Я практически перестал спать.
Времени на это попросту не осталось. Финдир, казалось, ни на секунду не спускал с меня глаз; не только на наших тренировках — но и на всех других тоже. Я постоянно ощущал на себе тяжесть его взгляда, обеспокоенного и серьезного, хоть он и старался подбадривающе улыбаться каждый раз, когда я оборачивался в его сторону. Весна близилась, и целью было осилить всё возможное до возвращения Ариадны.
Думать о ней тоже удавалось не всегда, но это скорее к лучшему. Я понял, что у меня была пренеприятнейшая привычка — дорисовывать и додумывать слова и действия, которых никто не произносил и не совершал; то, что мой разум упрямо навязывал, как правило, делало мне мучительно больно. Стоило лишь на мгновение дать волю воображению, как в тело вонзался кинжал; не в спину от близкого друга — я сам разрезал свою плоть и раскрывал рёбра, чтобы любой желающий смог вырвать мое сердце голыми руками.
Я действительно многому научился. Самым сложным оказался этап отделения молний от тела: они совершенно не желали самостоятельной жизни. Шаг в сторону — и они тут же растворялись, будто никогда и не рождались. Дело было в форме и в цели. Собранные в шары они чувствовали себя более комфортно, и, видимо занятые своими змеиными делами, не обращали внимания, что я больше их не подпитывал. Единичные молнии же нужно было отправлять в определенную цель, и я сумел развить расстояние, на которое можно отойти для удара, до шестидесяти шагов; скорость удара была так велика, что, если время не становилось вязким, я едва замечал, как они долетали до цели. Поляну для тренировок пришлось сменить и переместиться к самому краю леса. Болото, окруженное почти погибшими деревьями, оказалось единственным подходящим вариантом: молнии сжигали всё, до чего могли дотянуться, и мне уже не раз приходилось приносить глубочайшие извинения пострадавшим и упрашивать Маэрэльд их вылечить. После десятого попадания в Финдира, он запретил извиняться хотя бы перед ним; сказал, что это лишь издержки его профессии, и он готов страдать, чтобы достичь чего-то большего. Мне казалось, что острые ощущения и потенциальная опасность лишь подстегивали его на более рискованные эксперименты.
Маэрэльд долго размышляла над тем, что Рингелан сказал про способность лгать, и ещё дольше искала того, кто смог бы с этим помочь. Мы проводили множество занятий с разными эльфами, что проверяли моё умение лукавить, и они утверждали, что не замечали проявлений нечестности. Азаани это не удовлетворяло. Она знала, что относительно людей дети Аррума наивны, как бы ни были умны. Моей легенде для двора требовалась продуманная предыстория, которую я смог бы рассказать без капли сомнения и сымпровизировать, если будут замечены нестыковки или понадобятся новые факты.
Не найдя иного выхода, королева приняла решение отозвать своего разведчика с задания, о котором никому кроме них двоих известно не было, и я был смущён, что заставил её сделать это. Киан по прибытии поразил меня своим внешним видом; не будь я осведомлён о его происхождении, совершенно точно подумал бы, что он человек. Высокий мужчина средних лет с широкими плечами — такими массивными лесные эльфы не бывают, — и строгим лицом, обрамленным тонкими прядями русых волос, выбившихся из тугого хвоста, едва ли выглядел одним из нас. Его глаза были полностью карими, хоть возраст того и не предполагал, а имя в равной степени похоже как на эльфийское, так и на человеческое.
— Потому я и разведчик, — с улыбкой ответил Киан на немой вопрос, заставший в моих глазах. — Смятение глазеющих — мое оружие.
— Я буду присутствовать на некоторых из ваших встреч, — прозвучал нежный голос азаани, и я отвлекся на неё, обрадовавшись возможности скрыть смущение перед новым учителем. — Прошу воспринимать это как заботу и заинтересованность, а не как недоверие.
— Ни в коем случае, — ответил я.
— Мы начнем с контроля над телом. — Киан, сложив руки за спиной, сделал несколько шагов вперёд. Голос его стал ниже и серьезнее, но улыбка по-прежнему освещала лицо. — Именно оно чаще всего выдаёт нас, в независимости от того, как хороша легенда. Финдир все подготовил, но разбирать её вы начнёте завтра. Сегодня — тело.
Я бросил короткий взгляд на Финдира. Тот кивнул, подтверждая слова Киана, и я принял предложенную мне позицию прямо напротив разведчика. Первым делом было необходимо, как и всегда, нормализовать дыхание и биение сердца. Обладая опытом, я быстро с этим справился.
— Отлично, — произнес он, дотронувшись до моей шеи в месте, где пульс чувствуется отчетливее всего, и взял мою голову в ладони, устраивая наши глаза друг напротив друга. — Всегда смотри в глаза. Будь уверен, не отводи взгляда, не отвлекайся на пышное убранство или роскошных дам. Если ты не сумеешь солгать, глядя в глаза, лучше не начинать притворяться вообще.
Его взгляд сверлил меня, проверяя на прочность. Внезапно все звуки вокруг стали невероятно привлекательным: я слышал дыхание Финдира в десяти шагах от нас, шаги птицы, крадущейся по веткам, треск льда на болоте под палящим солнцем. Держать взгляд в одной точке казалось почти непосильным, но в мгновение, когда я готов был сдаться, учитель отпустил моё лицо, довольно кивая.
— Сколько зим назад ты родился?
— Сто двадцать семь, — ответил я, не задумываясь, всё ещё прикованный взглядом к его лицу.
— В какой месяц?
— В месяц сбора урожая.
— Братья, сёстры?
— Никого.
— Солгал, — резюмировал Киан, не промедлив и секунды. — Обо всём.
— Да, — пораженно согласился я и размял плечи, ощутив, что пребывал в заметном напряжении. — Как?
— Часто сглатываешь слюну, — пояснил он. — Дыхание ровное, но волнение никуда не пропало, потому сохнет во рту. Стоишь прямой и твёрдый, как палка. А зрительный контакт хоть и необходим, но, пожалуйста, не забывай моргать.
— Понял, — улыбнулся я, представив, как выгляжу со стороны. — Буду над этим работать.
— И не сжимай кулаки, — добавил Киан, усмехнувшись. — Ощущение, будто собираешься мне врезать. Не располагает к общению. В остальном — неплохо, без лишних деталей. Попробуй сесть.
Финдир тут же появился за моей спиной со взявшимся из ниоткуда стулом, и я опустился на него, устроившись так, как мне удобно.
— Расскажи про своего отца.
— Он был полукровкой. Внёс вклад в стабильные отношения с Греей, был близок с двумя последними королями, но никогда не жил с людьми, — рассказывал я, ощущая легкое покалывание в груди. На ресницы опустилась снежинка и, начав таять, попала в глаз. Я быстрым движением смахнул воду с лица. — Был чудесным отцом и мужем. Я рос в любви, но мои сестры, к сожалению, практически его не застали. Он покинул нас не так давно.
— Как он умер?
— Разбойники на тракте. Отец ехал с дарами от короля после праздника осеннего равноденствия, однако задержался там допоздна и ехал уже по темноте. В те годы разбойников тут было больше, чем сейчас, и они действительно порой нападали на путников. Его убили, бесчестно всадив стрелу в спину.
— Хотел бы я, чтобы ты солгал об этом, — сочувственно произнес Киан.
— А я и солгал. Короля было три.
— Знаю, — усмехнулся разведчик. — Не трогай лицо, когда говоришь. Не чеши нос, не расчесывай волосы, не поглаживай подбородок. Выглядит, будто пытаешься спрятаться за руками.
— Вы тоже солгали, — сказал я, и Киан, изумленно вскинув брови, улыбнулся так, что кончики его губ потянулись вниз. — Когда сказали, что знаете про мою ложь, вы скрестили руки на груди. Выглядит, будто пытаетесь спрятаться за руками.
— Хорош. — Он подошел и, смеясь, похлопал меня по плечу. — Быстро учишься. Продолжим завтра, когда узнаешь легенду. Будем отрабатывать.
В такие дни, как этот, мне даже удавалось лечь спать до посветлевшего неба, чтобы встать, когда солнце едва покажется из-за горизонта. Однако сон не давал мне сил, а лишь отбирал их. В забвении мне часто виделись тревожные вещи: убийство друзей, пропажа сестёр, неудача при дворе. Порой в них появлялся Хант, счастливо женатый на Ариадне, и я едва сдерживался, чтобы не пустить молнию прямо ему в лицо, желая скрепить его губы навеки и больше не видеть самодовольной ухмылки. Если бы отделять явь от сна было проще, я бы вряд ли себя останавливал.
Повторялись сны, в которых корни деревьев сковывали меня, обвивая руки, ноги, грудь, не давая дышать и шевелиться, и наутро я часто находил на теле синяки, что болезненно сходили в течение долгого времени. Финдир успокаивал, говоря, что обладание магией открывает в нас своего рода порталы в другие миры, миры далёкие и нам незнакомые, и, возможно, кто-то оттуда пытался достучаться до меня, но просто не мог подобрать эффективный способ. Звучало как слабая отговорка, но уверенность учителя в своих словах, несомненно, подкупала, и через какое-то время я перестал обращать на увечья внимание.
В ночи, когда заснуть все же не удавалось, я радовал себя мыслями о лисице. Воспоминания о вечерах, проведенных в башне Восхода, укутывали меня теплом, сравнимым лишь с крепкими, искренними объятиями. Я так часто вызывал в памяти эти моменты, что стал замечать мельчайшие, прежде невидимые мне детали: то, как Ариадна откинула волосы с плеча, раздраженная неверно написанной буквой; то, как ее рука потянулась к моему горлу в желании поправить воротник рубашки, но замерла на полпути, и она с силой прикусила губу, ругая себя за необдуманный жест; то, как она подперла подбородок рукой, мечтательно разглядывая звездное небо, и лунный свет, словно скучавший после долгой разлуки, коснулся ее лица. Впрочем, я не знал, что из этого случалось на самом деле, а что воображение подкидывало мне, чтобы избежать надвигающегося безумия.
Мне становилось не по себе от мысли, что придется лгать Ариадне — смотреть на нее так, словно я не имел удовольствия прикасаться к ее губам, и разговаривать, словно она — одна из многих принцесс, кому мне приходилось поклоняться. Я смел лишь надеяться, что новая личина не предпишет мне избегать общества лисицы.
Легенда о странствующем рыцаре из Сайлетиса, гордо представленная Финдиром, частично оправдала мои надежды. Грея никогда прежде не сотрудничала с северным островом, как мы выяснили благодаря архивам, а также не была связана родственными или брачными узами ни с кем из местных высоких родов. К тому же, внешность жителей Сайлетиса оказалась максимально приближена к эльфийской: их кожа бледна и часто покрыта веснушками, а волосы обладают русым или рыжим цветом; о большей удаче не приходилось и мечтать. Цвет глаз едва ли должен был вызвать вопросы; среди людей встречались глаза всех цветов, потому скрывать их надобности не было. Куда большую проблему составляли уши.
Вариантов было всего два. Первый — магия иллюзии, и мы неоднократно пробовали различные её виды. Советница азаани Филаурель, владевшая иллюзиями в Арруме лучше, чем кто бы то ни было, сразу предупредила меня, что не обещает верного результата. Вызывать иллюзии, возникающие перед определенным представителем рода эльфов или людей, проще, ведь для этого нужно проникнуть в голову лишь к нему одному. Чтобы замаскировать такую незначительную деталь, как заостренные кончики ушей, необходимо создать туман в разумах сразу всех окружающих, а их количество при дворе неумолимо тянется к бесконечности. Порой удача нам благоволила. Однако вместе с тем иногда пропадала часть моих волос, не было видно глаз, или же лицо менялось до неузнаваемости. Когда уши удавалось скрыть как надо, и мы, довольно выдохнув, смели подумать, что добились необходимого результата, эффект исчезал, стоило Филаурель сдвинуться с места. Становилось очевидно: без её постоянного присутствия в двух шагах от меня эффект не продержится даже до того, как я ступлю на порог замка, а это означало, что от данного варианта придётся отказаться.
— Ты уверен? — в тысячный раз спросил меня Финдир.
— Иного способа нет.
— Они восстановятся, — успокоил он. — Полностью — через несколько лет. Может, пять или семь. А к тому, как попадёшь в замок, уже успеют покрыться новой кожей. Будут выглядеть обычно, как у человека.
— Я готов.
— Прикладывай лёд.
Чтобы снизить чувствительность, мне принесли обернутый в ткань кусок льда, отколотый с поверхности замерзшего пруда, и я послушно приложил его к правому уху, пока Финдир грел огнём лезвие своего кинжала. Поддержать — или позабавиться, или ужаснуться, — пришло множество эльфов, близких и не очень, но матери, каждый раз вздрагивавшей при упоминании сей процедуры, я приходить запретил: сестренки совершенно точно увязались бы за ней.
Финдир кивнул, и я повернулся к нему правой стороной лица, опуская руку со льдом. Он тут же, не медля, чтобы не дать мне возможности передумать, закруглённым движением скользнул лезвием по уху, отсекая всю вызывающую подозрения часть. Боль нестерпимой волной окатила меня с головы до ног, а тошнота от сладковатого запаха горящей плоти подкатила к горлу. На несколько мгновений я перестал дышать, подавляя возникшие чувства, в то же время охлаждая левое ухо для повторения процедуры.
— В порядке?
— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Но продолжай.
Лишившись ещё одного куска плоти, я рухнул на колени, отчаянно пытаясь отдышаться. Горячий клинок запечатал раны, и кровь из них не заливала уши, но пульсировала так, что я не слышал ничего вокруг. Ощущал руку на спине, руку, поглаживающую по волосам и собирающую их на макушке, руку, прикладывающую снег к поврежденным участкам, холодные капли, стекающие по шее, но не слышал ничего, кроме взбесившегося потока крови.
Других внешних изменений, к счастью, не потребовалось. Хоть Индис и внёс предложение отрастить густые усы, которые, по его мнению, должны были добавить солидности и увеличить сходство с рыцарем, но от этого отказались в пользу обычной лёгкой щетины, что была привычной частью моего образа.
Работа над поведением продолжалась ежедневно, и Киан постепенно растерял свою любезность. С каждым занятием его требования повышались, улыбка реже посещала лицо, а серьезно сдвинутые брови оставляли всё более глубокие заломы на коже. Самой большой проблемой был контроль рук: я даже не замечал, как часто складываю их на груди, прячу за спиной, как тянусь почесать нос или потереть глаз, как постоянно поправляю волосы. Точнее, в определенный момент разведчик дал добро на последнее; сказал, так мой образ выглядит живее, и посоветовал чаще делать это в присутствии женщин, ибо они могли воспринять это как флирт.
Снег начал сходить, и моё сердце взволнованно затрепетало.
Маэрэльд часто мелькала между деревьев во время тренировок, с заботой наблюдая за всем, что я делаю. Порой она появлялась в неожиданном сопровождении: огромный белый волк плавно скользил меж снегов, вопросительно поглядывая на королеву. Казалось, они общаются, но я так ни разу и не увидел, чтобы губы азаани или пасть волка приоткрывались. Рингелан, похоже, был заинтересован в происходящем намного сильнее, чем ему бы того хотелось: в его присутствии я неизменно чувствовал на себе его холодный пронзительный взгляд, но исключительно через волчье обличие — сам он ни за что не показался бы в Арруме.
— Я должна показать тебе кое-что, — произнесла азаани, как только наше с Финдиром занятие подошло к концу. — Подойди, Териат.
Я сделал несколько шагов к ней навстречу, и она протянула руку, положив её мне на шею. Простояв так несколько мгновений, она подошла вплотную и прижала меня к груди, обхватив голову руками; так, как прижимают маленького ребенка, не в силах иначе выразить чувств. Я ощутил себя абсолютно беззащитным в её объятиях. Её пальцы блуждали в моих волосах, успокаивающе поглаживая их, а грудь усыпляюще ритмично вздымалась от дыхания. Наклонившись к моему левому уху, она аккуратно, стараясь не задеть незажившие раны, развернула мою голову, как бы подбираясь к уху сзади.
— На колени.
Ноги подогнулись, не взирая на моё нежелание выполнять приказ, и я упал к ногам королевы. Тело её светилось, будто окруженное мириадами светлячков, а глаза горели зелёным пламенем.
— Так сможет сделать любой, чья энергия сильнее твоей, — извиняющимся тоном пропела она, и я почувствовал, как она слабила своё влияние, тем самым позволяя встать. — И кто сможет добраться до твоего уха.
— Какую роль здесь играет…
— Вот здесь, — Маэрэльд протянула руку и коснулась места за левым ухом, у самого основания шеи. — Самое опасное место в теле. Его не защищают доспехами, и для многих воинов это становится роковой ошибкой.
— Но вы поразили меня не мечом.
— Если бы ты был при дворе короля хоть раз, ты бы увидел, что его друид или маг всегда сидит слева от него. Это место крайне чувствительно, оно позволяет внушать и управлять. Если направлять магию конкретно туда или же говорить, находясь к нему вплотную, то тебе будут беспрекословно подчиняться. Разумеется, если обладать необходимыми способностями.
— Покажите, — предложил я.
— Разве предыдущая демонстрация тебя не убедила?
— Покажите, — настаивал я. — Я хочу понять, что происходит в моём теле, когда на меня воздействуют, чтобы определить это чувство, если вновь его испытаю.
— Ты прав. Это может быть полезно, — согласилась королева, наклоняясь к моему левому уху, но тут же замерла там, терзаемая сомнениями. Она не хотела причинять мне боль, но нельзя придумать пример нагляднее; ей просто требовалось время, чтобы найти в себе силы это произнести. — Ты стар и страшно болен.
Сковывающее чувство прокатилось по телу, впиваясь когтями во все кости и мышцы. Магия в моей груди забилась в истерике, пытаясь стряхнуть с себя цепи и разрушить стены, моля выпустить её и позволить побороть проникшую в тело заразу, но я нарочно оставил её запертой. В спину будто воткнулась стрела — так резко она заболела, — и я, с трудом согнувшись и тяжело дыша, опустился на землю. Мысли спутались, а взгляд перестал фокусироваться на близких объектах, и лицо Маэрэльд размылось, превратившись в слегка сияющее светлое пятно. Я лёг на спину. Тело стало гореть изнутри, но мерзнуть снаружи, и дрожь захватила всё моё существо, заставляя зубы стучать друг об друга. Боль пронзала меня острыми клинками в разные части тела с периодичностью в несколько секунд, а я едва мог пошевелиться. Мне не хватало сил даже сжать ладонь в кулак.
Минуту назад молодой и здоровый, сейчас я был готов молить о смерти.
Неожиданно появившись, болезнь так же мгновенно отступила. Ломота в костях прошла, мышцы перестали ныть, температура тела нормализовалась. Я наконец смог взглянуть в лицо королевы, стыдливо опущенное, и даже заметить слезу, скатившуюся по веснушчатой щеке. Как только ощутил в себе достаточно сил, чтобы подняться, я тут же вскочил на ноги и заключил королеву в объятия.
— Это была моя просьба, — успокаивал я её, совершенно позабыв о боли, только что разрывавшей тело на куски. — Вам не стоит так переживать.
— Прости мне мою чувствительность. Больно смотреть, как страдает дитя.
— Магия во мне взбесилась, как только почувствовала пробравшегося в разум чужака.
— Возможно, она смогла бы тебя защитить. Однажды ты это проверишь, — сказала она, но затем шепотом добавила: — Но надеюсь, что надобности не возникнет.
Растаявший снег напитал земли Аррума влагой, и первоцветы начали радовать взоры лесных жителей. Завидев гонцов из Греи или услышав любой шум со стороны тракта, все завороженно замирали, ожидая услышать, что принцесса вернулась, однако воды на побережьях Куориана упорно не желали оттаивать.
Предвкушая приближающееся приключение, все учителя уменьшили количество тренировок. Чтобы не выглядеть подозрительно во время жизни в замке, мне необходимо было вспомнить и перенять обычный режим дня: люди там позволяют себе здоровый сон, ходят на завтраки, обеды и ужины строго по расписанию, а ещё ведут непринуждённые беседы, о существовании которых я совершенно позабыл. Чтобы восполнить пробел в последних, я вновь стал много времени проводить с Индисом, и тот, казалось, был невероятно счастлив: он в мельчайших деталях рассказывал мне обо всём, что я пропустил в жизни Аррума и Греи, а я непременно переспрашивал, чтобы как можно глубже вникнуть в некоторые из событий.
— Думаете, у меня получится? — спросил я друзей, вновь атакованный сомнениями.
— Скажу «нет», только если сможешь в красках описать свой будущий провал.
Индис поддерживал меня так, как я и не смел просить. Я видел его и рано утром по дороге к Финдиру, и поздно ночью, возвращаясь от Киана, и днём, когда он, как бы случайно проходя мимо, приносил мне что-нибудь перекусить; каждый раз без исключения он находил слова, чтобы подбодрить, и шутил, чтобы снять не покидающее меня напряжение.
— Ты уверен, что это всё необходимо? — спросила Бэтиель.
Её уверенность во мне, напротив, поутихла в последние недели. То, как самоотверженно она вмешалась в разговор аирати и азаани, предлагая мою кандидатуру и считая её лучшей из возможных, совершенно не вязалось с тем, как она морщилась при каждом упоминании о близлежащем замке. Возможно, дело вновь было в её матери; совет беспокоился, что она могла узнать во мне эльфа, но я совершенно точно знал, что никогда в жизни с ней не встречался — слишком давно она безвылазно жила при дворе короля.
— Не я всё это придумал, — напомнил я. — И не я развязываю войны со всеми подряд.
— Я в курсе, — фыркнула она, сложив руки на груди. Вспомнив уроки Киана, я улыбнулся. — И всё же, может, есть какой-то более безопасный для всех вариант? Кто знает, что с тобой сделает король, узнав, что ты следишь за ним?
— Не хотелось бы это узнать, — прошептал Индис, но Бэт, сделав вид или действительно не заметив, продолжила.
— Что, если мать всё же почувствует в тебе эльфа и окажется настолько жестока, что поведает об этом королю? Что, если твоя принцесса не станет тебе помогать?
Подтолкнутая гневом Бэтиель приблизилась на несколько шагов, но, остановившись, кардинально сменилась в настроении. Беспокойство и нежность опустились на её лицо, и, несомненно, эти эмоции красили её куда больше. Пухлые губы чуть приоткрылись, а рука потянулась к моему лицу.
— Ты знала, что… — начал я, но она по-прежнему не замечала никаких слов, кроме своих.
— Ты почти не спишь, изнуренный тренировками, — продолжила она, двумя пальцами заправляя пряди моих волос за едва зажившее ухо. — И твои уши… Это ужасно.
— Ты знала, что я говорил об Ариадне? — Накрытый волной беспокойства, я схватил её руку. — Тогда, в замке аирати, ты… ты хотела рассказать, верно?
— Верно, — бесстрастно подтвердила она, стирая все то, что мгновение назад украшало её лик. — Но передумала.
— Какая умница, — саркастично подметил Индис, и, обернувшись, я заметил, что он тоже заметно встревожился. — Ты же знаешь, что аирати не стал бы помогать, узнай он про принцессу?
— Я не…
— Конечно, скажи, что ты не знала, — прервал её он, подражая её привычке перебивать. — Что не подумала. А зачем вообще думать, если в итоге мы всё равно умрём и не сможем забрать мысли с собой, да?
Его лицо слегка раскраснелось, а дыхание было таким громким и частым, что его услышал бы любой старик в ста шагах от нас. Он ходил из стороны в сторону, размахивая руками, и на каждую попытку эльфийки сказать хоть что-либо карикатурно фыркал, пародируя собеседницу.
— Индис, я…
— Я, я, я! Центр мироздания, великая и ужасная Бэтиель, задумавшая убить целый народ одним необдуманным словом. Так держать! О тебе сложат много легенд и будут воспевать, как ты всегда и мечтала!
Эльфийка хотела выкрикнуть в ответ что-то горькое, ядовитое, но вместо этого яд, не найдя выхода, растекся по её собственному телу, медленно отравляя его. Она не стала плакать; лишь крепко сжала губы. Бессильно взмахнув руками, она умчалась, за мгновение скрывшись за зеленеющими деревьями.
— Не стоило, — произнес я тихо, подходя к другу. Он сидел на поваленном дереве так, будто только что потратил все силы в изнурительной битве на мечах, а не провёл минуту в словесной перепалке. Он не привык делать кому-либо больно.
Несколько минут Индис молчал, пытаясь отдышаться; ритм его сердца восстанавливался, что было заметно по меняющемуся цвету лица, но напряженно сдвинутые брови не покидали его лик.
— Я сделал это, чтобы не пришлось тебе, — выдавив улыбку, ответил он. — Ты уйдёшь в Грею, и у неё не будет возможности простить тебя за громкие слова. Тебя не будет рядом, и её обида будет лишь цвести, заботливо ей взращённая. Я же ещё успею примелькаться, и у неё попросту не будет другого выбора. К тому же, к моим выходкам она более-менее привычна.
Удивленный тем, как он успел обдумать это в секунды, что были между его словами и моими, я импульсивно пододвинулся к другу, крепко его обняв. Несколько ошарашенный, Индис сначала замер, но затем гулко рассмеялся и похлопал меня по спине. Неожиданно я ощутил безграничное счастье, расползающееся по сознанию, и расплылся в улыбке в ответ. Спустя секунду нас прервало торжественное пение труб, доносящееся со стен города.
Она вернулась.