Всю ночь я не спал, но энергия выплескивалась за края. Несколько часов я разглядывал звёздное небо: плотные облака упорно скрывали от меня его свет, но мачеха звёзд Луна старательно прогоняла их своим свечением. Не в силах совладать с бьющимся сердцем, я решил усмирить его физической нагрузкой, и выбор пал на пробежку. Через минуту после того, как я покинул замок, на Грею обрушился сильнейший дождь. Я остановился, полностью отдавшись моменту: холодная вода успокаивала жар внутри, а магия в груди счастливо трепетала от звуков грозы. Я промок насквозь, волосы неприятно липли к лицу, а ботинки издавали хлюпающие звуки при каждом шаге, но чувство свободы и близости к природе вдохновляло меня, наполняя ещё большей энергией и желанием жить.
Войдя в свои покои, я застал там встревоженных служанок. Лэсси кинулась ко мне с раскрасневшимся от злости лицом и принялась снимать мокрую одежду, хотя сначала мне показалось, будто она спешит отвесить мне пощёчину.
— Господин, вы сошли с ума! — причитала девушка, выжимая рубашку над ванной. — Вы обязательно сляжете с лихорадкой, если ещё раз позволите себе такую дурость!
— Лэсси, не стоит так беспокоиться, — тепло ответил я, приятно удивлённый её совершенно искренней, бескорыстной заботой, хоть и поданной под видом раздражения. — Я не такой хрупкий, как тебе могло показаться.
— До поры до времени!
Фэй торопливо обтирала меня сухим полотенцем, но, дойдя до поясницы, заметно замедлилась, а потом и вовсе замерла. Я напрягся; из них двоих Фэй была более тактичной и тихой, а значит, она увидела что-то, о чём хотела задать вопрос, но никак не могла решиться.
— Фэй?
— Господин, вы… точно в порядке?
Я постарался изогнуться так, чтобы рассмотреть то, что так удивило служанку, но моей гибкости оказалось недостаточно. Фэй тут же схватила с комода переносное зеркало и поднесла так, чтобы я мог рассмотреть свою спину: она оказалась покрыта шрамами, как и прежде, но в области поясницы расцвели соцветия синяков, свежих и настолько темных, что почти превращали кожу в сгусток тьмы. Удивительно, что я не ощущал и тени боли.
— Я много тренируюсь с капитаном Фалхолтом, — пояснил я скорее сам себе, нежели служанкам. — И много ему проигрываю. Рабочий момент.
— Вам нужно показаться лекарю, — упорствовала Фэй. — Они выглядят… нездорово.
Закончив со сборами, я тут же отправился на тренировку. Во мне было куда больше сил, чем обычно, а это значило, что я приложу все усилия, даже если мне придется упасть еще тысячу раз и превратить свою спину в кровавое месиво.
Гвардейцы встретили меня приветственными криками; за всю прошлую неделю, помимо капитана, я перекинулся парой слов лишь с молчаливым и серьезным Аштоном, потому поход в таверну оказался хорошей возможностью разом завести множество приятных знакомств. Кидо задерживался на срочном собрании у короля, потому моим первым спарринг-партнером вызвался быть юный Марли. Несмотря на то, что при одинаковом росте он был заметно худее меня, его силе и проворности с тяжелым — хоть и тренировочным — двуручным мечом оставалось лишь позавидовать. Он не уложил меня на песок, как это обычно происходило с капитаном, но заметно измотал, заставив так мечтать о глотке холодной воды, будто это было единственным способом выжить.
Аштон снисходительно смотрел на двух, по его мнению, никудышных воинов, сложив руки на груди. Каждый раз, когда я неверно ставил руку, отражая атаку, или оставлял открытыми места, удар в которые в реальной битве стоил бы мне жизни, он шумно выдыхал, плотно сжав губы. Опыт воина был ценен, а потому его поведение не обижало и не расстраивало, напротив — оно подталкивало к прогрессу. Внимательно наблюдая за ним во время боя, я выяснил свои самые слабые места — те действия, завидя которые он оскорбленно фыркал, как конь Ариадны, — и в следующие разы старался поступать иначе.
Как только Марли поднял руку, сигнализируя о необходимости перерыва или смене партнера, послышались громкие аплодисменты. Все, как по команде, настороженно обернулись на звук.
Ариадна улыбалась, довольная своим представлением, но несколько смущённая, что привлекла так много внимания: резко обернувшиеся в пылу битвы мужчины едва ли располагали дружелюбным выражением лица. Разглядев в источнике звука принцессу, одетую теперь не в платье, а в обтягивающие штаны и свободную рубашку с коротким рукавом, кто-то из гвардейцев тут же преклонил колено, а кто-то встал ровно и почтительно склонил голову. Из-за спины лисицы вышел её припозднившийся брат.
— Чего уставились, громилы? — взревел капитан, и по опустевшему от звуков залу его голос прокатился, как утренний гром. — Работаем!
В ответ ему прозвучал оглушительный хохот. Даже Аштон, прежде позволявший себе лишь самую скромную из улыбок, не сдержал эмоций; он смеялся так, что не успевал дышать, отчего вена на его лбу вздулась, а лицо покрылось багровыми пятнами. Причиной всеобщего веселья оказался обновленный образ капитана Фалхолта: пренебрегавший в последние дни бритьем, он обзавелся небольшой бородкой, которую затем сбрил, оставив тонкие, чуть заворачивающиеся на краях усы. Поначалу Кидо присоединился к всеобщему веселью, но, поняв, что объектом безмолвной шутки являлся он сам, растерялся. Не удостоив подчиненных боле ни единым словом, он махнул рукой, напоминая о произнесенном минуту назад приказе. Следующим утром он избавился от усов.
Мечи вновь скрестились, заполняя тренировочный зал оглушающим звоном. Кидо пропустил сестру вперёд, галантно подав ей руку; Ариадна в ответ лишь язвительно ухмыльнулась, направившись к стойке с оружием. Капитан закатил глаза и выдохнул, но не стал противиться; принцесса говорила мне, что тоже иногда тренируется с гвардейцами, и мнение её заботливого братца по этому поводу, судя по всему, не слишком её волновало.
— Кого из моих ребят заставишь попотеть сегодня? — спросил Кидо. — Удивляюсь, как их сердца не останавливаются, когда им приходится заносить меч над принцессой.
— Раз они так боятся, возьму кого-то не из твоих ребят, — пожала плечами Ариадна. — Териат, как смотрите на небольшой поединок?
Я с трудом сдержал улыбку и слегка поклонился в знак принятия вызова. Я знал, какова лисица в бою — быстрая, хитрая и азартная, тонко чувствующая опасность и замыслы противника, — потому и прозвал её лисицей. Предвкушение блестело в её глазах, сейчас казавшихся металлическими, и заставляло подпрыгивать на месте от возбуждения.
Ариадна начала поединок с намерения измотать меня, потому без конца прыгала и кружила, толком не нанося удары. Она знала, что я вырос в лесу, что я не знал езды верхом и что ноги — средство передвижения, никогда меня не подводившее; как знала и то, что я не мог работать в полную силу. Я упорно делал вид, что она вскружила мне голову, и демонстрировал признаки плохой координации. Закончив это представление, она, наконец, принялась работать мечом; в этом я действительно не был ей ровней. Поразительно, как сильны были её руки; прежде я не видел её в одежде с коротким рукавом, а потому не помнил, что мышцы её рук так развиты. В тот же миг я заметил, что, исхудав в поездке на остров, в родных краях принцесса вновь набрала вес, завораживая округлыми формами; болезненно торчащие кости ключиц, впавшие щёки и серая кожа сменились здоровым румянцем и плавными линиями. Её тело дышало силой, которую нельзя было однозначно идентифицировать как женскую или мужскую: присущие ей напор и наглость позволяли брать необходимое силой, но очарование её улыбки и пышных ресниц сражало любого и без меча.
Удары становились всё более сильными и замысловатыми. Лисица била туда, где я и не думал защищаться, ожидая встретить её меч в совершенно другом месте. Каждый раз, принимая такие ходы от принцессы, краем глаза я видел капитана, явно переживающего за исход боя, и переживания эти касались вовсе не его высокородной сестры; он щурился и сдвигал брови, шумно втягивая воздух, но расслабленно выдыхал, если я уходил из-под летящего на меня меча. В очередной раз пытаясь не предугадывать действия Ариадны, а полагаться на реакцию смотрящих со стороны, я выполнил, как мне казалось, хитрый маневр, который должен был помочь мне вынырнуть из-под руки принцессы и оказаться за её спиной, но она оказалась хитрее, и мгновение спустя я уже грел песок спиной.
Лисица наклонилась ко мне, подавая руку, чтобы помочь встать. В какой-то момент наши лица оказались очень близко; я глубоко вдохнул, вбирая в лёгкие её запах, дарящий мне невероятное спокойствие души. Толпа аплодировала принцессе; не знаю, честно радуясь или пародируя её появление в зале, но одни руки хлопали усерднее остальных. Мы не торопились оборачиваться. Медленно пожав друг другу руки, благодаря за достойный — правда, только со стороны принцессы, — бой, мы ещё на несколько мгновений задержали взгляд друг на друге. Её глаза сияли.
Я готов с позором проигрывать до конца жизни, чтобы видеть, как блестят её глаза.
— Это невероятно! — послышался голос, который я узнал не сразу. Восторг в глазах Ариадны мгновенно пропал, а улыбка сошла с лица, будто её никогда там и не было. — Если бы до приезда в Грею мне сказали, что моя невеста будет владеть мечом не хуже королевских гвардейцев, я бы поставил кучу денег на то, что такого быть не может.
— Жаль, что не поставил, — пожала плечами принцесса. — Кидо, ты же любишь пари. Тебе стоило заключить и это.
— Сделанного не воротишь, — ответил он слегка растерянно, не ожидавший перемены настроения девушки.
Хант не обращал внимания на язвительность Ариадны; он направился к ней, протягивая руку, но девушка резко развернулась и отправилась к стойке с оружием, чтобы вернуть меч на место. Принц будто бы не заметил её жеста.
— Териат, позволите однажды присоединиться к вашим тренировкам? — складывая руки в районе живота, спросил он с добродушной улыбкой на лице, но и с напряжением в каждом мускуле. — Было бы интересно узнать, каким воином на фоне принцессы окажусь я.
— Буду рад, — равнодушно бросил я, изо всех сил стараясь изобразить почтение.
Ариадна молча покинула зал, но её походка говорила сама за себя: раздраженная и оскорбленная его присутствием, она вылетела за дверь, словно среди гвардейцев был охотящийся за ней убийца. Хант, перед тем как последовать за ней, галантно кивнул мне и гвардейцам; мы с Кидо переглянулись с непередаваемой гаммой эмоций на лицах.
Желания завтракать не было, и я сразу отправился в библиотеку. Дождь всё ещё барабанил по крышам, создавая уникальную мелодию, успокаивающую и убаюкивающую: как раз то, что нужно для чтения.
Последние две войны были описаны коротко и сухо.
Одиннадцатая была обусловлена желанием жителей юго-восточного острова Шааро переехать на большую землю. Их остров часто затапливает, стоит морю чуть взволноваться, однако при этом вся его поверхность чудовищно иссушена; острову будто мало, что он покрыт водой со всех сторон, и он постоянно требует больше. Жить там сложно, так как в такой почве ничего не растет, и питаться приходиться лишь дарами моря, которые часто кишат паразитами — иначе говоря, причин покинуть остров у его жителей предостаточно. Древесины на Шааро почти нет, потому нет и кораблей, а плоты их были лишь жалким подобием плавательного средства; чудо, что они вообще доплыли до Амаунета через Песчаный океан. Некоторые плоты разбились о скалистую часть береговой линии, но пассажиры других сумели поджечь портовый город и добраться до замка, где высказали свои требования. Их расстрелляли, не дослушав. Эта война внесена в книгу не из-за размаха конфликта и не из-за важности его причин или последствий, а потому, что прежде люди никогда не думали, что, учитывая климат острова, на Шааро есть жизнь. Нападение было значимым для истории: опасность может подстерегать везде.
Двенадцатая история была так свежа, что её страницы едва не сочились кровью. Свежа настолько, что не была дописана, потому что всё ещё продолжалась. За Кристальными скалами и островом Тиавел есть большая земля, о которой в наших краях знают немного; известно лишь о трёх государствах, расположенных относительно недалеко от ближайшего к нам берега. Заффари — самое южное королевство, отгороженное от других горным хребтом, хранящим легенды о живущих в его пещерах драконах. За горным хребтом — Бесрад, крайне воинственное и ненасытное королевство. Именно Бесрад развязал войну с Ауритом, находящимся ещё выше, на севере. Никто не знал, как эта битва началась, как идёт и когда закончится; маги в их краях сильны и не позволяют никакого воздействия от себе подобных чужеземцев. Доплыть туда никто не пытался; любопытных летописцев мог поглотить как Сапфировый океан, так и ожесточенная война.
Я с облегчением закрыл книгу. Это было полезным опытом: знать историю необходимо, однако жестокость людского рода с каждой страницей всё больше разрывала мою душу. Люди никогда не ценили того, что имели: им мало земель, мало денег, мало власти. Всегда мало. Эльфам не свойственны подобные чувства: Богиня дала нам всё, что нужно для жизни, и мы с благодарностью этим пользовались. Она создала нас, исключив честолюбие, и потому наша жизнь так длинна и размеренна; из-за обратного жизнь людей так коротка. Потому единственное, за что приходилось бороться — это мир, которые люди так усердно старались предать огню.
Следующим томом, взятым мною с полки, оказался сборник поэзии некого Ренара Дувуа — известного барда, самостоятельно пишущего стихи для своих песен. Я взял его лишь потому, что после описаний кровопролитий мне хотелось чего-то светлого и лёгкого, однако я никогда не подумал бы, что стихи могут настолько меня затянуть. Услада для разума. Я не представлял, как можно так искусно обращаться с языком. Образы, коими он выражал, казалось бы, самые обыденные понятия, захватывали и заставляли душу трепетать. Рифмы были неочевидными, но вписывались в ритм так легко и естественно, что я вручил бы эту книгу тому, кто описывал восьмую и девятую войны, как идеальный пример стихосложения. Первый том был прочитан моментально; я едва дышал в перерыве между произведениями, некоторые из которых зачитывал шепотом, чтобы представить, как прекрасна была музыка, на которую их положили. К моему счастью, томов оказалось множество, и я просидел в библиотеке до глубокой ночи, пропустив все напыщенные приемы пищи. Возвращался в покои я лишь из соображений приличия, дабы не позволить распространиться небылицам о причинах моего отсутствия, но добирался до них так окрыленно, что слухов было не избежать. По прибытии, Лэсси вновь в сердцах отругала меня за отсутствие предупреждающей записки, которую можно было бы передать капитану или советнику. Королева Ровена переживала, что весь день я отсутствовал на приемах, однако я, по словам Лэсси, так предсказуем, что она тут же нашла меня в библиотеке и сообщила всем об отсутствии причин для беспокойства.
К следующему утру земля полностью просохла, а солнце принялось испепелять королевство яростным жаром. Мне спалось удивительно спокойно: никаких сновидений. На контрасте с предыдущими пробуждениями, когда я ощущал на себе груз стыда, это утро показалось мне лучшим в жизни. Радостное щебетание птиц лишь подтверждало это предположение.
Пропустив встречу с гвардейцами в тренировочном зале, я несколько часов бесцельно бродил по саду. Разглядывал цветы, деревья, кусты, прислушивался к птицам, шороху листьев, ругани садовников. Ощущал свои шаги, землю под ногами, вдыхал сладкий воздух. Думал: что двигало Дувуа, что вдохновляло его на те прекрасные стихи, что он писал десятками, сотнями, а может и тысячами? Да, в основном он писал о женщинах и их любви, о любви чистой и порочной, но никогда — с горьким послевкусием. В его стихах герои всегда обретали покой в объятиях друг друга, обитель, которую уже никогда не захочется покидать. Но разве могло всё быть так однозначно? К сожалению или к счастью, не каждая любовь преодолевала препятствия, встретившиеся на ее пути; а преодолев, не каждая ознаменовывается благословением Богини.
Я подумал, что тоже чувствую потребность выразить то, что сложно обличить в обыденную речь. Слова можно сложить в предложение, но не будут ли они иметь больший вес, если оформить их рифмой? Разумеется, ничем подобным я раньше не занимался — оттого интереснее становился опыт. Прикидывая в голове возможные формы и образы, я не заметил, как к голосу в моей голове добавились ещё два.
— Расходы не заходят за установленную черту? — послышался жёсткий женский голос.
— Нет, — ответил мужской. — Если король Дамиан привезёт всё то, о чём мы условились.
Старшая принцесса говорила низко и строго, что не вязалось с обычно присущей ей капризностью и кокетством, однако я совершенно точно знал, что этим едва ли ограничивался спектр её качеств. Королевский советник покорно выслушивал приказы, не отводя взгляда от её лица. В голове Лэндона она вряд ли взращивала зерно похоти, что старалась посеять в мою, потому как это сильно помешало бы его честной службе, однако без безропотной преданности дело явно не обошлось.
Они оживлённо обсуждали что-то, в подробности чего я не вникал, но, как только я подошёл достаточно близко, чтобы быть замеченным, тут же замолчали.
— Господин Эр… Териат, — советник слегка поклонился. — Чудесный день, не правда ли?
— Совершенно точно, дражайший советник, — ответил я схожим поклоном. Наш обмен любезностями едва ли обрадовал Минерву: она стояла ко мне спиной, но я и без этого чувствовал недовольство на её лице. — Ваше Высочество.
Соизволив обернуться, принцесса одарила меня дежурной улыбкой, которая должна была, по-видимому, растопить лёд в моей душе, однако взгляд мой перетянуло нечто, возникшее несколько выше сапфировых глаз. По дереву, ветки которого находились прямо над головой Минервы, ползла змея. Тонкая, почти незаметная на фоне коричневой древесины, но с блестящими глазами и приоткрытой пастью, откуда исходило едва слышное шипение.
— Ваше Высочество, — тихо повторил я. — Постарайтесь не двигаться.
— Что? — разъяренная приказом, бросила она, задрав подбородок вверх.
Привлеченная — или напуганная — резким движением змея тут же сбросилась с ветки прямо на голову принцессы. Возможно, мне стоило позволить змее ужалить Минерву и закончить то, что ещё не началось, но я не мог позволить себе хладнокровно смотреть, как совершалось нападение на наследницу престола. Усилия Минервы не прошли даром: я не хотел, чтобы она умирала. По крайней мере, не так.
Время замедлилось, как когда я впервые ударил молнией Финдира, и я отчетливо видел, как змея летит, хищно раскрыв пасть. Я совершил прыжок вперед, приближаясь к принцессе, и занёс руку, перехватывая змею у основания её головы, так, чтобы ей не представилась возможность согнуться и ужалить меня вместо её предыдущей цели. С ладони сорвалась маленькая молния — с половину пальца — и вошла под кожу змеи; рептилия обмякла, покорно позволяя собрать её тело в мою ладонь.
— Чёртовы змеи! — воскликнула принцесса, как только время вернулось в привычное русло. — Я же приказывала найти их и вытравить всех до единой!
Принцесса кинулась ко мне, полная внезапно вспыхнувшей ярости. Лэндон попытался дернуться, чтобы остановить её, но что-то будто пригвоздило его к земле, и он застыл, оставшись наблюдателем. Минерва достала из-за пояса скромно украшенную мизерикордию и настойчиво протянула её мне.
— Отрежьте ей голову.
— Ваше Высочество, она не ядовита, — нагло врал я, чувствуя, как усыпленная шоком рептилия пытается дергаться в моих руках. — Она попросту напугалась резкого движения рядом, и…
— Зачем же тогда вы меня спасли?
— Никто не обрадуется, если ему на голову свалится змея.
— Убейте её сами или это сделает Лэндон.
Я чуть наклонился к рукам, прикрывая змею распущенными волосами. Ещё одна едва заметная молния отправилась в путешествие по её холодным венам; спустя мгновение рептилия полностью обмякла.
— В этом нет необходимости, — я протянул руку к принцессе; она тут же отпрянула, не скрывая отвращения. Впервые я увидел тень страха в её глазах. — У этого вида змей слабое сердце. Больше опасности она не представляет.
И Минерва, и советник с недоверием покосились на меня. Лэндон медленно потянулся к змее; коснувшись её холодной кожи, на мгновение одернул руку, но, убедившись в моей честности, взял несчастное тельце и продемонстрировал принцессе. Та тут же схватила его и стала подробно рассматривать, видимо, на предмет моей причастности к смерти животного; не найдя такового, бесцеремонно бросила тельце в ближайший куст.
— Спасибо, — выдавила она с явным усилием.
Лэндон знал, что принцессе захочется тут же покинуть сады; она продемонстрировала мне свою тайную сторону — хрупкую и пугливую, — а такие люди, как она, ненавидят быть слабыми в чьих-то глазах. Как только они скрылись из вида, я заглянул за куст. Тело рептилии было иссушено, как чучело.
Вернувшись в покои, я впервые за долгое время вошёл в примыкающий к ним кабинет. В первом же ящике стола я нашёл набор для письма: стопка листов, чернильница, перо. Мне искренне хотелось попробовать каково это — мыслить рифмой, облачая свои чувства в нетривиальные формы, выражать то, что нельзя выразить простыми словами.
Я писал весь день вплоть до ужина. Не потому, что написал много, напротив — мои скромные потуги едва ли можно было назвать стихотворением; потому, что мысль мчалась с бешеной скоростью, а я за ней не поспевал. Одни образы в моем разуме сменялись другими, не предоставляя достаточное количество времени для попытки их описания. Взять верх над разыгравшимся воображением непросто, особенно когда даёшь ему полную свободу.
Я поставил последнюю точку в момент, когда Фэй заглянула, чтобы сообщить о приближающемся ужине. Взглянув на изуродованный чернилами лист бумаги, я ответил служанке, что мне нужна ещё минута, и переписал всё аккуратно, стараясь ровно выводить столь непривычные мне буквы.
Оставшись относительно довольным результатом многочасовых стараний, я аккуратно сложил лист вдвое и спрятал его в карман брюк. Придётся убедить служанок, что штаны, в которых утром я дрался с принцессой на мечах, достаточно хороши, чтобы вечером предстать в них и на ужине перед королём.
Сидя за столом я жутко нервничал. Королева трижды спрашивала, всё ли в порядке, когда я в очередной раз проверял, не потерял ли заветный лист по пути в столовую. Всё же эта женщина была сердцем замка: её тепло безгранично и распространялось на любого, кого однажды касалось. Она бесконечно любила дочь, при этом не докучая ей излишней заботой — Ариадну она контролировала куда меньше, чем Минерву. Большой любви по отношению к падчерице во взгляде Ровены нет, однако совершенно очевидно, что она уважала старшую принцессу как личность, имеющую власть и превосходство над ней. Но и королева не была так проста, как могла показаться.
Она всё держала под контролем. Её гостеприимность и доброта, разумеется, искренны, но это не значило, что она не разглядывала каждого присутствующего до мельчайших деталей: как одет, как разговаривает, как ведёт себя за столом, как реагирует на подарки; уверен, она делала их не просто так. Взгляд Ровены внимателен и проницателен, но мягок и честен. Такой человек мог лгать лишь ради безопасности своих близких, глядя на которых её большое сердце наполнялось счастьем.
Эвеард смотрел на жену с благодарностью и уважением, иногда с иронией и насмешкой, но никогда — с любовью страстной и глубокой. Его сердце было где-то далеко, потерянное во времени и пространстве, где его любовь если и найдёт своего адресата, то уж точно никогда не сможет воплотиться в жизнь. Тень этой любви сверкала в его глазах, когда он обращался к старшей дочери; душа его трепещела при виде любимых черт, но энтузиазм быстро меркнул, подавленный болью потери. Никто не знал о матери Минервы чего-либо достоверного: они с королем не были женаты, её имя никому не известно, а происхождение покрыто тайной. Всё, что можно сказать об её жизни, отражено в лике дочери: сапфировые глаза и пшеничные волосы. С её смертью всё просто: она не пережила родов. Силу и стать же принцесса точно взяла от отца.
Весь ужин Эйнсли заинтересованно щебетала, расспрашивая про всех молодых мужчин, что будут на свадьбе в качестве гостей. Ариадна не принимала участия в дискуссии; не уверен даже, что она знала, кто из гостей подходит под выдвинутые Эйнсли критерии. Хант упорно продвигал своих далеких родственников, описывая их как молодых, но опытных воинов самой приятной наружности и превосходных манер. Заинтересованная в материальной составляющей брака Беатрис постоянно намекала дочери о том, что при выборе жениха не стоит ставить жесткие рамки возраста, и сэр Фалкирк хищно облизывался, ковыряясь в зубах после очередной порции зажаренных утиных ног и не сводя отвратительных блестящих глаз с юной племянницы королевы.
— Зачем вообще жениться? — фыркнула Элоди, облюбовавшая место по левую руку от меня. — Неужели я не буду считаться полноценной женщиной, если подле меня не будет достойного мужа?
— Ты ещё мала, сестра, — огрызнулась Эйнсли. — Не рассуждай о том, чего не понимаешь.
— Позвольте не согласиться, Ваша Светлость, — вмешался я, заметив слезы, собирающиеся в глазах юной леди. — Я считаю, что госпожа Элоди сделала весьма верное замечание. Разве Богиня не задумала нас целыми и самодостаточными? Любовь — это выбор.
— Выбор, который делают все разумные люди, — ответила девушка равнодушно, старательно прожёвывая сухое мясо. — Попробуйте вспомнить кого-то великого, в чьей истории нет ни слова о любви?
— Простите, господин Териат, — вмешалась Беатрис. Розовое платье придавало её коже здоровый цвет. — Эйнсли растёт задирой, и я ничего не могу с этим поделать.
— Её задиристость всегда касается только меня, — буркнула Элоди. — Ни перед кем другим она не посмеет открыть своего поганого рта.
Эйнсли тут же вскочила из-за стола, со звоном бросив приборы прямо в тарелку. Элоди довольно улыбалась, совершенно не стыдясь своей грубости; оскорбленное лицо сестры доставляло ей недюжинное удовлетворение. Беатрис взяла старшую дочь за локоть и что-то шепнула, отчего та тут же уселась на место с совершенно невозмутимым лицом.
— Их скверный характер — от отца, от меня — лишь скверное здоровье.
Беатрис горько усмехнулась; лицо Ровены мгновенно потускнело. Предвкушение потери родного человека посеяло семена боли, что совсем не вписывались в идеальный мир, который королева старательно возводила вокруг себя на протяжении многих лет. Уверен, она заботилась о сестре всё детство, взращивая свою любовь, и оттого ей была невыносима мысль, что та не просто больна, а полностью смирилась с вестью о своей скоропостижной кончине.
Знание о родственных узах, связывающих капитана гвардии и короля, так или иначе приводило мое внимание к наблюдению за характером их взаимодействий. К моему удивлению, ни один из них не выказывал особенных чувств относительно другого: Кидо, хоть и вел себя свободно, всегда обращался к королю, как к своему непосредственному начальнику — с должным уважением и дистанцией, — а король, в свою очередь, сухо отдавал ему приказы. Зато королевский советник совершенно точно получал от главы Греи необъяснимо большую порцию отцовской любви. Среди приближенных короля он был самым закрытым, а его история — самой размытой. Все известные мне факты не составляли цельной картины, и потому не объясняли, почему Эвеард смотрел на советника с такой надеждой и безропотностью, будто решение, предложенное им, всегда являлось безошибочно верным. Взгляд Лэндона не выражал того же; он был усталым и постоянно упирался в стену за спиной капитана Фалхолта, изредка бросающим ответные взгляды.
— Ариадна сегодня отлично показала себя на утренних занятиях с капитаном, — вступил Хант, прервав все остальные разговоры. Его голос намеренно прозвучал так громко; он хотел, чтобы слушали лишь его. — Верно, сэр Териат?
— Лучше, чем того ждёшь от наследной принцессы.
Кидо заметно нахмурился, хоть и старался спрятать лицо за массивным бокалом с тягучим красным вином. Принц не стал упоминать, что она победила именно меня, но его намек считывался куда проще, чем он думал.
— А чего вы ждёте от наследных принцесс? — прозвучал голос Минервы. — Какими, по вашему мнению, они должны быть?
— Сказать честно, я ничего от них не жду, — пожал плечами я, вцепившись в остатки спокойствия всеми силами. — Мне ли говорить о том, что каждый должен следовать уготованному ему пути? Однако традиционно принцессам не полагается держать в руке меч и отбиваться от ударов подданных. Разве что в условиях бунта против власти.
— Бунта не предвидится, — прервал король. — А общество в Грее прогрессивно и понимает, что женщина может постоять за себя не хуже многих мужчин. Я горд, что мои дочери умеют обращаться с оружием.
— Каково же ваше любимое оружие, Ваше Высочество? — обратился я к Минерве. — Сталь, как по мне, не слишком вам идет.
— Лук и стрелы. Не люблю пачкаться, — выдавила она, а затем хищно улыбнулась. — Разве что при смешивании ядов.
Гости на мгновение перестали жевать. Повисла тишина, сопровождаемая настороженными взглядами на многочисленные яства. Минерва, терпевшая, сколько была в силах, заливисто засмеялась; в ее природе было бы закатить на глупость придворных глаза, но она сумела сыграть куда более привычную для людей реакцию на шутку. Все с облегчением вторили её смеху, и лишь взгляд Ровены продолжал оставаться встревоженным. Что-то в словах падчерицы всерьез беспокоило её, но королева быстро взяла себя в руки и тут же вовлеклась в ничего не значащий разговор с соседями по столу.
Хант разочарованно копался в своей тарелке; его попытка привлечь внимание обернулась очередным представлением Минервы. Он взглянул на Ариадну в надежде отыскать необходимую ему поддержку, однако младшая принцесса не одарила его искомым и лишь жалобно улыбнулась, краем глаза заметив обращенное к ней лицо.
После ужина я, не нарушая привычный порядок вещей, направился в библиотеку. Поздним вечером там всегда бывало пусто — если кто-то из придворных и читал, то у себя в покоях, — однако быть замеченным по дороге к книжному хранилищу мне было необходимо. Проблуждав между стеллажами больше получаса в тщетных попытках сосредоточить своё внимание на каком-либо из многочисленных названий на переплетах, я всё же решился на авантюру.
Глупую, безрассудную авантюру.
Никогда прежде там бывав, я со знанием дела направился в правое крыло третьего этажа. Если я верно интерпретировал чертежи замка и слухи, покои Ариадны находились именно там.
Сориентироваться на месте без точных данных было практически невозможно. У каждой из одинаковых дверей крыла стояло одинаковое количество стражи, а их лица выражали одинаковую тоску и невозмутимость; казалось даже, что и стражники везде стоят одни и те же. Никаких опознавательных знаков, надписей, рисунков. Потеряв уверенность и обретя проблески разума, я уже начал поворачивать в обратном направлении, пока кто-то не увидел меня в месте, где я находиться не должен, как одна из дверей распахнулась, и из неё выбежала хрупкая служанка с белой рубашкой в руках. Рубашкой, в которой тем же утром Ариадна была на тренировке.
Оглядевшись по сторонам, я сделал несколько больших шагов по направлению к нужной двери, пока будто не уперся в невидимую стену. Вероятно, так мой разум пытался достучаться до взбушевавшегося сердца. Неужели во всём замке была лишь одна белая рубашка подобного покроя? Что если я ворвусь в покои к другой женщине — возможно, слишком юной или, напротив, замужней, — и меня с позором выгонят из замка? Это мог быть кто угодно, и если я ошибусь…
— Придурок!
Одно резкое движение, и я оказался по ту сторону двери.
Ариадна раскраснелась от ярости. Пытаясь подыскать слова, что в полной мере выразили бы её негодование, она дышала, будто бешеный пёс.
— Твоя стража… — прошептал я, рукой указывая на дверь. Пальцы мои дрожали. В ее присутствии я робел, а осознание совершенной глупости окончательно обезоруживало. — Если им заплатить, они промолчат?
— Они и так промолчат, — бросила она. — Они мне должны.
— Я не хотел доставить неудобства, Ваше Высочество, просто… глупый порыв.
Весь гнев пропал с лица принцессы, сменившись растерянным разочарованием. Опустив глаза, она глубоко вдохнула, но вдруг закашлялась. Из коридора послышались шаги. Ариадна подбежала к двери, высунула голову, и, сославшись на плохое самочувствие, приказала прислуге сегодня больше не приходить. Никакие уговоры служанки принцессу не переубедили. Закончив разговор, она закрыла дверь на щеколду.
— Раз уж я прогнала Мию, тебе придётся помочь мне со снятием платья, — равнодушно констатировала она, и я отметил знакомое имя. — Я не протяну в нём больше ни единой минуты.
— Как скажете, Ваше Высочество.
Мы давно не были наедине, и я совершенно позабыл, каково это. Не знал, как стоило вести себя: как с незнакомкой, напавшей на меня в лесу, как с девушкой, которая, наплевав на правила, сбегала, чтобы мы могли обсудить созвездия на ночном небе, или как с принцессой, отцу которой я ежедневно преклоняю колено. Между нами образовалась пропасть, природа которой ясна: я наконец осознал, что она, в самом деле, принцесса. Наследница престола, обещанная другому наследнику. Я не был бы достоин её взгляда, даже если бы и вправду происходил из знатной семьи Сайлетиса; а о том, чего достоин обычный эльф, забивавший кабанов на охоте дважды в месяц, не приходилось и задумываться.
Ариадна повернулась ко мне спиной. Её всё чаще заставляли надевать корсеты, хоть её тело и не нуждалось ни в каких манипуляциях, чтобы производить впечатление. Я, чувствуя, как щеки заливаются краской, аккуратно потянул за ленточки, развязывая бант, коим было увенчано прикрытое тканью орудие пыток. С каждой ослабленной лентой дыхание девушки становилось более глубоким и ровным, и я старательно прислушивался к нему, чтобы отвлечься от всевозможных мыслей.
— Если ещё раз, когда мы будем наедине, ты назовёшь меня «Ваше Высочество», — обронила она; голос был низким и ужасающе спокойным. — Я больше никогда с тобой не заговорю.
— Прости, просто…
— Просто у меня есть имя, — перебила она, не желая выслушивать оправдания. — И чудное прозвище, что ты дал.
— Мне кажется, что я не вправе.
Дождавшись, когда будет ослаблена последняя лента, Ариадна обернулась. Между нашими лицами остались считанные миллиметры, и я кожей ощущал её дыхание. Запах лимонного мыла перебивал естественный запах лисицы, однако его теплые ноты я угадал бы и на улице, по которой она однажды прошлась.
— Произнеси его.
Серо-зеленые глаза прожигали во мне дыру. Я до боли сжал кулаки, чтобы вернуть себе чувство реальности; магия в груди проснулась и пыталась вырваться, воспользовавшись учащенным сердцебиением.
— Ариадна, я…
— Вот и умница, Эзара!
Широкая улыбка озарила юное лицо, добавив ударов моему сердцу ещё на несколько секунд. Довольная маленькой победой, Ариадна щелкнула меня по носу и через секунду уже спряталась за стоящей в трех шагах от нас ширмой. Я улучил секунду, чтобы оглядеться; покои принцессы оказались ничуть не шикарнее моих; разве что цветов в них было куда больше. Вазы стояли на каждом из подоконников, а одну из стен украшали многочисленные засушенные венки, развешанные по — лишь лисице ясному — принципу; один из них казался совсем свежим.
Я взволнованно опустил руку в карман брюк. О чём я думал, когда пришёл, чтобы вручить Ариадне результат своих жалких попыток приблизиться к прекрасному? Что за идиот пишет любовные письма почти замужней даме? Что я ей скажу?
— Почему ты пришёл? — будто прочитав мои мысли, спросила принцесса. — Обычно ты более осторожен. Что-то случилось?
— Нет, я… — начал придумывать ответ я, но, не найдя слов, засмеялся. — Ты была права. Просто придурок.
— Не похоже на тебя, — не согласилась она, появляясь из-за ширмы в ночном платье и плотно завязанном бордовом халате. Цвет чарующе оттенял её кожу и волосы. — Что бы ни случилось, ты можешь рассказать мне.
— Нет, дело не в этом. Ничего не случилось. Как уже сказал, поддался порыву, и… это тебе.
Я протянул принцессе тот самый лист; он был настолько помятым, будто путешествовал в кармане годами. Озадаченная, она принялась медленно разворачивать письмо. Когда она присела на край кровати, застеленной бордовым покрывалом, её глаза уже бегали по строчкам.
Я не представлял, куда себя деть. Сначала мне стало безумно стыдно за написанные слова, через секунду я уже гордился, что смог выразить на бумаге хоть что-то, а ещё через секунду в панике искал пути отхода. Я смотрел в окна, рассматривал картины на стенах, разглядывал узор амаунетского ковра на полу — проще говоря, делал всё, чтобы не смотреть на реакцию принцессы.
— Териат, — позвала лисица. Голос ее прозвучал будто бы издалека, полный незнакомой мне эмоцией. — Ты это написал?
Смущенное молчание и очевидное желание спрятаться в ближайшем углу она посчитала положительным ответом. Странные, но удивительные чувства. Новые, как и многие другие, что Ариадна во мне пробуждала.
— Это потрясающе, — приближаясь, прошептала она. Её рука коснулась моей, и на контрасте с теплом Ариадны я осознал, что по температуре она была близка к глыбе льда. — Ещё недавно ты совсем не знал письма, а теперь… это…
Стук в дверь.
— Ариадна, ты не откроешь мне?
— Кнорд! — неожиданно для себя выдохнул я, зажмуриваясь.
Происходящее в покоях принцессы казалось мне сном, и я проверил, не могу ли оборвать его, как делал всегда, если воображение подкидывало мне неприятные образы. Стук не остановился.
— Кнорд? — переспросила лисица, игнорируя настойчивость жениха. — Что это?
— Правда думаешь, что сейчас — самое время, чтобы выучить эльфийские ругательства?
Ариадна несколько раз моргнула, и после короткого взгляда на дверь осознание мелькнуло в ее глазах. Она напугано заметалась по комнате. Зачем-то поправив мятое покрывало, она бросила лист со стихотворением на тумбу у кровати, и рукой указала мне в сторону прилегающего к спальне кабинета. Я послушно спрятался за тяжелой дверью, однако оставил тонкую щель; гнусное желание подслушать разговор взяло надо мной верх.
Звук щеколды. Скрип двери.
— Я встретил Мию в коридоре, — объяснился принц. — Она сказала, что тебе нездоровится. Ты простудилась?
Тремя большими шагами он преодолел половину комнаты, обрекая Ариадну на полноценный разговор. Принцесса раздраженно захлопнула дверь; она хотела отвязаться от него парой быстрых фраз.
— Вовсе нет, — отчеканила девушка, сложив руки на груди. — Просто хотела побыть одна.
— Ты чем-то расстроена?
Сам того не заметив, я подобрался ближе к двери и нашёл угол, под которым щель позволяла мне видеть обоих участников разговора. Хант выглядел искренне озабоченным. Он находился на приличном расстоянии от принцессы, руки держал в замке за спиной, а взгляд его всё так же искал внимания и поддержки невесты. В попытках узнать что-либо об испортившемся настроении Ариадны, он стал блуждать по комнате.
— Что это?
Кровь застыла в жилах. Принц поднял лист, что Ариадна так небрежно бросила на тумбу. Напряженная, как струна, она тут же бросилась к Ханту.
— Это не твоё дело.
Лисица попыталась выхватить кусок пергамента, однако Хант, будучи искусным воином, легко ушёл от столь предсказуемой атаки. Казалось, ему хватило мгновения, чтобы ознакомиться с содержимым листа.
— Кто он?
— Это не твоё дело.
— Я собираюсь жениться на тебе! — вспылил он, нервно комкая лист в руке. — Это моё дело!
— Это твой выбор, — пожала плечами принцесса, стараясь сыграть полное безразличие. — И отца. Я не принимала участия в переговорах.
— Это стражник?
— С чего ты взял?
— Почерк, — Хант расправил лист и пальцем указал на буквы, что я так старательно выводил. — Либо тебе в любви признаётся ребенок, либо это стражник или слуга, плохо обученный грамоте.
— Я не знаю, кто это, — соврала лисица. — Подсунули под дверь.
— Нет нужды лгать, Ариадна.
Хант кинул письмо на пол и сделал шаг по направлению к принцессе. Девушка напряглась, но не поддалась провокации и осталась на месте. Принц сделал еще шаг и взял обе её руки в свои.
— Я знаю, что ты не любишь меня, — прошептал он, губами приблизившись к ее пальцам. — Ты и не должна. Мы оба понимаем, что этот брак задуман не для нашего счастья, а для благополучия наших домов. Если ты любишь другого, я не расторгну помолвку. Но и ты должна понимать, что тебе нужен человек, равный тебе по статусу.
— Позволь мне решать самой.
— С тобой иначе никак, — улыбнулся он. — Свадьба состоится в любом случае. Как мы будем жить после — зависит от нас. И я хочу, чтобы ты знала, что я буду бороться за твою любовь.
— Хант, я не уверена, что…
Их шепот стал настолько тихим, что я невольно пододвинулся ближе к щели и задел дверь. Скрип заржавевших петлей тут же привлек внимание принца и повлёк за собой звук вытаскивающегося из ножен кинжала. Мне даже померещилось, будто он сумел поймать мой взгляд, несмотря на толстый слой дерева.
— Хант!
Принц повернулся к Ариадне. Та, стараясь как можно скорее отвлечь жениха от очередной глупой выходки с моей стороны, обеими руками схватила его лицо и, на секунду замерев в пути, припала к его губам. Хант мгновенно обмяк. Кинжал под собственной тяжестью спустился обратно в ножны, а руки принца оказались на спине невесты, крепко прижимая её к груди. Подобно клинку, моё сердце потяжелело и потянуло меня к земле.
Их поцелуй длился вечность; неважно, секунду или минуту — в любом случае, слишком долго. Настолько, что в моём теле похолодела и покрылась коркой льда, казалось, каждая клеточка, ещё недавно горевшая от прикосновений принцессы. Я не мог смотреть, но и не мог оторвать взгляда, потому что неизвестность происходящего ещё ожесточеннее мучила бы воображение. Когда поцелуй, наконец, закончился, нежность в глазах Ханта была такой настоящей, что я едва поборол желание выскочить и, подобно дикому зверю, вонзить когти в его шею.
— Тебе пора идти, — напомнила Ариадна.
Хант молча повиновался, ошарашенный внезапной благосклонностью невесты. Слегка поклонившись, он улыбнулся и покинул покои. Ариадна же не спешила сдвигаться с места: она застыла, вероятно, обдумывая свой поступок. Медленно подняв руку, она дотронулась до своих губ и слегка погладила оставленный мной шрам.
Я выбрался через окно.
Оно выходило на слабо охраняемую башню Восхода и примыкающую к ней стену; исполнив пару несложных трюков, я спустился на каменную дорожку, предназначенную для наблюдения за городом с высоты, и бесцельно побрел вдоль, изображая задумчивого гостя короны, полюбившего ночные прогулки. За закрытыми дверьми спальни я, несмотря на успокоительный свежий воздух, оказался сражен всепоглощающим приступом паники: грудь сдавило, сердце застучало в ушах, пальцы рук похолодели. Я прислонился к стене, найдя в ней опору, но тело сотрясало такой дрожью, что затылок вскоре заболел от полученных ударов.
Я пообещал себе больше не подвергать нас с лисицей такой опасности, хоть и не знал, сумею ли это обещание сдержать.