Я предложил королеве войти, и она без раздумий спряталась за дверью. Её грудь взволнованно вздымалась и опускалась, а руки нервно перебирали подол платья. В свете рассветного солнца, пробирающегося в комнату через окна, я впервые заметил серебряные нити волос в её прическе.
— Я поступаю неправильно, — заявила она. — И, возможно, глупо. Потому прошу вас выслушать меня, не задавая лишних вопросов, и дать мне уйти, будто этого разговора никогда не случалось.
Я молча кивнул. Ровена тревожно металась по комнате, не в силах остановиться; в таком состоянии она едва ли могла говорить. Я слышал, как бьется её сердце; если она издаст хоть звук, его стук тут же её перебьет. Спрятав руки за спиной, я терпеливо ждал, когда королева будет готова. Остановившись у окна, она повернулась ко мне спиной; ей было легче говорить, не глядя в глаза.
— Вас собираются заключить под стражу. Моя падчерица отдала приказ.
Я, как она и просила, не задавал вопросов, хоть они и рвались наружу, разрывая кожу. Кровь в венах забурлила, вскипая, и паника охватила мой разум. Я лгал не так хорошо, как мне казалось.
— Ныне меня не ставят в известность о делах подобного рода, но я слышала их разговор. Хочу, чтобы вы были предупреждены.
— Когда?
Королева не подала виду, но явно была разочарована нарушением единственного — и очевидно несложного, — правила.
— После охоты. За измену и угрозу жизни короны.
Я глубоко вдохнул. До начала королевской охоты три дня. Что ж, в лесу перед группой воинственно настроенных стражей у меня найдется целый ряд очевидных преимуществ.
Мысли стремительно вернулись к капитану. Наверняка, советник уже убеждал его в том, что нашелся прекрасный способ заставить меня замолчать; даже если заключенный под стражу изменник начнет нести небылицы о порочной связи двух главных приближенных короля, ему поверит разве что умалишенный сосед по камере.
— Она утверждает, что вы выведываете сведения, которые в будущем применит Сайлетис для уничтожения нашего рода и захвата города, но, сэр, я… — задыхаясь, щебетала Ровена. — Даже если это — правда, я не желаю ей верить.
Королева наконец обратила ко мне лицо; светло-зеленые глаза сверкнули влагой. Утреннее солнце влюбленно ласкало её оливковую кожу, напоминая о теплых землях Драрента, где прошли её детство и юность. Я с удовольствием подумал, что примерно так же будет выглядеть Ариадна спустя два десятка лет, и невольно улыбнулся этой мысли, завороженный зрелым очарованием королевы.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — слегка поклонился я. — Надеюсь, этот разговор не принесет вам неприятностей.
— Нет, — уверенно ответила она, как бы невзначай касаясь уголка глаза указательным пальцем. — Ведь никакого разговора не было.
Тем же утром я оказался в кузнице, где позаимствовал подмастерье для подготовки моего оружия к охоте; наконечники стрел, как и клинки, нуждались в качественной заточке. С такой просьбой в последние недели к кузнецу прибывали многие знатные мужи, и это не выглядело как жест нездорового интереса к предстоящему событию.
Киан выслушал дословный пересказ информации, полученной от королевы, и после долго и мучительно пытал меня о каждом сказанном слове и каждом сделанном в стенах замка шаге. Я признался ему во всём, даже в самом глупом и постыдном, но он не дал никакой оценки моим действиям; как ни странно, это меня раздражало. Порой мне хотелось, чтобы меня отругали, указали на ошибки и сказали, как поступать правильно, но Киан лишь отмахивался, твердя, что каждый из нас идет своим путем. Даже если этот путь важен для всех — он по-прежнему мой, и лишь мне решать, каким он станет.
— Мы всё подготовим, — после долгого размышления произнес он. — Раз тебя планируют задержать за угрозу жизни короля, значит, вас должны оставить наедине. Отведи короля на западную поляну.
Обед в королевской столовой снова поприветствовал разросшимся столом. Помимо многочисленных не интересовавших меня персон — троюродных тетушек королевы из Драрента, внучатых племянников короля из Эдронема и прочих, — присутствовали и весьма любопытные лица. Дамиан Гаэлит — король Куориана — сидел подле своего сына, всем видом демонстрируя свое над ним превосходство. Его осанка ровна, поза открыта, улыбка широка. Он бесконечно долго говорил обо всём на свете, позволяя вмешиваться в разговор кому угодно, но не своему сыну; как только тот смел подать голос, король одним взглядом отрубал у того всё желание говорить. Хант не противился, что шло вразрез со всеми представлениями о его характере — он замыкался, и, стоило отцу поднять руку, вжимал голову в плечи, будто пес, которого этой рукой ежедневно бьют. Его челюсть напрягалась, лишь когда Дамиан говорил что-то о его невесте, но и тогда слова застывали на губах несказанными. Ариадна не смотрела никуда, кроме тарелки.
Она вообще никому не смотрела в глаза. Её кожа была бледна, а дыхание тяжело. Я чувствовал от нее странный кисловатый запах; так обычно пахнут люди, стоящие на пороге болезни. На следующий день она не появилась ни на одном приеме: “принцессе нездоровится”, отрепетировано отвечали служанки. Несколько раз я проходил под её окнами и забредал в крыло, где находмились её покои: отовсюду был слышен страшный кашель и проклятия, что лисица отправляла ему вслед. Собрав все известные мне травы, что могли бы помочь избавиться от недуга, я оставил их у дверей лекаря с соответствующей запиской. По слухам, ей становилось лучше.
Ещё одним новым гостем был Рагна — тот самый седовласый юноша, появившийся при дворе после таинственной поездки Минервы и позже так же таинственно исчезнувший. Он являлся известным во всем мире — хоть я прежде о нем и не слышал, — магистром магии и, несмотря на юные черты чарующе красивого лица, появился на свет больше полутора веков назад.
— Моё настоящее имя — Магнус Ардгласс, — признался он в разговоре Аурелии Ботрайд, еще не представляя, сколько восторга вызовет у нее своим происхождением. — Сайлетис был мне домом, пока родители не погибли и магистр Матео не забрал меня под своё крыло.
— Сколько же вам было лет, дорогой? — не скрывая ликования, причитала она.
— Восемь, — бросил Рагна. Эта история давно не задевала его чувства.
— А вот господин Териат покинул Сайлетис по своему желанию, и, кажется, совсем об этом не сожалеет!
Колдун впервые за вечер взглянул на меня с интересом; прежде его взгляд скользил по мне быстрее, чем по блюдам на столе. Неудивительно: золотые нити защищали меня от лишнего внимания.
— Когда-то и у меня были рыжие волосы, — произнес он с нотой грусти, гладя себя по седым прядям.
— Уверен, в ваших силах вернуть им краски.
— Как и многое другое, — усмехнулся он. — Ваш акцент потрясающ. Так напоминает мне о детстве! Северный?
— Всё верно.
— Как вас зовут?
Разумеется, он не раз слышал моё имя; его интересовало другое — фамильное, — что все так тщательно избегали по моей же просьбе.
— Териат Эрланд, — представился я, сопроводив слова легким наклоном головы. — Но, прошу, просто Териат.
— Эрланд… — проигнорировал он, задумчиво прищурившись. — Незнакомо мне. “Чужак”. Похоже, не вы избрали для себя судьбу странника — ваш род сделал это за вас.
Я пожал плечами. Каждый из нас идет своим путем.
Когда король собрал всех участников охоты и объявил об её начале, стояла невероятная жара. Палящее солнце было беспощадным и ненасытным, будто стараясь вытянуть из природы всю влагу до последней капли. Доспехи для такой погоды были лишними — они висели на теле бесполезным, мертвым грузом, — но большинство из участников и не подумали от них отказаться. Я ограничился кожаным нагрудником, самым тонким из тех, что смог выторговать в королевском хранилище. Смотря на претенциозных рыцарей, вроде тучного сэра Фалкирка, едущих в полной амуниции, я с трудом сдерживал смех, представляя, как быстро звон железа распугает всех животных на их пути.
Охота в Арруме была разрешена для людей, но лишь в строго отведенных местах: там, где они не встретят оленей или не набредут на поселения местных жителей. Самым удобным способом найти такие места было идти вдоль реки Эйлдре, что спадала с гор Армазеля и, слегка задевая земли Греи, уходила вглубь родного мне леса. Король не нарушал договоров с азаани; мирное сосуществование и без того давалось нелегко.
— Мы разделимся по парам, — объявил Эвеард, когда все остановились в ожидании дальнейших приказаний. — В каждой должен быть тот, кто прежде охотился в этом лесу и знает соответствующие правила.
— Не убивать оленей, — послышался голос из толпы. Юный; я бы даже сказал, детский.
— В том числе, — сдержанно согласился король. — Капитан Фалхолт распределит вас, дождитесь его указаний. Сэр Териат, вы идете со мной.
Я почтительно поклонился, изобразив изумление и несказанную благодарность. Не будь я предупрежден — в самом деле, отреагировал бы именно так.
Пепел разочарованно фыркнул, когда пришлось спешиться и привязать его к дереву; он, верно, предвкушал, как будет бороздить прохладные лесные просторы, скрытые под тенью деревьев, но охотиться верхом — верх глупости. Я мысленно извинился перед ним, и тот на мгновение понимающе уткнулся горячим носом мне в плечо.
Поначалу король не давал мне вставить и слова, и у меня не выходило направить его на запад. Он то и дело рассказывал истории из своей юности, спугивая всю живность в округе, но делал это без высокомерия, искренне — не как правитель, а как отец или старший товарищ. Я вспоминал, как много о нем мне рассказывал отец: он называл его справедливым правителем, хоть и не считал его достойной сменой предшествующему королю. Народом правила Ровена — ей эта роль пришлась по вкусу, — а войнами заведовал Эвеард. В молодости он лез в драки без причин, но все же был отличным воителем, победившим во многих сражениях и принесшим славу многим благородным домам; его путь к короне был тернист, но неизбежен. Вероятно, так же себя чувствовала Минерва — неприкосновенной победительницей.
Заметив, как внимательно я рассматриваю землю на предмет следов животных, Эвеард все-таки вернул мысли к охоте. Он заинтересованно расспрашивал, где я успел поохотиться в своей жизни, и я бессовестно выдумывал, пытаясь примерно соотнести местности и обитающих в них животных. Его впечатлило мое чутье — он посчитал это даром свыше, но этим даром были лишь присущие каждому эльфу слух и зрение, — и он позволил мне быть главным, направлять его. Вероятно, это было лестью, что должна была расслабить меня и сделать легкой мишенью для гнусного заговора, придуманного принцессой, но она сыграла мне на руку.
Я, согласно указаниям Киана, вывел короля на западную поляну; там водилось невероятное число самых крупных зайцев, что мне доводилось видеть в жизни. Следы их лап вводили в заблуждение даже опытных охотников, и король подозрительно щурился, выслушивая мои аргументы, пока, наконец, не услышал шорох.
Огромный серо-коричневый заяц гордо вышагивал по поляне. Его челюсть двигалась, постепенно поглощая пучок молодой травы, что торчал изо рта. Король изумленно замер, но я тихонько коснулся его лука, намекая, как следует поступать при виде потенциальной добычи. Доставая стрелу из колчана, он задел ветку стоящего сзади дерева; шум спугнул животное, но моя стрела оказалась быстрее заячьих ног.
— Впечатляющая скорость, — с легкой опаской прошептал король. Я никогда не давал ему поводов сомневаться в моей дружелюбности, но он, казалось, медленно начинал верить в верность выдуманного для меня приговора. — Дождемся ещё одного?
Я кивнул. Мы занимали разные позиции, успели освежевать пойманного зайца, поесть ягод и собрать несколько редких грибов, но собратья убитого будто чувствовали, что ступать на поляну опасно, и успешно прятались в своих жилищах. Разочарованный Эвеард предложил отыскать новое место, и я чуть не увел его, как вдруг за спиной раздался оглушающий треск веток.
— Ваше Величество, — окликнул я, но его глаза уже были намертво прикованы к источнику шума.
Эвлон шёл медленно, позволяя прочувствовать всю мощь его величия. Шерсть оленя блестела на солнце, будто была усыпана мириадами драгоценных камней, а на месте каждого его шага следом распускались цветы. Жизнь и магия, заключенные в теле животного, в самом чистом своем воплощении приближались к двум заскучавшим охотникам.
— Эв… Эвлон… — король едва выговаривал слова, сбитый с толку, но восхищенный божественным ликом оленя. — Я слышал о нем лишь… лишь в сказках.
Эвеард опустил оружие, но божество это едва ли волновало; его не пугали жалкие человеческие стрелы. Он знал, что гнев Богини страшит людей пуще многого; смевших так рисковать история никогда не знала. Эвлон направил взгляд на меня: глубокий, всепоглощающий.
Пусть он коснется меня.
Голос прозвучал в моей голове, и я вздрогнул; прежде он никогда со мной не говорил. Я думал, такой чести могла удостоиться лишь азаани.
Не медли.
Он был столь низким, что все мое существо будто вибрировало от его звука. Я застыл, пораженный необычным ощущением. Король ничего не слышал, но его удивление было еще более нескрываемым. Эвлон подошел к нему почти вплотную; Эвеард, казалось, забыл, как дышать.
— Прикоснитесь к нему.
— Что?
Король повернулся ко мне, не ожидавший подобных сумасбродных предложений. Воздух, выходящий из ноздрей оленя, колыхал его седые пряди.
— Не кажется ли вам, что вам выпала великая честь? — шептал я. — Я читал, что ни одному человеку прежде не доводилось встретить короля этого леса.
Король с надеждой взглянул на Эвлона; темные озера глаз смотрели на него в ответ. Огромные ветвистые рога возвышались над королем, делая его маленьким, даже игрушечным на фоне исполинского животного. Нереальность происходящего захватила короля, и он самозабвенно протянул руку к мохнатой морде.
Стоило его пальцам коснуться кожи оленя, как всё вокруг залило ярким светом; мне пришлось тут же прикрыть лицо рукой, иначе казалось, будто я навеки ослепну. Свет постепенно исчезал, и, открыв глаза, я увидел, что весь он сосредотачивается в правителе Греи. Он лился из его глаз, рта, ушей, горел в груди, руках, ногах, каждый палец его рук испускал лучи, будто он, будучи главнейшим из богов, сумел съесть солнце. Иногда свет мерк, и из короля выходили сгустки тьмы; я наконец понял, что задумал Эвлон. Он очищал короля. Очищал от всех нечистых мыслей и недобрых побуждений, что в его душу заложила дочь, желая захватить волю отца. Очищала от лжи, делая его тем, кем он являлся на самом деле — справедливым правителем с добрым сердцем и храброй душой, что не стал бы прятаться за юбкой беловолосой принцессы, выполняя ее приказы. Тем Эвеардом, которого знала Грея; тем, кого Грея заслужила.
Свет исчез. Колени короля подкосились, и я тут же поймал его, предотвращая падение. Взгляд был пустым, будто тело его проснулось, но разум еще находился в глубоком сне.
Отведи его в замок. Сейчас.
Зачем?
Ему нужен сон. Он придет в себя очень скоро, но лишь после сна все его защитные барьеры возродятся с новой силой. Сейчас он уязвим.
Солнце в зените. Охоту не заканчивают так рано.
Эвлон поднял взгляд к небу и двинулся вглубь леса. Я ждал от него указаний, но его молчание с каждой секундой все больше давило на плечи. Эвеард замычал; сознание стало возвращаться к нему.
Сделай это.
Я осторожно оставил короля, дав ему новую опору в виде ствола векового древа, и взглянул вслед уходящему оленю. Он не оборачивался; либо знал, что я все пойму правильно, либо не интересовался исходом событий, возложив всю ответственность на меня. Впрочем, от этого мало что менялось.
Глубоко вдохнув, я отошел от короля на несколько больших шагов и встал посреди поляны. Я никогда не делал подобного и не знал, что из этого могло выйти. Но разве у меня был выбор? Сделай это. Снова глубокий вдох. Снова. Еще один. Удар по ребрам, боль волной прокатилась по телу. Клетка, заскрипев заскучавшими петлями, открылась.
Вторя рисунку вен, молнии забегали по телу, наполняя каждый его сантиметр. Меня ощутимо трясло; казалось, я никогда не давал ей столько свободы, но и никогда ещё не требовал от неё столь многого. Эзара, чёрт тебя подери, соберись! Голос Финдира ударил меня наотмашь. Он не зря потратил столько месяцев, думал я. Он достаточно обучил меня.
Грудь сдавило, выбивая из легких воздух. Сам того не ожидая, я разразился криком, взревел, спугивая птиц с веток. Магия отправилась в путешествие по вскинутым рукам, и к безоблачному небу поднялись две огромных молнии. Столкнувшись с облаками, они окрасили их в темно-серый, и дождь тут же окропил листья.
Прозвучал рог. Охота подошла к концу.
Не сумев удержаться на ногах, я упал на землю. Ладони горели; на них красовались два огромных красных ожога. Я спешно достал из колчана перчатки для стрельбы, которые за ненадобностью никогда не надевал, и натянул их, превозмогая боль и крепко сжимая челюсти. Услышав движение, я тут же метнулся к королю; его взгляд уже приобрел осознанность.
— Надо же, — захохотал он. — А ведь ни облачка не было!
— Погода — удивительная вещь, — согласился я, не солгав о своем изумлении.
— Что ж, в таком случае, пора возвращаться.
В рог протрубили снова. Сигнал выдвигаться в оговоренное место встречи.
Всю обратную дорогу мы поддерживали милую беседу о погоде, животных и особенностях охоты, а когда дошли до оставленных нами коней, долго смеялись над их возмущенными мордами. Король будто стал ребенком, до ужаса невинным и доверчивым, и это, полагаю, то, о чем предупреждал Эвлон, — он стал уязвим, как никогда.
Мы прибыли к выходу из леса последними; вероятно, успели уйти дальше других. Некоторые гвардейцы, что были наследниками знатных родов и были приглашены в числе прочих, при виде нас мгновенно спешились и обнажили мечи. Король удивленно вскинул брови.
— Вы что же, не узнали своего правителя?
Гвардейцы недоумевающе переглянулись. Эвеард не следовал намеченному плану.
— Ваше Величество, — поклонился один из них, подыскивая слова. Я оглядел присутствующих в поисках капитана; тот стыдливо опустил глаза, прячась за чьими-то спинами. — С вами всё в порядке?
— А не должно быть? — расхохотался он. Ему были неведомы их намерения. — Вы не поверите, кого я видел в лесу! Эту историю запишут во все книги!
Гвардейцы растерянно отступили, оседлав лошадей, и в арьергарде последовали за королем, рассказывавшим всем о невероятной встрече, состоявшейся на западной поляне. Подданые наперебой называли Эвеарда избранным богами, а тот лишь отмахивался, повторяя, что был не более, чем удачливым неудачником. Про мое присутствие на той поляне все благополучно забыли, увлеченные речью короля.
Капитан Фалхолт стал единственным, кто обратился ко мне. Приблизившись справа, он слегка наклонился, чтобы не говорить слишком громко; дождь оглушающе барабанил по доспехам знати, старательно заглушая слова. Впрочем, со мной он мог говорить хоть шепотом.
— А с тобой всё… с тобой всё в порядке?
— А не должно быть? — улыбнулся я.
Сославшись на усталость, король укрылся в своих покоях сразу после возвращения в замок. Люди шептались, предлагая варианты истинной причины: “старик уже не тот, что прежде” — хоть он вовсе и не был стариком, — “поранился и не хочет, чтобы об этом кто-то знал”, кто-то даже выдвигал предположения о назначенной встрече с фавориткой, однако королева разрушила почву для сплетен, проведя все время “болезни” рядом с ним. Её любящий взгляд и теплые руки не отпускали его ни на минуту, пока он не нашел сил вернуться к делам. Восстановление заняло два дня.
Как только Эвеард включился в придворную жизнь, люди шептались уже об ином — о разгладившихся морщинах и огню в пепле серых глаз. Правитель Греи действительно помолодел как внешне, так и внутренне; стал веселее, разговорчивее, активнее. Одним ранним утром я даже встретился с ним в тренировочном зале, и мое удивление разделили абсолютно все присутствовавшие. Король обнял Кидо, шепнув ему что-то вроде “ты молодец, сынок”, и тот едва сдержал бушевавшие в нем эмоции. Даже всегда строгий и сухой Аштон толкнул меня локтем, изумленно таращась на отца с сыном, но так и не смог ничего вымолвить.
Почти повсюду Минерва ходила следом за королем. Будто дитя, от скуки достающее родителя, она не отходила ни на шаг, без устали бросая в него колкие фразы; её тон был приказным, тяжелым — другие от его звука падали ниц и клялись в вечной верности, — но Эвеард игнорировал все капризы недовольной дочурки. Члены совета вторили ей, донимая вопросами, почему на заседании отсутствует принцесса, и король вновь и вновь отвечал, что для этого попросту нет причин. Он поручил ей помочь королеве в организации предстоящей свадьбы, и её недовольный вскрик в тот же миг услышали на всех этажах.
Я изображал искреннее недоумение, обсуждая со знатью перемены, столь внезапно произошедшие с королем. В первые дни никто не давал им положительной оценки: резкие изменения настораживают, заставляя задуматься о стороннем вмешательстве в дела короны. Подозрения большинства падали на новоприбывшего Рагну, что заставляло его юное лицо напрягаться и хмуриться; воздух вокруг него в эти моменты будто бы сгущался. Я заметил, наконец, изменения и в нем; о них тоже говорили многие. Его глаза.
Когда колдун спокоен и дружелюбен, они — светло-голубые, контрастирующие с загорелой кожей; многие из последних десятилетий, по слухам, он провел на юге. Когда до его ушей доносились сплетни о причастности “седовласого” к “неразберихе в замке”, радужка глаз тут же заливалась палисандровыми оттенками. Пока что я знал лишь две ипостаси, но был уверен, что существовали и другие.
Несмотря на настороженное отношение, каждый шаг Рагны сопровождался компанией дам разных положений и возрастов. Мягкие черты юного лица в сочетании с высоким, худощавым, но обладающим кошачьей грацией телом привлекали женщин и без применения особых чар. Они просили его о личных встречах без лишних глаз, о зельях, о гаданиях — что особенно его оскорбляло, — но их общество ничуть его не интересовало. Лишь изредка он тешил самолюбие юной Элоди, исполняя для нее небольшие фокусы; впрочем, и этот жест выглядел вымученным. Его интересовали беседы — беседы обо всем на свете, — будто он много лет провел в тюремной камере, мучаясь безмолвием, и теперь наверстывал упущенное. Эту его потребность с лихвой удовлетворяла Минерва, с которой он проводил большую часть свободного времени, заставляя прочих дам разочарованно вздыхать. Советник Лэндон часто составлял им компанию.
Спустя некоторое время к поведению короля привыкли, и плюсы от изменений стали очевидны. Магия Минервы на фоне этого будто ослабла: либо она не пыталась вновь управлять разумом отца, либо Эвлон заметно усложнил этот процесс. Весь королевский совет вновь подчинялся только законной власти, хоть одержимость принцессой и не исчезла, а лишь покинула зал переговоров. Как и Лэндон, теперь часто пропускающий собрания и получающий заметно меньше королевского внимания. Всё встало на свои места: Эвеард будто вспомнил о родственной связи с Кидо, и всё тепло его отцовского взгляда теперь направлялось к капитану, а не к советнику. Первый все ещё не научился принимать отцовскую любовь; второй же быстро привык быть в немилости.
Дамиан Гаэлит — каким бы неприятным человеком он не был, имя у него звучное, будто скользящий по языку мёд, — почти всегда находился в компании куорианских воинов. Каждый день подолгу общался с ними, выслушивая все проблемы и замечания; те без конца жаловались на скучную Грею и тоску по морю. Казалось, что он искал прорехи в делах сына, чтобы затем ткнуть его в них носом, как щенка, и мне становилось искренне жаль Ханта — я никому не пожелал бы такого отца. Выражение его лица всегда было дерзким и самодовольным, точь-в-точь как у сына, когда тот только прибыл в Грею, копируя поведение властного отца-правителя. Эвеард предпочитал избегать любого личного общения с ним, делая исключения лишь для решения безотлагательных деловых вопросов.
Прогуливаясь по садам после завтрака, рядом с пышными ломкими ивами я встретил уже привычную взору светловолосую пару. Минерва что-то увлеченно рассказывала, активно жестикулируя; колдун молча слушал, изредка подтверждая своё внимание еле заметным кивком. Завидев меня, Рагна одними лишь глазами намекнул принцессе на мое присутствие; резко обернувшись, она одарила меня мягкой улыбкой, от которой почему-то стало не по себе.
— Господин Териат, — поприветствовала она, присаживаясь в легком реверансе. Я нахмурился; с каких пор она так любезна? — Что-то не так?
— Всё прекрасно, — услужливо ответил я. — Надеюсь, и Ваше Высочество находится в добром здравии.
— Со мной всё прекрасно, и моя дражайшая сестра тоже вскоре вернется в общество. Свадьба совсем скоро, вы представляете?
— Не могу дождаться, — выдавил я.
Минерва ухмыльнулась. Вот лицо принцессы, что мне знакомо: довольное уколом в самое сердце. Самой ей не было дела до свадеб: ни до свадьбы Ариадны, ни до своей, о которой никто никогда даже не помышлял. Я не слышал, чтобы её руки приезжали просить принцы или прочие благородные мужи, чтобы устраивали турниров в её честь, чтобы она влюблялась и сбегала для встречи с любимым, а ведь она старше сестры на четыре года. В её сердце не было места для любви; ей неведомо, каково это, когда сердце наполняется счастьем. Или она хотела, чтобы все остальные так думали.
— Магистр Рагна, — поприветствовал я.
Его глаза, до того бывшие светло-серыми, начали медленно желтеть, набирая цвет, будто лимон на ветке; зрачок сделался выразительным, но в какое-то мгновение резко сузился, сделав мага похожим на змею. У меня защекотало в груди.
— Териат, — обратился он, опустив все ненужные титулы. — Не хотите ли присоединиться к нашей беседе?
— Не смею вас беспокоить.
Магистр резко приблизился ко мне, и я инстинктивно сделал шаг назад. Руку обожгло короткой вспышкой боли; розовый куст за моей спиной обладал крупными шипами, без усилий впившимися в покрытую мозолями кожу.
— Поранились? — Рагна протянул руку, предлагая помощь, и глаза его заблестели торжеством. — Позвольте помочь.
Я тут же сунул раненый палец в рот, слизывая кровь, и почти смущенно улыбнулся.
— Не стоит, — отказался я. — Я переживал и более серьезные ранения.
Магистр, казалось, был приятно удивлен моей сообразительностью, и, будто бы сделав мысленную пометку, отпрянул. Глаза стали меркнуть, но, обратив лик к Минерве, он не позволил мне рассмотреть весь процесс. Как и принцесса, Рагна чувствовал неладное. Магия помогла бы ему разобраться с пробелами в моей истории, но он не сумел ее применить. Он не выполнил условия — не заполучил ни капли моей крови.
То, что мой отец однажды обращался к подобному магу, совсем не добавляло его биографии светлых глав; магия крови, хоть и негласно, была запрещена в большинстве известных нам королевствах. Она позволяла узнать о человеке столь многое и столь многое с ним сделать, что и цену запрашивала соответствующую; я старался не размышлять, чего отцу стоило признание Кидо наследником короля. Немногие решались следовать кровавому пути, но те, что ступали на него однажды, боле не могли с него свернуть — жидкой властью полнились вены любого живущего, а отказаться от власти, что уже вкусил, — все равно, что отказаться дышать.
Минерву утомило ожидание разрешения молчаливого конфликта.
— Хорошего дня, господин Териат, — бросила принцесса. — Будьте аккуратны в саду — розы в это время года страшно агрессивны.
В следующий раз я увидел их тем же днем на ужине. Ариадна действительно появилась в столовой — но лишь на минуту, чтобы перекинуться парой слов с Лианной, вероятно принимающей участие в её лечении. Платье принцессы было простым и мятым — полагаю, в нем она последние дни лежала в постели, — волосы растрепаны, взгляд источал усталость. Я ощутил почти физическую нужду прижать её к груди, забрать все недуги себе, чтобы вновь увидеть её сияющей и улыбающейся, но в сердце кольнуло: я не видел её такой мучительно давно. Она перестала выходить в город, где так любила бывать раньше, и проводила столько времени в компании ненавистных ей людей, что сама едва ли помнила звук своего смеха. Зато его помнил я — звонкий, искренний, заразительный, — и отдал бы все, чтобы услышать его вновь.
Неприятно признавать, но к обществу ненавистных лисице людей я привык и прикипел. В каком-то смысле мне нравилась их предсказуемость: я знал, что сэр Фалкирк сметет все блюда со своей половины стола в первые десять минут приема, а мадам Ботрайд осуждающе взглянет на него за это; знал, что милая Элоди попросит рассказать ей историю о странствиях, а её старшая сестра будет флиртовать с кузеном принца Ханта; знал, в конце концов, что Минерва будет с презрением смотреть на непокорного отца, а король Дамиан вновь упрекнет сына в какой-нибудь мелочи. Их стабильность позволяла мне считать, что у меня все еще было время для хитростей и маневров, было время, чтобы придумать план по решению проблемы, из-за которой я оказался в замке. Проблемы, которую я по-прежнему затруднялся сформулировать, не понимая, что, кроме праздной жизни, я должен был познать за месяцы жизни в замке. Их стабильность оправдывала мою затянувшуюся слежку.
Глубокой ночью я тренировался в дальней части сада, что за последние недели стала мне родней покоев. Соловьи тихонько переговаривались на деревьях, будто обсуждая — а порой и осуждая — каждый мой выпад. Двигаться я стал лучше: увереннее, плавнее, проворнее. Но особой связи с куском металла так и не почувствовал; тисовый лук все равно был мне ближе прочего оружия.
Когда небо на горизонте стало светлеть от первых лучей солнца, уши заложило от оглушающего звука. Несколько секунд я приходил в себя, отыскивая источник, пока, наконец, не понял: звенел колокол на вершине башни Заката. В ответ на пробежавшую на задворках разума мысль сам воздух будто бы переменился. Я тут же сорвался с места.
Бежал изо всех сил, мысленно проклиная себя за то, что зашел так далеко; сегодня я не пользовался магией, и прятаться не было нужды. Магия трепетала, реагируя на небывалое возбуждение разума, а ноги несли так, будто я скакал верхом, и лишь ускорились, завидев вход в замок. Я не успел отворить их сам; тяжелые деревянные двери распахнулись, будто весили не больше птичьего пера, и из-за них выбежала лисица.
Она жива. И она бежала ко мне. На её лице не отразилось ни капли удивления от возникшего в рассветном тумане знакомого лица; она знала, что найдёт меня тут. Некоторые из окон в её покоях выходят на мою любимую часть сада.
Некогда ослабевшее тело вдруг набралось силы и гнева, и она, раскрасневшись, выкрикивала одно ругательство за другим. Я едва успел замедлиться, чтобы не сбить её с ног, но сама Ариадна замедляться не собиралась; приблизившись, она стала яростно колотить кулаками в мою грудь. Я крепко обнял её плечи, наплевав на глаза и уши, что стены замка отрастили за многие годы, и прижал их к себе. Воздух вокруг пропитался болью и отчаянием, и, вырываясь, она била меня, пока силы совсем не иссякли. Когда лисица обмякла, я услышал жалобное всхлипывание. Рукав рубашки мгновенно намок.
— Она… эта сволочь, она… — охрипшим голосом шептала принцесса. — Она его отравила.
Грудь стиснуло болью, будто криком. Меня придавило к земле.
Оглушающий звон колокола. Звук голоса стражника со стены.
— Король мертв!