всех людей.
В этот момент Берилл ощущал магию брата. Это не было грёзами. Что-то другое. Сильное, мощное и опасное, как обоюдоострый клинок, распустивший крылья, чтобы снести всё вокруг.
Берилл ощущал эту силу, которая наконец-то перестала гореть внутри Агата. Она вырвалась из него, подчинилась, ластясь к рукам, и последовала приказу.
Император отшатнулся, захрипел, схватившись за горло и выпучив глаза. Как будто не мог дышать. Или, скорее, как будто жар проник в его собственное тело, заставил кровь бурлить. Сделав несколько шагов назад, император упал на колени. Хрипя, он отпустил горло и схватился за грудь.
— Не смей. Его. Трогать.
Слова Агата звучали не громче шепота, но такие отчетливые. Он стоял и смотрел на упавшего императора, а потом всё разом стихло. Берилл ощущал себя так, будто вокруг него резко улеглась буря. Император лежал, не двигаясь, и сложно было понять, он мертв или просто отключился.
Берилл в растерянности смотрел на него и не мог отвести взгляд. Не зная, то ли стоит проверить императора, то ли подойти к брату.
Послышался странный звук.
Берилл не сразу понял, что этот звук — смех. Какой-то скрежещущий, болезненный. Агат поднял ладони и посмотрел на них, возможно, ощущая ту странную силу, которую спустил с цепи. Но выражение его лица было таким, будто его сейчас били или пытали. Словно он увидел и ощутил нечто ужасное.
— Зато теперь нет сомнений, что я монстр.
Берилл хотел ответить, но Агат махнул в сторону лежавшего императора, как будто хотел, чтобы брат проверил его. Берилл кивнул.
Когда он опускался на колени около император, то услышал, как открывается дверь кабинета, и Агат стремительно уходит.
***
Бывший бродяжка сидел в полутемном храмовом помещении. Сладко пахло благовониями, а сытый желудок ощущался так приятно. Картины прошлой жизни порой мелькали перед глазами, но чаще он видел будущее.
Неясные тени, четкие указания. Служка стоял рядом, готовый записывать новые Истинные пророчества.
— Он уже здесь, — шептал бывший бродяжка, пока перед ним мелькали картины. — Принц, которому предначертано разрушить империю. Он всё уничтожит. Утопит в крови и огне.