Старейшины в недоумении ожидали приказов от своих правителей. Азаани спешила выступить, чтобы разгромить не ожидавших того людей, но аирати, руководствуясь — невероятно, и все же — голосом разума, а не кипящей ненависти, бесконечно отговаривал ее от необдуманных решений. Будто бы поменявшись местами, они сеяли недоверие в рядах бойцов; никто не хотел сражаться под началом неспособных к компромиссу полководцев. Во всяком случае, никто из числа эльфов.
Впрочем, горные племена держались, как и полагалось, холодно и спокойно, ничем не выдавая волнения.
Рингелан терпеливо выжидал подходящего момента. Почему-то он считал, что гордость и самолюбие Минервы будут чудовищно задеты, если она одержит победу нечестно: напав без предупреждения или в неравных условиях. Было очевидно, что он примерял на нее сугубо личные взгляды, и все же оказался прав. Принцесса и ее воины не высовывались за городские стены, лишь изредка отправляя несчастных гонцов осматривать границы леса. Я полагал, что это было изощренным методом казни: их лица были искривлены гримасой неподдельного ужаса еще до того, как сердца касалась спасительная эльфийская стрела.
Проснувшись утром, я ощутил непреодолимое желание побывать у Дворца Жизни. Окинуть взглядом величие моего народа, веками и тысячелетиями лишь растущее и крепнувшее, выраженное в хитросплетениях вечнозеленых, не боящихся перемен сезонов растений. Еще раз побывать в библиотеке, куда раньше так редко имел намерение и смелость заглядывать, и завороженно понаблюдать над обитающими там птицами и насекомыми. Мое желание с удивительным энтузиазмом разделили все, кто о нем услышал.
И не только.
Все тропинки, ведущие ко дворцу, были заполнены страждущими эльфами. Обитель правителей притягивала их, затуманивая разум, ведя к цели против воли, и я, хоть и слишком поздно, понял: это не было искренним желанием созерцателя. Это был зов. И на него откликнулись все. Без исключения.
Эвлон с присущей ему царственностью выглядывал с балкона одной из многочисленных башен. Устремленный в толпу взгляд давал понять, что дух леса ждал гостей, и все же был усталым, словно его хозяин потратил на зов все силы, что были в его запасе.
Эльфы растерянно переглядывались, наблюдая, как места у подножия дворца становится все меньше; настолько, что вздымающейся от вздоха груди приходилось расталкивать собратьев, и поднятой волной едва не скидывать в ущелье тех, кто стоял к нему ближе всего. На мостах, однако, было пусто: хоть дворец и был свободен для посещения, приближаться к нему без причины и разрешения осмеливались единицы.
Водопады мягко, ненавязчиво шумели, приглушая голоса необычайного количества гостей. Застенчивое утреннее солнце игриво переливалось в их потоках, делая воду похожей на складки заботливо сотканного нежно-голубого шелка, ниспадающего с башен, будто с бедер изысканной леди. Схожесть с неуемным потоком слез я предпочитал не брать во внимание.
Где-то в груди едва ощутимо похолодело. Я взволнованно оглянулся, понимая, что растерял в толпе всех, кого имел глупость привести. Найдя наконец пару мужских серых глаз, я увидел в них панику, и та больно кольнула меня в самое сердце; без единого слова я понял причину беспокойства капитана. Другой пары таких глаз нигде не было видно.
Мой народ резко замолчал, словно получив удар за непослушание — спина на мгновение заныла, вспоминая горячие прикосновения плети, — и устремил взгляды к балкону главной башни, где торжественно появились Маэрэльд и Рингелан. Аирати горделиво не отпускал свой драгоценный посох, а королева леса склонила голову, положив руки на перила балкона — так, как делала мать, рассказывая ребенку-проказнику о пороках и добродетели.
— Вы желали знать, когда начнется битва, — пропела она, будто говорила о чем-то будничном и даже веселом. — Желали знать, когда сможете защитить свой народ, доказать, что ваше терпение не безгранично.
Толпа без энтузиазма подтвердила слова королевы. Недовольный реакцией, аирати тут же вмешался.
— Когда сможете отомстить за убитых братьев и сестер! — гневно бросил он. — Проучить людей за то, что они считают, будто могут быть нам ровней!
Горный народ послушно рукоплескал своему королю. Правители вернулись к своим ролям, быстро сообразив, что иначе так же быстро растеряют авторитет подчиненных; в тот момент лишь это слово было уместным.
— И кое-кто готов сообщить вам дату.
Они одновременно взглянули за свои спины, ожидая появления загадочного информатора. Толпа замерла, не решаясь даже вздохнуть.
Из тени широких мантий медленно выплыли смоляные локоны.
— Ее высочество принцесса Минерва прислала письмо, — едва смог выговорить Рингелан. — Оно было в сумке одного из последних гонцов, что осматривали периметр леса. Но адресовано оно было не королю гор и не королеве леса, а ее дражайшей сестре.
Лисица фыркнула так, что это не смогли заглушить даже десятки окружавших нас водопадов. Ее взгляд был остр настолько, что чуть не оставил на коже аирати порез, но принцесса вовремя опомнилась, вперив его в конверт, лежавший в ее руках. С ее плеч спадало многослойное, летящее бледно-розовое платье. Подарок азаани.
— Тебе слово, дитя.
Маэрэльд изобразила нечто отдаленно похожее на поклон и сделала несколько шагов назад, утягивая за собой разгорячившегося аирати. В тот момент он был удивительно похож на ребенка; пожалуй, больше никого так не оскорбляла невозможность постоянно находиться в центре внимания.
Ариадна, насколько я мог разглядеть — в те секунды я благодарил Богиню за особенности эльфийского зрения, — отчаянно вцепилась в конверт дрожащими пальцами. Она несколько раз открывала рот, чтобы заговорить, но в лесу еще несколько минут висела звенящая тишина.
— Сестра… когда… мы…
На плечо принцессы опустилась тонкая длань Маэрэльд, и ее голос тут же окреп. Я знал это прикосновение: оно наполняет таким приливом сил, что хочется взмыть в небо, и лишает всех терзавших душу сомнений. То, что раньше казалось мне чудом поддержки близкого по духу существа, на деле являлось магической манипуляцией. Впрочем, несерьезной. И порой — крайне необходимой.
— В детстве у нас был шифр, чтобы передавать друг другу записки, которые ни одна, даже самая образованная служанка была бы не в силах прочесть, — объяснилась лисица. Ее голос удивительным образом, подобно эльфийским правителям, окутывал всех присутствующих. — По какой-то причине она захотела обратиться к вам через меня. Вероятно, чтобы…
— Читай, — бросил из-за ее спины аирати.
Ариадна намеренно его проигнорировала.
— Помните: я на вашей стороне.
Лисица полными решимости движениями принялась разрывать конверт, извлекая из него объемный лист. Как выглядели загадочные письмена я, разумеется, не знал. Любопытство завладело мной так же основательно, как и всеми прочими, жадно старающимися разглядеть хоть что-то, выглядывая из-за голов собратьев.
Еще несколько минут Ариадна внимательно разглядывала письмо, разбираясь в хитросплетениях слов сестры; та наверняка упомянула множество неуместных деталей, которые лисица благоразумно пропустит, зачитывая послание перед тысячами — в разной степени — воинственно настроенных эльфов.
— Сестра, — начала она, и голос ее, несмотря на магию азаани, слегка дрогнул. — Твое предательство не ранило меня, ведь мы всегда были чудовищно далеки. Скажи… что я не испытываю перед ними того страха и трепета, каким их радовали наши предки. Я не похожа ни на кого из них. А дражайшему из друзей…
Ариадна закашлялась. Нетерпеливое ожидание витало в воздухе, будучи почти осязаемым, и она не стала затягивать паузу.
— Моя кровь оказалась красноречивым рассказчиком, и многое поведала о том, кем я должна стать — королевой, какой не знал ни один континент… Я ни на секунду боле не забуду ту, что подарила мне жизнь. Клаире… Свою победу над эльфийским народом я посвящу ей, а nuru elda с тех пор будут называть лишь меня, позабыв о том полоумном подобии короля.
История о падении Эктерры и его причинах не выходила у меня из головы с тех самых пор, как я прочел о ней в библиотеке Греи. Среди эльфов она не передавалась ни посредством записей, ни из уст в уста; мы живем слишком долго, чтобы быстро забывать обиды.
— Но я не хочу, чтобы победа была простой, ибо знаю, что одержу ее в любом случае. У подножия гор, к северу от тракта, есть пустынное поле. Встретимся там в первый день новой луны, чтобы победитель мог забрать все. Передай им… — лисица снова закашлялась, как будто бы отгоняя нежелание пропускать слова Минервы через свои губы. — Каждое мгновение, что вы не бежите прочь, я приближаюсь. Но, ощутив дыхание за спиной, вы не успеете обернуться — клинки моих воинов уже коснутся ваших шей. Уверена, Богиня будет рада такому жертвоприношению.
Едва сумев договорить, Ариадна тут же отступила в тень, прячась за спинами эльфийских правителей. Они, вероятно, были ознакомлены с содержанием письма заранее; ужасающее спокойствие на лице аирати нельзя было объяснить иначе. Выдержав всего несколько секунд, толпа взорвалась кровожадными выкриками. Среди потерявших самообладание были как дети гор, так и леса; последних едва ли было меньше половины. Я никогда прежде не видел их такими: умиротворенные лица обратились гримасами ярости, а недобрый огонь подогревал толпу сильнее, чем солнце в летний день. На мгновение я ощутил всепоглощающую тоску. Я был одним из них, но притом был страшно одинок: мне не хотелось звать их братьями и сестрами, не хотелось делить с ними небо над головой. Они были такими же, как воины островного принца — желали лишь битвы, а не результата, к которому та должна была привести. Не зря Индис назвал меня ребенком: все эти годы я был наивен и слеп.
В ушах возник знакомый звон, что, смешиваясь со звуками разъяренного народа, мешал даже сосредоточить взгляд. Чья-то рука выдернула меня, не без труда протащив между сотнями тел, и вывела в лес, где не заполненный горячими словами воздух наполнил мои легкие, одурманивая. Я с трудом раскрыл глаза; Кидо нависал надо мной, пока я болтался в его руках, как тряпичная кукла.
— Что с тобой, дракон побери?
— Надо забрать ее, — пробормотал я, не уверенный, что капитан разберет хоть слово. — Они разорвут ее на части, когда она спустится, и…
— Индис со всем разберется, — отрезал он, закидывая мою руку себе на плечо. — Побудет с ней во дворце, пока все не успокоится. А тебе надо срочно прийти в себя.
Кидо потащил меня в сторону лагеря, куда мы перебрались, освободив дом моей семьи для тех немногих жен кочевников, что не желали биться, и их детей, волей случая оказавшихся в Арруме. Где-то на полпути я смог идти сам, и тонкий, раздражающий писк отошел на задний план, хоть и не покинул меня окончательно.
— Ты сегодня идешь на охоту, помнишь? — окликнул меня капитан. — Аэгтир сказал, что сегодня вы впервые за долгое время пойдете привычным составом. Кажется, он скучает по тем временам.
— Не знаю, могу ли сказать то же, — хмыкнул я.
Мы охотились до поздней ночи, но я так и не смог по-настоящему собраться с мыслями: три кабана ушли прямо у меня из-под носа, окинув взглядом, полным презрения за невнимательность. Впрочем, я все же сделал несколько удачных выстрелов, и, взглянув на общий улов, команда оказалась довольна. Прокормить такое количество эльфов оказалось непросто, и некоторые выражали опасения, что после окончания войны в Арруме нечем будет питаться. Во всяком случае, то, что попало в поле моего — хоть и рассеянного — зрения, свидетельствовало об отсутствии причин для подобных мыслей.
Попытки найти Индиса среди еще не спящих обитателей лагеря не увенчались успехом: мне сообщили, что за весь день он так и не вернулся из дворца, и это странным образом принесло облегчение. По крайней мере, теперь я знал, где искать. Лишь не знал, как это будет мучительно.
“Аарон”.
Голос возник из ниоткуда, но я не был удивлен; он почти всегда приходил следом за потерей сил. Зовом сопровождался каждый шаг, что я делал по направлению к дворцу, и становился громче; казалось, голос думал, что не может до меня достучаться, и потому начинал сильнее колотить по невидимой двери.
“Аарон. Аарон. Аарон. Аарон”.
Идти становилось все тяжелее, как будто я шагал по морскому дну, прилагая все усилия, чтобы не всплыть на поверхность. Воздух был вязким и тяжелым, и я пробирался через него, раздвигая невидимые слои руками. Он отталкивал меня; сделать шаг назад было так легко, как будто бурный речной поток уносил меня по течению.
“Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон. Аарон”.
Трезво оценив бесполезность своих методов, неведомый наблюдатель решил в корне изменить подход, и по слуху ударила оглушительная тишина, а лес перестал препятствовать моему продвижению вперед. Я выдохнул. Но, как оказалось, слишком рано.
По телу прокатилась волна тепла. Нет, не тепла — обжигающего жара, как будто мириады огненных муравьев воткнули в меня свои жала, когда я преспокойно отдыхал на самой поверхности солнца. Сознание тут же забилось в панике, и ноги сами понесли меня к ближайшему месту, где можно было бы найти спасение. Я стянул с себя одежду еще по пути: даже малейшие прикосновения ткани к коже вызывали страшную боль, сравнимую с моментом вхождения лезвия в плоть. В глазах темнело, и лишь чудом я сумел ни разу не быть остановленным каким-нибудь нагло стоящим на пути деревом.
Воды Сэльфела всегда были холодны, а окрестности — безлюдны. Я погрузился в обволакивающую жидкость с головой, ощущая прикосновения огня даже на затылке, отчего движение каждого волоска казалось нестерпимой мукой. Пруд едва не вскипел, принимая мою горящую плоть, но быстро вернулся к привычному состоянию мрачного покоя; черная гладь, отражавшая безоблачное, почему-то беззвездное небо, лишь слегка колыхалась от моих движений. В глубинах Сэльфела не обитала ни одна рыба, не цвела ни одна водоросль — вероятно, потому что сама его суть была пропитана смертельной тоской, не позволяющей жизни зарождаться и цвести в неприветливой среде.
Я провел под водой столько времени, сколько мне позволил не слишком развитый навык задерживания дыхания. Вынырнув и жадно вдохнув слегка прелый осенний воздух, я осознал, что ночь была не так тепла, как мне казалось раньше; провести ее под водой до первых лучей солнца вдруг показалось разумным решением.
— Кнорд!
Выходя из-за деревьев, лисица удрученно осматривала полы нежного платья, беспощадно испачканного грязью с размытых дождем дорог. Я улыбнулся, позабыв об обуявших меня неприятностях; из ее уст эльфийское ругательство звучало странным образом очаровательно.
Подняв на меня взгляд, принцесса сделалась сердитой, и уперла руки в бока.
— Я испортила из-за тебя платье, — пробормотала она недовольно. — Помахала тебе рукой, а ты бросился прочь, как ошпаренный!
— Приношу свои извинения, Ваше Высочество, — наигранно произнес я, изображая поклон настолько, насколько это было возможно, находясь по подбородок в воде. — Не имел намерений расстраивать ваши чувства.
Ариадна склонила голову набок, улыбнувшись моей провокации, но брови ее остались обеспокоенно сдвинутыми к переносице.
— Что с тобой?
— Захотел искупаться, — солгал я непринужденно.
— Разве в Сэльфеле это не запрещено?
— Запрещено.
Я смутился; нарушение правил не было моей целью, и все же жар был столь нестерпимым, что я не видел иного решения. Подплыв ближе к берегу и кончиками пальцев нащупав дно, я чуть приподнялся, обнажив холодному воздуху шею; по ней тут же пробежали огненные мурашки, заставив незамедлительно вернуться под воду.
— Ну, раз так…
Хитрость в прищуренных глазах приковала мое внимание, и потому я не сразу понял, вестником чего она являлась. Руки Ариадны оказались за спиной, и, схватившись за края изящно завязанного на талии банта, потянули их в стороны. Танцующее на ветру платье стремительно спустилось по коже принцессы, спустя мгновение оказавшись на сырой земле, от которой лисица еще совсем недавно его защищала.
Сердце порхало в груди, словно отрастило крылья.
Слабый лунный свет полными ласки бликами прикасался к ее коже.
Я понимал, что мое замешательство могло показаться нелепым — мне и прежде доводилось видеть тела без одежды, — но то было совсем иное, щемящее душу чувство. Словно я заглянул в ту мифическую часть леса, где от песен окруженных таинственным свечением нимф распускались цветы, а Мать Природа лично являлась, чтобы благословить каждый из них на существование. Мне казалось, что я не в праве смотреть, но плавные движения Ариадны завораживали, перекрывая все придуманные мной — и тут же вылетевшие из головы — пути отступления. Я безмолвно наблюдал, как она медленно погружается под воду, с каждым движением становясь все ближе; даже воды Сэльфела, казалось, встречали ее с теплотой и небезразличием.
Откинувшись на спину, принцесса проплыла несколько метров, после чего застыла; волны держали ее, как верные слуги держат меч, преподнося его хозяину — на коленях, с вытянутыми руками и склоненными в благоговении головами. Капли воды переливались, образовав на ее груди причудливый рисунок, а кожа от холода напряглась, сделавшись еще более упругой. Именно так я и представлял себе нимф.
— Я давно хотела это сделать, — наконец произнесла она. — Но боялась, что меня линчуют за осквернение священных вод.
— Почему не испугалась сейчас?
— После сегодняшнего? — усмехнулась лисица, вытягивая руку в мою сторону.
Я послушно положил щеку на раскрытую ладонь, и ее обдало приятным, слегка колючим холодком. Желание наполниться им оказалось столь нестерпимым, что, подплыв к принцессе, я обхватил ее талию рукой, плотно прижав к себе всем телом. Ариадна удивилась, но не воспротивилась.
Чувство близости было опьяняющим и всепоглощающим. Прежде я не решался даже надеяться на него, а потому отказывал себе и в мечтах о нем; в последний раз я испытывал его так давно, что успел позабыть. Впрочем, именно такого я не испытывал никогда; ни одна магия в мире не была способна на подобное.
Ариадна коснулась шрама на моей щеке, и сожаление сверкнуло на ее лице.
— Говорят, перерождаясь, мы получаем те же шрамы, что украшали нас в предыдущей жизни, — улыбнулся я.
— Значит, не стоит корить тебя за навыки ближнего боя. Ни в одной из жизней ты так и не научился держать меч.
Кончиком носа я дотронулся до тонкой розовой полоски, оставшейся на ее губе после происшествия в башне.
— А ты, выходит, целоваться?
Решив доказать обратное, Ариадна прильнула к моим губам. Во мне не полыхала животная страсть, желающая овладеть и поглотить; я чувствовал нечто иное. Испепеляющая, молящая пощады нежность. Я крепко прижимал принцессу к себе, боясь открывать глаза; нереальность происходящего всячески намекала, что она была миражом, созданным израненным сознанием. Будь это так, моя благодарность за столь искусную иллюзию была бы безгранична.
Переборов себя, я поднял потяжелевшие веки.
Бледно-желтый камень в медальоне на ее шее отражал ленивое, ослабшее свечение моих глаз.
— Ты боишься смерти?
Ее голос разнесся по лесу эхом, отпрыгнув от каждого дерева, окружавшего пруд. Я ответил уклончиво, потому что сам не знал ответа; впрочем, в моих словах не было и толики лжи.
— Если бы я вернулся в ночь, когда впервые тебя встретил, зная обо всем, что придется пережить… — прошептал я, заправляя за ее ухо выбившуюся из простой прически прядь. — Я бы прожил эти месяцы снова.
— Я тоже, — виновато произнесла она. — Как бы ужасно это ни звучало.
Ее руки вынырнули из воды, окропив меня ледяными каплями. Пальцами она скользнула к своим волосам, развязывая сдерживающую их нить — ту алую реку, что не раз течением относила меня к принцессе. Метким взглядом наметив середину, Ариадна приложила к ней пальцы обеих рук и резко дернула; нить податливо оборвалась, став непригодной для подвязывания крупных локонов лисицы.
— Дай мне руку, — пропела она, нетерпеливо подрагивая всем телом, отчего рябь на поверхности воды защекотала кожу.
Я протянул ей раскрытую ладонь. Ариадна обвязала одну часть нити вокруг моего запястья, увенчав сие произведение крошечным бантиком, а затем отдала мне вторую часть, прося об ответной услуге. Бант у меня так и не получился, хоть я и пытался до тех пор, пока пальцы не перестали подчиняться.
Жест был слишком щедр; но и я слишком желал его, чтобы иметь силы отказаться.
— Молния и лисица, — задумчиво протянул я, разглядывая самый бесценный из подарков, что мне доводилось получать. — Разве могла Богиня представить такую пару?
Ариадна рассмеялась.
— Сделаем вид, что она тут совершенно не при чем.
Я надеялся на это.
Руки лисицы обвили мою шею, а ноги плавно, но крепко сомкнулись вокруг моей талии. Я касался дна лишь самыми кончиками пальцев, и напряженный восторг моего тела не способствовал устойчивости, потому я сделал несколько мелких шажков по направлению к берегу и прислонил Ариадну к исполинскому гладкому камню, выглядывающему из воды.
Завороженно глядя в лицо принцессы, я будто бы не замечал, как бесстыдно мои руки изучают ее тело. Бездумно, но внимательно и тщательно, боясь упустить даже самую маленькую и незначительную деталь — родинку, складку кожи, давний шрам. Наши тела сплелись, двигаясь в мучительно сладостном ритме, увлекая в пучину ощущений, поражающих яркостью и силой. Когда я заметил, что сердцебиение Ариадны ускорилось до предела, а ее ногти сильнее прежнего впились в мою кожу, я резко сбавил темп. Зрелище было слишком увлекательным, чтобы позволить ему кончиться так быстро.
Принцесса открыла глаза, растерянно пытаясь отдышаться.
— Еще? — улыбнулся я.
— И только попробуй вновь остановиться.
Время стало неизвестным мне понятием; я не знал, течет ли оно медленно или несется, как горный ветер — для меня оно не существовало вовсе. Казалось, она несколько раз выдохнула мое имя, но я не знал этого наверняка; наслаждение накрывало и пульсировало, делая сознание помутненным. Наши тела разгорячились настолько, что я позабыл, как мучителен был некогда настигший меня жар — воспоминание о нем стерлось так же быстро, как вздымалась грудь принцессы. Ее кожа источала запах лимона, впитавшийся за многие годы использования королевского мыла. Смоляные локоны подпрыгивали, несмотря на тяжесть пропитавшей их воды, а серо-зеленые глаза блаженно прикрывались, и это я видел исключительно отчетливо; пожалуй, как никогда прежде.
Губы Ариадны разомкнулись в беззвучном крике, а тело на мгновение напряглось каждой мышцей, после чего став мягким и невесомым. Воздуха в огромном лесу для нас двоих стало мало, и даже его холод не отрезвлял одурманенный разум; сколько бы я ни дышал, сердце не желало восстанавливать ритм.
Выглядывающие из-под воды плечи принцессы покрылись россыпью мурашек. Свет лунного серпа подсвечивал ее черты, словно те были частью мистического портрета, висящего в самой таинственной части замка; той, куда решались заходить только ради мимолетного взгляда на знаменитое полотно.
Я поднял принцессу на руки и решительно направился к берегу под аккомпанемент тихого игривого смеха. Выйдя из воды, мы одновременно бросили недоверчивый взгляд на облако воздушной ткани, бесцеремонно смешанной с грязью.
— Как думаешь, оно пригодно для того, чтобы еще хотя бы раз его надеть? — поинтересовалась лисица. — Вы, конечно, дикари, но вряд ли ходите без одежды в такое время года.
— Ты так считаешь? — подыграл я. — Честно говоря, мы закупили одежду только потому, что ожидали визита одной важной особы и ее не менее важного брата.
Принцесса потребовала опустить ее на землю и кончиками пальцев подняла платье с земли. Пока она старательно прикидывала, как могла бы надеть его, не испачкавшись, я накинул на ее голову свою рубашку; она была достаточно длинной, чтобы закрыть ее ноги до середины бедра. Лисица на мгновение замерла, но затем с облегчением приняла помощь. Следом я обернул ее в свой плащ, превратив полоску ткани платья в совершенно нелепый пояс и повязав его вокруг талии принцессы. От моих сапог она отказалась, и тогда я вновь взял ее на руки. На этот раз Ариадна не была удовлетворена моим поступком, но после продолжительного взгляда приняла его, как данность, снисходительно пожав плечами.
Я — возможно, в последний раз — взглянул в темноту, зияющую на месте пруда. На его поверхности поблескивало что-то круглое и металлическое, неспеша покачиваясь на слабых волнах.
Лисица все-таки соорудила на своей нити миниатюрный бант.
— Отныне и навсегда? — вспомнил я ее свадебную клятву, не сумев сдержать улыбку.
— Иди к дракону, — чуть обиженно рассмеялась она.
Той ночью она так и не заметила, что ее левое запястье опустело.