Девочки довели меня до дома за руку, чтобы исключить возможность побега, и усадили прямо на землю рядом с цветником, раскинувшимся под нашими окнами. Мать увлеченно разглядывала растения, что я считал сорняками, и бережно собирала их в небольшие букеты, подвязывая тонкими лентами. Я знал, что следом она подвесит их к потолку, и я — как всегда, не заметив, — обязательно собью головой несколько из них.
Мама разбиралась в травах, и порой, вернувшись домой, я заставал какую-нибудь несчастную женщину, плачущую на ее плече в мольбах о помощи захворавшему ребенку. Несмотря на славу мастера в своем деле, мама не спешила становиться лекарем; лучшие умы приглашали ее впитать их безграничные знания так же часто, как других зовут на прогулку, но раз за разом она отвечала им одним и тем же — категоричным отказом. Упрямство в неподдающихся объяснению поступках, к ее сожалению, в полной мере передалось первенцу, вследствие чего между нами часто возникали недомолвки и разногласия. Впрочем, три светящихся юных существа непременно находили способ нас примирить.
Талани — самая старшая из них и, стоило заметить, чересчур сообразительная для двенадцати лет, — сосредоточенно плела косы из моих волос, в то время как близняшки Шаэль и Файлин демонстрировали мне венки, плетением которых были заняты во время всеобщего собрания.
— Помню, папа постоянно приносил нам венки, — грустно прошептала Талани. — У него был талант.
— Это у нас от него, да!
Мы с мамой ошарашенно переглянулись, но боле ничем не выдали своего удивления. Сестры едва ли не впервые заговорили о нем. Когда отца не стало, Талани едва исполнилось четыре, и я искренне полагал, что в ее сознании не осталось и тени его образа; не мог и подумать, что она в красках делилась воспоминаниями о нем с близняшками. Сердце на мгновение налилось печалью, но звонкий хохот тут же выдернул меня из мыслей.
— Расскажешь им историю? — вдруг попросила мама.
— Да, пожалуйста! — взмолилась Шаэль. — У тебя получается намного лучше, чем у мамы.
— Но и у мамы получается прекрасно, — по-наставнически поправила ее Талани.
Гулко сглотнув, Шаэль затрясла головой, как будто случайно забыла о негласном правиле, существующем лишь между ними тремя.
— Какую историю?
— Об азаани! — хором воскликнули девочки.
— Разве вы не знаете ее наизусть? — вздохнул я. — Может, что-то другое?
Близняшки сложили руки на груди и одарили меня полным возмущения взглядом. Серьезность их намерений не знала границ, и потому я поднял руки, изображая готовность сдаться.
— Тогда начнем, — пожал плечами я. Талани удостоила меня легким ударом по голове, намекающим, что мои движения мешают кропотливому процессу создания прически. — Скажите, вы знаете, что происходит, когда будущий азаани рождается на свет?
Азарт заблестел в их глазах, и близняшки принялись перекрикивать друг друга под аккомпанемент тяжелых вздохов старшей сестры.
— Лес заливается ярким светом!
— И распускаются цветы, все-все!
— Начинается гроза!
— Вот бы она началась сейчас, — проворчала Талани.
Из-за разницы в возрасте она ощущала на себе груз ответственности и стыда за каждую глупость, что совершали малышки, но чересчур яркая заинтересованность в моих историях раздражала ее больше всего. При Дворце Жизни ее уже обучали чтению на древнеэльфийском, а дома заставляли водиться с детьми, будто няньку, и выслушивать давно неинтересные ей истории. На ее месте я, вероятно, реагировал бы также, однако я был на своем, и любовь сестер грела мое сердце.
— День, когда родилась Маэрэльд, был морозным, как и любой другой в середине зимы. Представьте всеобщее удивление, когда снег в один миг растаял под ослепляющим зимним солнцем, а из земли пробились, тут же распускаясь, все существующие в мире цветы, — таинственным голосом шептал я. Близняшки театрально ахнули, изображая то самое удивление. — А когда первый крик малышки Маэрэльд раздался эхом по всему Арруму, в дерево рядом с ней ударила молния.
— Вот это зрелище, — восторженно прошептала Файлин.
— Вы же знаете, что азаани не стареет? — поинтересовался я, и девочки активно закивали. — Когда рождается новый правитель, ход жизни предыдущего начинается вновь. Он обучает нового азаани с самого детства, подготавливая к ответственной должности и силам, что простого эльфа запросто свели бы с ума. Помните, что умеет азаани?
— Управлять лесом!
— Говорить с Эвлоном!
— Маэрэльд умеет лечить, — серьезно вставила Талани.
Произносить имя азаани вслух было странно, но слышать его из уст двенадцатилетней девочки — еще необычнее. Талани питала к королеве особую, чуткую любовь, и крайне трепетно относилась к упущениям и неточностям, что я порой допускал в ходе рассказа.
Отвлекшаяся от сбора трав мама завороженно смотрела, как девочки восторженно скакали вокруг меня, называя все больше и больше способностей правительницы, а Талани поправляла их, если те оказывались неправы. Отец, отчаянно мечтавший о дочерях, погиб почти сразу после рождения Шаэль и Файлин, и они не познали той безграничной любви, коей было наполнено мое детство; очевидное сходство с чертами отца делало это осознание лишь больнее. Он был чудесным человеком — вернее, наполовину человеком, — и я, как ни старался, едва ли мог его заменить.
— Талани, — позвал я. — Как твои уроки древнего языка?
— Среди сверстников мне нет равных.
Я с трудом сдержал смешок, чтобы не расстроить сестру, но ее высокомерие смутило не только меня; Шаэль в ответ на реплику сестры демонстративно закатила глаза.
— Как переводится “азаани”? Я что-то позабыл…
— Ничего ты не забывал, — фыркнула сестра. — “Дарящая жизнь”.
— Точно! — воскликнул я. — Ну что, как там прическа?
— Почти закончила.
Талани дважды больно дернула за пряди, будто пыталась управлять мной, как марионеткой, а затем пригласила сестер посмотреть на свое творение. По лесу прокатился звонкий смех. Воспользовавшись рассеявшимся вниманием, я принялся щекотать девочек, и даже самая строгая из них тихонько захихикала в ответ на попытки отвлечь их от моего неумелого рассказа. Мы забегали по залитой солнцем лужайке, играя в догонялки, и даже птицы, как мне казалось, подшучивали над нами, размеренно покачиваясь на ветках.
— Ну что ж вы! — причитала мама, когда кто-нибудь из нас наступал на бесконечно полезное, но неприметное среди других растение. — Аккуратнее!
Следующей ночью я вновь оказался на западном выходе из леса, куда меня привела сложная цепочка подмен, создавшаяся из-за недавнего нежелания Индиса проводить ночь в одиночестве на другом конце Аррума.
Хоть и с некоторой задержкой, Богиня исполнила импульсивное желание Талани, чем крайне порадовала юную почитательницу. Как только сумерки коснулись верхушек деревьев, влага в воздухе стала столь ощутимой, что мелкими каплями оседала на листьях и оголенных участках кожи. Где-то вдалеке молнии живописно расползались по ночному небу, и едва слышимые раскаты грома безуспешно пытались за ними угнаться.
Гроза всегда дарила мне странное чувство спокойствия. Смертоносные вспышки света и оглушительный рев небес заставлял детей плакать, а взрослых бежать в укрытия, уповая на гнев богов, но мне казалось, что Мать Природа не стала бы использовать что-то столь красивое лишь для запугивания. Уверен, у завораживающего явления была куда более благородная и значимая цель.
Сон медленно подкрадывался к моему сознанию, и я не смел ему сопротивляться; признаться честно, большую часть времени нахождения на границе любой постовой проводил в объятиях забвения. Чуткий слух сообщал о приближении чужака, как только тот въезжал на тракт, а острый взор не позволял стреле промахнуться, потому я устроился на пышной траве и без колебаний опустил веки.
Посетившее меня во сне видение было шумным, и потому треск прошлогодних веток прозвучал трижды, прежде чем выдернул меня в реальность. Стряхнув с глаз пелену, я резво поднялся на ноги, и уже в следующее мгновение пальцы мои лежали на натянутой до предела тетиве. Звук раздавался то с одной стороны, то с другой, и я растерянно прицеливался, вглядываясь во тьму, пока наконец не разглядел что-то движущееся в нескольких шагах на север. Из-за куста медленно вышла лиса. Она бросила на меня ленивый взгляд, как будто бы удивленная столь агрессивной реакцией, и невозмутимо продолжила свой путь. Я выдохнул; рука дрогнула, и пальцы съехали с покрытого влагой древка лука.
Всего лишь лисица.
— Не кричи.
Горла коснулась холодная полоска стали.
Я пытался сохранить внешнее спокойствие, но мысленно проклинал себя за вопиющую невнимательность.
— Не собирался.
— Если пообещаешь не нападать, отпущу.
Желания драться не возникло даже с появлением острой в том необходимости, но находиться в столь неравном положении показалось несколько унизительно. Я с силой наступил на ногу скрытого тьмой противника, поднырнул под руку с кинжалом и хотел заломить ее за спину, однако следом получил сильный удар в живот, из-за чего отлетел на добрых полметра. Соперник прижал меня к земле, коленями уперевшись в мои руки, и острие кинжала вновь защекотало кожу на шее. Носа коснулся исходивший от одежд слабый запах лимона.
— Видимо, обещания ждать бесполезно.
Капюшон сполз на плечи, выпуская на волю волны выбившихся из прически смоляных прядей. Девушка тяжело дышала. Казалось, она не впервые пробиралась в лес. Узнай Индис о том, как искусно сработал ее трюк с лисой, насмешки преследовали бы меня до конца жизни.
На щеках странницы неожиданно выступил румянец; то ли из-за скромной схватки, то ли из-за позы, в которой мы вынужденно оказались. Я открыл рот, но несколько мгновений не мог выдавить из себя ни слова.
— Пообещаю, что хочешь, как только уберешь нож, — наконец вымолвил я. — Не знаю, как заведено у людей, но нас подобный жест не вдохновляет на разговор.
Хмыкнув, девушка пожала плечами и поднялась. Кинжал тут же скользнул в изящные ножны на поясе, а ее рука обратилась в мою сторону, предлагая помощь. Недоверчивый взгляд, судя по всему, обидел нарушительницу спокойствия; громко фыркнув, она сделала вид, что вытягивала руку лишь для того, чтобы отряхнуть рукав от пыли.
Встав, я сразу же направился к луку. Девушка заметно напряглась, но я не собирался в нее стрелять; мне не хотелось верить, что обладательница столь юного лика действительно была способна на нечто ужасное. Оружие я закинул за спину, а сверху надел плащ, прежде служивший подушкой, не желая, чтобы влажная ночь испортила ценное дерево.
— Что ты…
— Прогуливаюсь, — невозмутимо отрезала она.
— И нападаешь на постовых?
— Ты первый схватился за стрелы, — парировала странница. Попытки вытащить застрявший в хвосте мусор не увенчались успехом, и она распустила волосы, аккуратной волной уложив их на одно плечо. Нить, что сдерживала пышную копну, переместилась на запястье.
— Я лишь защищалась.
— Защищаться бы не пришлось, не проберись ты сюда тайком. Люди редко бывают тут ночью. Впрочем, и днем бывают нечасто.
Девушка вздернула подбородок и нахмурилась, словно, назвав ее человеком, я страшно ее оскорбил. Я довольно ухмыльнулся, наконец сумев задеть ее, и вернулся к месту, где до этого предавался дреме. Незнакомка поспешила занять место рядом, чем заслужила мое искреннее удивление.
— А вокруг меня они снуют постоянно, — вздохнула она.
— Хочешь привести их и сюда?
— Напротив. Бегу туда, где их нет.
Глубоко внутри разгоралось пламя интереса; я чуть наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо таинственной незнакомке, и луна, словно желая помочь, вышла из-за облаков, озарив лес тусклыми лучами. Шрам над бровью и плотный загар выдавали в ней простолюдинку, а манера говорить и ночной визит в лес — ее бесстрашие и решимость. Однако погрустневший голос и опустившиеся уголки губ подкидывали воображению совсем иную картину — куда более робкую, написанную полупрозрачными, осыпающимися красками.
Казалось, девушка и сама удивилась переменам настроения, а потому тут же растянула губы в дежурной улыбке и бросила на меня требовательный взгляд. Под гнетом ожидания разум сумел выдать лишь один вопрос.
— Как тебя зовут?
Незнакомка удивленно вскинула брови.
— Что? — недоумевал я.
— Ничего, — пожала плечами она. — Миа.
— Териат.
Мы пожали руки. Ее ладонь оказалась сильнее и грубее, чем я ожидал.
Отец учил, что у людей так заведено: знакомясь или заключая договор, мужчины жмут друг другу руки. В случае, если собеседницей оказывалась женщина, она протягивала руку, а мужчине следовало слегка коснуться губами ее пальцев, но я не стал даже пытаться провернуть подобное; уверен, это закончилось бы очередным эпизодом с опасной близостью клинка к моей шее.
Миа скромно улыбнулась, позабыв о прежней строптивости, и на ее правой щеке отпечаталась еле заметная ямочка.
— А что оно значит?
Прозвучало так, будто мы беседовали, но я слишком увлекся размышлениями о людских ритуалах знакомства, чтобы расслышать слова.
— Твое имя, — тут же пояснила Миа. — Эльфийские имена всегда что-то значат. Возможно, так было и с нашими, там, откуда они пришли, но люди куда менее бережно относятся к своему наследию.
— Тебя это заботит?
— Не слишком, — покачала головой она. — Хотя жаль, что из-за этого список тем для первой беседы с незнакомцем чуть сокращается.
Я подумал, что ее речь несколько выбивалась из составленного мною образа.
— “Небесный огонь”, — перевел я. — Ночь моего рождения ознаменовалась чудовищной грозой.
— Как и моя, — воодушевилась Миа, но в следующее мгновение сникла, опустив взгляд. — Но в моем случае это сочли дурным знаком. Любопытно, не правда ли? Мы живем так близко, что я добралась до леса на своих двоих, но наши народы так далеки друг от друга в восприятии мира.
Я не считал это явление хоть сколько-то удивительным, и потому посчитал, что вопрос не требовал ответа. Эльфы почитали Мать Природу в любом ее проявлении, каждое из которых священно, и объяснять это показалось мне глупым.
— Откуда у простолюдинки такой роскошный кинжал? — поинтересовался я.
Вышло несколько грубо; я не хотел высказывать пренебрежение к ее происхождению, но слова сами слетали с губ, предпочитая сокращать путь, изначально пролегавший через разум.
— Отец работает в королевской кузнице, — не смутившись, пояснила она. Ее рука легла на искусно исполненные ножны и медленно, почти ласково погладила их. Положение отца в достаточной мере объясняло образованную речь. — Я люблю оружие, но еще больше люблю смотреть, как оно меняет людей. Как острый меч вдохновляет рубить людей на части, а гибкий лук делает из тихони победителя турнира. Только дело в том, что это — безделушки, и никто не становится кем-то другим.
Миа молниеносно высвободила кинжал из ножен, играючи подкинула его и вновь спрятала под накидку.
— Людям лишь нужен повод, чтобы быть собой.
Я окинул девушку оценивающим взглядом, и она, заметив это, скорчила полную отвращения гримасу.
— И кем ты чувствуешь себя с этим кинжалом в руках?
— Маленькой девочкой, которой не доверили настоящее оружие.
— В таком случае, я счастлив, — улыбнулся я. — Если меня так легко сразила маленькая девочка, не представляю, что случилось бы, будь у тебя меч.
Миа тихо рассмеялась в ответ, и в душе странным образом потеплело. Я совсем позабыл, каково это — знакомиться с кем-то новым. Однообразный поток из дней, полных листвы и ветра в волосах, вдруг прервался, озарив тихую ночь яркой вспышкой света.
Лунный луч нежно коснулся ее лица, и серо-зеленые глаза испуганно сверкнули.
Я прислушался; в отличие от Мии, тот, кто приближался к нам из глубины леса, был совершенно не намерен скрываться. Поздней ночью лишь один безумец мог иметь достаточно сил, чтобы притащиться к посту по собственной воле, и я поспешил успокоить новую знакомую.
— Его зовут Индис, — вздохнул я. Миа уже накинула капюшон, собираясь покинуть лес. — По уровню безобидности он где-то рядом с ежом, а убить может, только смертельно утомив разговорами.
Девушка заметно расслабилась, но взгляд все еще растерянно метался по округе. Потратив несколько секунд на принятие решения, она резко развернулась в сторону близлежащего королевства и чуть свернула с дорожки, скрываясь от моего взора. Я ждал, что она вспомнит о неприлично опущенном прощании, пока запах лимона не исчез вслед за ней.
— Тер!
Голос прозвучал так внезапно, что едва не подпрыгнул.
— Ты что, спать стоя научился?
Я подумал, что лучшим ответом станет многозначительный взгляд, и развернулся к источнику звука. Огненное облако вокруг лица Индиса колыхалось, потрясаемое язвительным хохотом.
— Почему сегодня надо мной все смеются? — возмутился я.
— Кто “все”? — заинтересовался друг, уже отчаявшийся найти единомышленников.
— Ну, для начала, Богиня…
Индис махнул на меня рукой, что было самым раздражающим жестом в его арсенале, и с разбегу прыгнул на ковер из пышной молодой травы. Разумеется, выглядела она куда мягче, чем была на самом деле, и я едва сдержал смех от вспыхнувшего на лице друга негодования.
— Как ты можешь быть самым болтливым, раздражающе счастливым существом на свете и в то время же время ворчать, как престарелый козел?
Индис сорвал длинную травинку и вставил ее между зубов.
— Это называется “талант”, — заявил он гордо. — Слышал когда-нибудь о таком?