Первая добродетель, провозглашенная жрецами — это честность.
Берилл полагал, он не очень хорошо справлялся. Особенно если дело касалось честности с самим собой. Но сейчас мог признать, что произошедшее и правда раздавило его.
Он сидел в храмовых покоях, которые держали специально для императорской семьи. Не такие пышные, как во дворце, состоящие всего из одной комнаты, зато просторные, наполненные шелками и дорогими вещами, которыми сами жрецы не пользовались.
Предполагалось, что здесь останавливаются члены императорской семьи, когда хотят переночевать в храме. Берилл жил тут сутки, пока Алмаз проходил долгую церемонию совершеннолетия. Он сам проводил ночи в комнатах ожидания, а Берилл как зритель и принц ночевал в покоях.
Насколько он помнил, император жил в соседних покоях и присутствовал на всей церемонии. А вот Агата не пустили, вроде как слишком маленький.
Сейчас Агат спал на большой кровати, укрытый многочисленными одеялами. На столике рядом стоял почти пустой кувшин с водой и поднос с зельями, оставленный лекарями. Бериллу казалось, он с другого конца комнаты ощущает едкие травянистые запахи снадобий и мазей.
Хотя бы не крови.
Берилл потер переносицу, отгоняя сонливость. Он отказался от вторых покоев, заявив, что в одной комнате принцев проще охранять. Салмар, кажется, всерьез обрадовался такому повороту: выставил стражу у дверей и окна. Обычно кехты отправляли одну группу, но Салмар заявил, если кто-то хотел убить принцев, он может попытаться снова. У жрецов нет никакой охраны.
Берилл просто согласился. Салмар как глава императорской гвардии лучше всего разбирался в подобных вещах. Берилл приказал принести в эти покои кушетку для него и положился в охране на Салмара.
Ночью даже не пытался уснуть, а вот днем задремал — и все его сны наполняли кошмары. На этот раз никакого странного огня и разлагающегося трупа. Берилл снова и снова видел теней в отблесках храмовых огней, короткую схватку, которая неизменно заканчивалась кровью.
Во сне Берилл осторожно опускался на землю с раненым братом, только чтобы понять, что он не дышит. В других кошмарах лекари не успевали, и Агат истекал кровью на руках Берилла. Тот пытался зажать рану, и пока изо рта Агата сочилась кровь, он шептал:
— Почему ты не пришел раньше?
Хотя в жизни не было связи, во сне это представлялось Бериллу важным. Он забыл о ритуале, его не оказалось рядом, и теперь Агат снова и снова умирал.
Просыпаясь, Берилл смотрел на спящего Агата. Замирал, чтобы уловить размеренное дыхание или увидеть, как спокойно поднимается и опускается грудь. По кругу спрашивал лекарей, всё ли в порядке.
В жизни прошло не так драматично, как в кошмарах. Агат вполголоса ругался и зажимал рану, пока Берилл вел его к храму. Только на ступеньках он чуть не отключился, и Берилл с трудом удержал. Но тогда не испугался, тем более, тут же подскочили жрецы, замелькали лекари.
Когда они окружили Агата, Берилл сделал шаг назад и поднял руку — она вся была в крови. Вот тогда он начал осознавать, что происходит. И не с первого раза понял, что обращаются к нему:
— Ваше высочество, вы ранены?
— Нет, — наконец, ответил Берилл. — Что с моим братом?
Лекарский орден не был самым многочисленным — большинство обучались в нем, а потом уезжали именно как лекари, не становясь жрецами. Но в храме лекарей было больше, чем где бы то ни было, так что они быстро осмотрели Агата, перевязали и устроили в покоях.
Каждый раз, когда Берилл, просыпаясь от кошмаров, требовал от лекаря ответа, они повторяли одно и то же:
— Рана хорошая, внутренние органы не задеты. Принцу нужно восстановиться и отдохнуть.
Бериллу было бы спокойнее, если Агат пришел в себя, но его напоили какими-то зельями, так что он проспал всю ночь, ненадолго очнулся утром в окружении лекарей, явно не очень понимая, что происходит, и после порции трав снова уснул.
Поднявшись на ноги, Берилл размялся и отошел от стола. Поняв, что спать ему не стоит, он распорядился, чтобы из дворца принесли бумаги, над которыми он мог поработать, и держали в курсе, что там с изысканиями Каэра. Правда, сосредоточиться не получалось, но это лучше, нежели изводить себя.
Подойдя к постели, Берилл удостоверился, что Агат спит. Ну, просто на всякий случай.
Если бы Берилл присутствовал на ритуале, возможно, Агат не был бы таким уставшим. Или его сила оставалась спокойнее. Это бы не отвадило убийц, зато помогло избежать раны.
На запястье Агата поблескивал орихалковый браслет. Непритязательная вещица без украшений, полоска металла, похожая на медь. На самом деле, одна из мощнейших зачарованных вещей, такие могли создавать только грезящие первого ранга. Несколько подобных браслетов имелось в больнице при храме, три лежали во дворце и, кажется, у кого-то из аристократов лежали под замком.
Они усмиряли боль, помогали ранам заживать. Берилл помнил, как на его собственном запястье был такой, когда его отравили — может, поэтому он не ощущал боли, как Алмаз. Правда, от яда браслеты не помогали.
Вообще-то подобный браслет должен был быстро поставить Агата на ноги, но пока принц не выглядел выздоравливающим и даже не проснулся.
— Его тело плохо отзывается на грёзы, — говорили лекари. — Вы же знаете.
Берилл знал. Агат чувствовал магию, отзывался на нее, но воспринимал слишком плохо. На него грёзы попросту действовали слабо, в том числе и такие мощные лечебные. Жрецы даже мешкали, не зная, стоит ли надевать на него орихалковый браслет, но Берилл рявкнул, чтобы даже не думали.
Наверное, тогда он выглядел грозно.
Лекари говорили, процесс выздоровления идет, всё в порядке, но медленнее, чем можно ожидать. Берилл молчал, но догадывался, что это из-за ритуала. После него Агат всегда ощущал себя некомфортно, обряды что-то делали с его восприятием силы. Как будто какой-то сбой в теле.
Ничего удивительного, что после такого лечение шло медленно.
Краем глаза Берилл заметил, как мимо окна прошел один из воинов. Салар не скупился на охрану. Что ж, прекрасно. Больше никто не тронет его брата. Никто!
В дверь постучали. Берилл еще несколько мгновений смотрел на спящего Агата, потом подошел к дверям и открыл.
Он ожидал кого угодно, только не Тишлин Ташар. Она сменила наряд библиотекарей на темно-зеленое платье, а волосы заплела в замысловатые косы, частью оставив струиться по плечам.
Как ни странно, когда Тишлин выглядела как дворянка, она больше походила на брата.
— Вы просили Каэра держать вас в курсе, — спокойно сказала Тишлин и протянула тубус с бумагами.
Берилл рассеянно кивнул, удивляясь. Тишлин что, сама приехала из дворца, чтобы принести какие-то бумаги?
— Госпожа Яшма и Открыватель небесных врат ждут вас на ужин.
У Берилла ушло несколько мгновений, чтобы понять, что она о Верховном жреце. За окном, конечно, уже не так светло, но неужели время ужина?
— Я не голоден.
Берилл хотел закрыть дверь, но Тишлин ничуть не смутилась и не отошла.
— Госпожа Яшма очень настаивала. Сказала, сама за вами придет.
Ну, это вряд ли, подумал Берилл. Яшма оставалась в храме всё это время, часто заходила и, кажется, искренне беспокоилась. Она даже заняла другие покои, не пожелав возвращаться во дворец. Но приходить за наследником, чтобы вытащить его на ужин? Это уж слишком.
— Я не буду ужинать, — резко сказал Берилл.
— Будете, — в тон ему ответила Тишлин.
Принц даже опешил от такой наглости. Кажется, Тишлин тоже спохватилась, что разговаривает с наследным принцем, но отступать или извиняться не стала.
— Когда вы в последний раз ели?
— Ну…
Во дворце. Сутки назад. Даже больше.
— Госпожа Яшма просила напомнить, что скажет на это Агат.
Назовет его придурком, конечно.
— Я останусь здесь, если позволите, — сказала Тишлин. — Понимаю, вы не хотите оставлять брата… я бы тоже не стала. Но вам надо поесть. А я проходила лекарскую подготовку.
— Думал, ты библиотекарь.
— Хотела стать лекаркой, но отец решил, это не подобает дворянке, и мы сошлись на дворцовой библиотеке. Мне не хватает практики, но будь такая необходимость, я бы смогла и рану перевязать.
Яшма определенно знала, кого послать. Тишлин не была робкой аристократкой, которая смущалась под взглядом королевской особы. К тому же имела лекарскую подготовку, так что никто не счел бы это неподобающим.
На самом деле, это уместно. Лекари были вне статусов и могли лечить, исходя из своих умений. А вот те, кто ухаживал за больными, всегда должен быть того же статуса. К принцу нельзя приставить простолюдинку.
Главное, Берилл в определенной степени доверял сестре Каэра. И правда не хотел оставлять Агата одного.
Вторая добродетель — сострадание. Возможно, его у Тишлин Ташар достаточно.
Отойдя в сторону, Берилл пропустил девушку в комнату.
— Если он проснется, сразу пошли за мной. Не хочу, чтобы он подумал, что меня снова нет.
Тишлин явно удивилась, но промолчала, а Берилл запоздало подумал, что не стоило говорить подобное вслух. Похоже, он и правда устал.
— А еще, Тишлин… говоришь, разбираешься в лекарстве? Посмотри на снадобья, которые жрецы дают Агату. Я хочу знать, если заметишь что-то странное.
— Вы не доверяете жрецам?
Тишлин, кажется, искренне удивилась.
— Я не доверяю никому, — пробормотал Берилл.
Только не после того, как его брата чуть не убили. Поэтому Берилл вполголоса распорядился, чтобы дверь оставили приоткрытой, и охрана периодически ненавязчиво проверяла, что там внутри делает Тишлин.
Берилл тяжелым шагом двинулся по храмовым коридорам, думая, что с состраданием он тоже не очень справляется. Потому что когда узнает, кто нанял кехтов, кто стоит за этой атакой… он заставит их заплатить.
Убьет их всех.
***
Часть храма, где обитал Верховный жрец, находилось чуть в стороне от прочих орденов. То есть совсем рядом с императорскими покоями. Берилл прошел несколько коридоров, и за его спиной бесшумно шагал охранник. Берилл полагал, в храме это излишняя предосторожность, но Салмар был непреклонен.
Берилл же почти хотел, чтобы на него напали. Чтобы он смог собственными руками выместить на ком-то ярость на нападавших. На тех, кто за всем стоял.
К сожалению, единственный оставшийся в живых кехт перерезал себе горло, пока разбирались с раненым принцем. Так что не осталось никого, чтобы допросить. Это злило.
Ужинали в комнате, которая наверняка принадлежала Верховному жрецу. Небогатая, с большими окнами, выходившими на запад, так что заходящее солнце окрашивало всё в приятные золотисто-желтые тона. Стол, уставленный накрытыми крышками блюдами, травяные свечи на резных полках, многочисленные статуэтки. Ковры с длинным ворсом и узорами на полу. Гобеленов тут не было, зато одну стену целиком занимала мозаика, на которой изображался то ли закат, то ли рассвет. В янтарных лучах она казалась особенно впечатляющей.
Мельхиор и Яшма стояли как раз у мозаики и что-то обсуждали, когда вошел Берилл. Верховный жрец улыбнулся ему и склонил голову. Он был в светлых одеждах с жемчужными нитями, не отличишь от обычного храмового жреца. Только молитвенный браслет не один, а несколько и на обоих запястьях. Наверняка с орихалковыми бусинами.
Яшма выглядела безупречно: темное платье с кружевом и сеткой, покрытое золотистыми узорами. Накидка походила на жреческие и не темно-синего императорского цвета, а припыленно красного. Традиционный «женский» цвет, когда обладательница не хотела подчеркивать статус.
Вуали на Яшме не было, наверняка успела снять, а вот перчатки еще оставались. Берилл ощутил их мягкие прикосновения, когда Яшма подошла и взяла его за руку.
— Рада, что ты пришел, Берилл, — она придирчиво его оглядела. — Хотя переодеться тебе не помешает. Да и ванную принять.
— Я же не во дворце.
— Ты по-прежнему принц. Или думаешь, Агат скажет по-другому? Выгонит тебя из комнаты, потому что ты похож на сына кузнеца.
Берилл хмыкнул.
— Он проснулся? — спросила Яшма, усаживаясь за стол. Дождалась, когда Берилл покачал головой. — Лекари заверяют, всё в порядке.
— Ты говорила с ними?
Мельхиор издал звук, который мог быть смешком:
— Они скоро будут шарахаться от жены императора! Она постоянно их мучает.
— Всего лишь держу под контролем.
— Они тебя бояться!
— Отлично, значит, испугаются сделать что-то не так.
Берилл хотел сказать, как благодарен Яшме. Он не сомневался, она беспокоилась об Агате, у Яшмы точно не было проблем с первыми из пяти добродетелей: честностью и состраданием.
Сновавшие вокруг служки подняли крышки с блюд, Берилл заметил запеченые овощи, рассыпчатые крупы и даже рагу из тушеного кролика. Жрецы обычно питались скромно, даже Мельхиор, но для гостей явно постарались. Кролика забили! У храма имелись не только собственные сады, но и фермы. Небольшие.
Только увидев скромную по меркам дворца еду, Берилл понял, что и правда очень голоден. Яшма, как всегда, оказалась права.
Третья добродетель — умеренность. Во всем, в том числе в еде. Поэтому жрецы полагали, что потреблять стоит ровно столько, сколько нужно. Бериллу стало почти стыдно, когда он потянулся за второй порцией рагу.
— Не волнуйся, — сказала Яшма. — Для Агата тоже есть.
— Спасибо.
Это Агат умел выражать свои эмоции, Бериллу же казалось, большинство его слов неуместны. Он понимал, это из-за дурацких вбитых мыслей, что наследник должен следить за тем, что говорит.
— Кстати, император прислал записку, — сказала Яшма. — Хочет, чтобы ты вернулся во дворец.
— Это приказ?
— Нет.
— Тогда пусть катится в бездну.
— А если бы был приказ? — поинтересовался Мельхиор.
— Я бы ослушался.
Вспыхнувшая в нем ярость, удивила самого Берилла. Он не вспоминал об отце и понимал, что того вряд ли заинтересует ранение Агата. Но требовать от Берилла возвращения во дворец… нет уж!
— Я вернусь тогда же, когда и Агат, — сказал Берилл.
От сдерживаемой ярости слова казались ледяными.
Что ж, с умеренностью у него тоже явные проблемы.
— Я видел охрану, — Мельхиор деликатно перевел тему разговора. — Думаю, ты абсолютно прав. Мне очень жаль, что это произошло почти что на ступеньках храма…
— Наверняка именно потому, что жрецы не воины. И охраны здесь нет.
— Тебе стоит увеличить собственную.
— Думаешь, они хотели убить меня?
Салмар тоже так полагал. Кехты набросились на всю их группу, но Салмар не сомневался, что целью был именно наследник. Мельхиор кивнул, будто тоже в этом не сомневался. Только Яшма задумчиво качнула головой:
— Или вы оба. Все знали, что Агат будет на церемонии очищения. Ты тоже всегда на них присутствовал. Отличный шанс избавиться от двух принцев. До вас добраться проще, чем до императора.
Берилл пожал плечами. Он не был так уверен.
— Не я лежу раненый.
— Думаешь, они хотели убить именно Агата? — Яшма приподняла брови. — Зачем?
— Понятия не имею.
Еще ночью в комнату явился Янвен. Он всегда предпочитал отчитываться лично Агату, и Берилл говорил с ним всего несколько раз в жизни. Янвен спросил только:
— Мне заняться этим, мой принц?
— Да, — кивнул Берилл.
Он не сомневался, если остались следы, Янвен и его шпионы их найдут. Кехты действовали чисто, но если хоть где-то ошиблись, Янвен сможет вывести на тех, кто их нанял.
— Мне показалось, — Берилл запнулся, — показалось, что кехты шли именно к Агату.
— Или ты просто слишком волнуешься за него, — мягко сказала Яшма.
Она не озвучила вслух, но Берилл и так знал. Помнил, как заметивший опасность Агат тут же сам встал между нападавшими и Бериллом. Они могли ранить его только потому что он стоял на пути. Он даже не думал, просто хотел защитить брата и наследника.
— Мне надо было быть быстрее, — пробормотал Берилл. — А я стоял и ничего не делал.
Перчатки Яшма сняла, так что теперь, когда она мягко коснулась ладони Берилла, он ощущал ее теплые пальцы.
— Агат всегда соображал быстрее. Начинал действовать, когда ты только думал об этом. Зато ты можешь просчитать всё на долгий срок, а он от этого устает, ему неинтересно.
Берилл кивнул. Точно никакой умеренности, потому что он продумывал, как отыскать тех, кто за этим стоял, и подвесить их на собственных кишках.
— Я написала Королевскому алхимику, — сказала Яшма.
Берилл стиснул столовые приборы, надеясь не показать своего волнения. Вот кого он хотел бы увидеть! Звяканье бутылочек Ашнары всегда успокаивало, а она сама уж точно не стала просить вернуться во дворец, скорее, осталась рядом. С ней наверняка бы и кошмары не снились.
Сам Берилл не посмел ей написать. Алхимики редки, и пусть они умели лечить, но размениваться их искусством на плевую рану было бы странно. Если могли справиться лекари, никому бы не пришло в голову звать алхимика.
Ашнара не могла просто так приехать в храм.
— Я потребовала от лекарей список снадобий, которые они дают Агату, — продолжила Яшма. — Послала его Ашнаре. Она посоветовала убрать одно из успокаивающих зелий, но всё остальное одобрила.
— Спасибо, — с чувством выдохнул Берилл.
Яшма достала что-то из кармана и поставила на стол перед принцем.
— Она просила передать это тебе. Зелье для сна. Похоже, Ашнара знает, что может тебе понадобиться.
Берилл смутился и убрал пузырек. Со стороны Ашнары подобное внимание рискованно, то, что она знает его так хорошо. Хотя всегда можно сказать, что он жаловался алхимику на проблемы со сном. Это даже правда.
— Здесь рядом есть большой молельный зал, — сказала Мельхиор. — Даже принцу уместно там появиться.
— Я вернусь к Агату после ужина.
Мельхиор глянул на Яшму, и она снова очень спокойно сказала:
— Берилл, будет лучше, если тебя увидят в молельном зале. Людям стоит знать, что их принц оказывает почтение богам. Воскури благовония о здоровье Агата.
— Даже если я не верю в их силу?
— Не важно, во что ты веришь. Ты наследный принц. Ты должен делать то, во что будут верить другие, что бы ни творилось на душе у тебя самого.
***
Смирение. Четвертая великая добродетель — смирение.
Его богиню, воплощение, обычно представляли высокой девушкой в бесформенных одеждах и капюшоне. В виде алтарной статуи она часто стояла с распростертыми руками, будто хотела объять весь мир — или обнять каждого молящегося.
Берилл ее статую терпеть не мог. Он понимал, что смирение нужно при неизбежных вещах. Но ему с трудом удавалось признавать, что есть в мире что-то, над чем он не властен.
В молельном зале группка жрецов перед большим алтарем пела какой-то долгий гимн. Красивый, размеренный, он заполнял каменный зал без окон, отражался от мозаик, подсвеченных фонарями с грёзами и свечей. Народу было много, часть из них то и дело украдкой поглядывала на принца.
Берилл расположился в углу, со стражей за спиной. Перед маленьким алтарем он ставил зеленую свечу с молитвой о здоровье. Она горела, распространяя горьковатый травяной аромат.
Он не хотел быть здесь, но понимал, что Яшма права. Люди должны его видеть. Пусть и не стоит им знать, о чем он на самом деле думает.
На алтаре пять добродетелей и пять пороков стояли друг напротив друга. Дорога к смерти и новому возрождению. Пройдя через бездну, снова рождаешься, мудрее, чем раньше. По крайней мере, к этому следует стремиться. Ведь если пороков в жизни было больше, а добродетели не очень выполнялись, бездна отбросит тебя назад, потеряешь часть разума и снова придется восходить выше.
Честность, сострадание, умеренность, смирение… последнее Берилл ненавидел больше всего и с ним не справлялся сильнее всего.
Даже сейчас, поставив свечу и сложив руки, он думал, что точно не просит о смирении.
Считалось, что дело человека — разжечь благовония и вознести молитву, а кто именно ее услышит, решат добродетели. О том же здоровье иногда умеренность, чтобы оградить тело от дальнейших стараний. Порой смирение, чтобы не противиться неизбежной смерти.
Стоило постоять хоть немного, изображая молитву, и мысли Берилла вернулись к комнате, где спал Агат. И к тому помещению, где он нашел брата, когда добрался до храма.
Берилл редко задумывался о силе Агата. Он не сомневался, что никаких проклятий не существует. Верил, когда грезящие заверяли, что Агат попросту восприимчив к магии. Такое правда случалось. Знал, что самого Агата расстраивает, что он не может полноценно грезить, так, лишь слабая магия пятого уровня, низшего среди грезящих.
Окутанный благовониями и песнями жрецов, Берилл впервые подумал, что никогда толком не спрашивал у Агата, а что он сам об этом думает. Возможно, догадывался, что того куда больше задевает отсутствие способностей к магии, чем он показывал.
Эта восприимчивость плохо повела себя на обряде. Или он здесь ни при чем, и тело Агата среагировало именно так, потому что сам он испугался? Решил, что снова тонет, а рядом никого не было.
Берилл не мог смириться. Он виноват. Хотел защитить брата, но выходит только хуже. Они отдалились друг от друга, и Берилл понятия не имел, о чем на самом деле думал Агат. Но слова, как Агат не ощущает себя частью мира, хочет исчезнуть, ужасали Берилла. Возможно, он не понимал и недооценивал. Слишком увлекся собой.
Не так давно Яшма сказала:
— Ты не сближаешься с ним не ради него, а ради самого себя. Ты не хочешь никого терять.
Она старалась не вмешиваться в чужие отношения и тем более братьев, но тогда почему-то не промолчала. Берилл посчитал, она несет чушь. Он ведь просто хотел, чтобы Агат оставался свободным, чтобы никто не подумал, что он важен для наследного принца.
Только наемные убийцы всегда будут нападать на них обоих. Агат тоже принц, чья бы кровь в нем ни текла. И останется таким до конца жизни. Берилл впервые подумал, что мог быть неправ. А вот Яшма всегда была проницательной.
— Рад видеть вашу молитву, ваше высочество.
Берилл открыл глаза и посмотрел на остановившегося рядом жреца. Средних лет, в песочных одеждах и с уродливым шрамом на лице. Он оставался на почтительном расстоянии, но охрана позади Берилла всё равно придвинулась ближе.
Жрец сделал замысловатый жест пальцами в сторону алтаря. Берилл не очень разбирался, но помнил, что это разновидность жреческой молитвы.
— Я предпочитаю дворцовый алтарь, — сказал Берилл.
По крайней мере, там жрецы не следят, кто и сколько молился.
— Понимаю, — кивнул мужчина со шрамом. — Мне жаль вашего брата. Мы молимся о его скорейшем выздоровлении.
— Вы лекарь?
— О нет, подобными талантами не обладаю. Мое имя На’лах, я Первый среди эльхаров.
Орден пророчеств. Берилл почти ничего о них не знал. Он не доверял молитвенному дыму, слишком эфемерному и нечеткому. Уж точно он не полагался на зыбкие пророчества.
Хотя знал, некоторые считают их сродни грезам и снам. Бериллу такая точка зрения не нравилась.
— Вы знаете предания о разрушителе?
Берилл нахмурился. Как принца его хорошо обучили.
— Легенды о человеке, который может разрушать империи?
— Это не совсем легенда. Всё в мире в равновесии, появляются как защитники, которые ведут к процветанию, так и разрушители. Многие верят, что ваш дед был одним из благословленных богами.
Даже Берилл мог в это поверить. Он никогда не видел деда, но знал, что при нем Шеленарская империя расцвела. Превратилась в центр искусства, торговли и просвещения.
— Тогда мой отец кто, разрушитель? — хмыкнул Берилл.
— Ваш отец жесткий император, но у него просто свои методы. Наши границы расширились, пусть он и не поддержал заложенную вашим дедом деятельность.
На’лах наконец опустил руки, показывая этим, что его молитвы завершены. Он повернулся и посмотрел прямо в глаза Бериллу. Немногие так отваживались.
— Раз в несколько поколений может родиться разрушитель. Он принесет огонь и боль, уничтожит до основания всё, что было заложено. Он не узнает до определенного срока о своем предназначении, но рожден именно ради таких целей. Вы же помните Ашнасса Таррона?
— Кровавый император.
Все знали его историю. Он взошел на престол еще молодым, после странной смерти отца, вроде бы от несчастного случая. Амбициозный Ашнасс учредил культ старой магии, как он ее называл, хотя все историки сходятся в мысли, что никакого отношения к древним этот культ не имел. Зато Ашнасс был его главой и преследовал других жрецов.
Он казнил без разбора аристократов, которые пытались ему возражать, уничтожал храмы вместе со жрецами. А когда в прежней столице ему возразили, Ашнасс спалил город дотла.
Говорили, тогда он призвал разрушительную силу самой бездны.
Город полыхал несколько дней, на Ашнасса устраивали покушения, но каждый раз ничего не выходило. Это было мрачное и темное время.
Ашнасса Таррона прозвали Кровавым императором, и его убил собственный брат, Пирит. После чего отрекся от какого бы то ни было отношения к трону, а спустя пару дней утопился.
После короткой смуты и года четырех императоров на троне воцарилась династия Амадисов. Столицу перенесли в Кахар, культ уничтожили, Ашнасса в истории лишили имени камня и называли только истинным, чтобы подчеркнуть, как он отличался от других. Еще несколько поколений оправлялись от того, что устроил Кровавый император.
— Ашнасс Таррон родился Рразрушителем, — сказал жрец. — Когда он взошел на престол, эльхары получили Истинное пророчество о его сути. Но что мы могли сделать? Никто не внял предупреждениям. Только принц Пирит в конце жизни изучал пророчества.
— Зачем вы это рассказываете? Я знаю историю.
— Некоторые полагают, десять лет назад снова зазвучали Истинные пророчества о новом разрушителе. Но быстро исчезли.
— Вы предлагаете мне зайти за пророчеством?
— Только если пожелаете, ваше высочество. Мы, жрецы, всегда призваны спасать. В основном, души. Поэтому я просто напоминаю вам о пути добродетелей. Вы следуете им?
Берилл вспомнил о том, как не справляется с большинством из добродетелей.
— Пытаюсь.
— Отличное намеренье. И не забывайте напоминать вашему брату, что ему тоже следует.
***
Берилл возвращался в комнату, думая о встрече со жрецом. Он всегда знал, что эльхары — самый необычный из орденов. Но слова этого На’лаха казались странными, и Берилл не мог понять, что он на самом деле хотел сказать. Десять лет назад зазвучали пророчества, но быстро стихли. Десять лет назад погиб Алмаз. Так жрец хочет сказать, он мог стать новым разрушителем? Чушь какая. И зачем Бериллу об этом знать? Неужели жрецы думают, он вдруг увлечется подобными вещами? Хотя, конечно, влиять на наследника престола через мнимые пророчества — достойная цель для амбициозных жрецов.
Берилл не верил ни в пророчества, ни в разрушителей. Если какой-то император оказался деспотом, это еще не значит, что стоит верить всему.
Охрана у дверей отдала честь, и Берилл вошел внутрь. Застыл на пороге, увидев, что постель пуста, Тишлин тоже не видно.
— Привет, братец.
Агат распахнул дверь, ведущую в ванную комнату и устало привалился к дверному косяку. Он казался удивленным:
— Ты что здесь делаешь?
— А где мне еще быть? — опешил Берилл.
— Ну… во дворце.
Услышать оказалось неожиданно больно. Как будто Агат не предполагал, что Берилл останется с ним. Что ж, кажется, если Берилл кого-то и убедил, что он не близок с братом, так это самого Агата.
Тот как будто смутился и заковылял обратно к кровати. Лекари его раздели, торс плотно охватывали бинты, и Берилл уставился на них, как будто их яркое пятно стало лучшим напоминанием о том, что вообще-то в теле Агата побывал клинок кехта.
Берилл боялся потерять еще одного брата. Но, возможно, отстраняясь просто портил жизнь им обоим.
Спохватившись, Берилл помог Агату добраться до кровати:
— Почему ты вообще встал?
— Как тебе сказать… есть такие потребности организма…
— А Тишлин где?
— Послал ее к лекарям.
— Она ушла?
— Ну, я очень настаивал. Кажется, она поняла, что я просто хочу отлить без свидетелей.
— Она должна была присматривать за тобой.
— Мне что, пять лет? — возмутился Агат и улегся обратно в постель.
— Нет, но ты ранен.
— Из кехтов кого-то взяли живым? Они признались, кто нанял?
— Все мертвы.
— Жаль. Хотя ожидаемо.
— Хочешь есть? Мне позвать лекарей?
— Лучше еще посплю.
Берилл заметил, что на столике среди склянок лежит орихалковый браслет. Он мягко светился, заряженный мощными лечебными грёзами.
— Ты снял его?
— Ага. На меня не действует, только раздражал.
Берилл не настаивал. Вернул браслет на столик и замешкался. Он ощущал себя уставшим, вымотанным, но не был уверен, стоит ему прилечь и тоже поспать, всё-таки позвать лекарей или еще что-то?
Наконец, Берилл подошел к кушетке, снял камзол и достал из кармана пузырек со снотворным от Ашнары. Покрутил его в руках.
— Поспишь со мной?
Голос Агата звучал невнятно, он явно быстро засыпал. Берилл застыл и подумал, что брат всегда всё умел делать проще. Бросив пузырек со снотворным на кушетку, Берилл подошел к Агату.
— Конечно.
Он улегся позади него на большой кровати, накрылся частью одеял и закрыл глаза, уверенный, что сегодня кошмары не приснятся.
Пятой добродетелью считалась любовь. Берилл хотел бы с ней справляться.