Мы с Индисом решили разделиться. Азаани, несмотря на все выходки, беспрекословно доверяла сыну, и поэтому именно он должен был поведать ей обо всем, что нам рассказала принцесса. Если возникнет необходимость, меня вызовут, и я подтвержу его слова. До тех пор я должен был, не подавая виду, заниматься своими делами и выполнять привычные обязанности.
Пришло время для охоты.
Наш отряд состоял из семи эльфов и оставался неизменным на протяжении последних двух десятков лет. Охотой занимались лишь молодые эльфы, даже юные — не старше 150, — физические способности которых находились на пике. Наши реакции молниеносны, зрение остро, слух превосходен, а руки отправляют стрелы в воздух быстрее, чем животное успевает набраться сил для спасительного рывка. Для добычи годилось любое — лично я предпочитал кабанов, — и лишь олени могли жить в Арруме без страха.
Эльфы считали их священными, и потому численность этого вида лишь возрастала. Тело и разум любого рожденного в наших землях оленя были чрезвычайно развитыми; любой из них — вдвое или втрое больше обычного. Среди них, как и в любом другом обществе, был главный — мы зовём его Эвлон, дословно «правителей оленей», — и он находился в тесном сотрудничестве с азаани. Ориентируясь на людские обычаи, ее называли королевой эльфов, тогда как Эвлону больше подходило звание царя Аррума. Впрочем, мы часто звали его иначе — Духом Леса. Придя к Дворцу Жизни, Эвлона можно нередко застать там, мирно, но величественно лежащим на траве. От царя леса всегда исходило легкое свечение, словно прямо за ним находилось его личное маленькое солнце, а благоговение, кое любой ощущал в его присутствии, — одно из самых сильных чувств, что кто-либо может испытать. Правители леса не существовали друг без друга: божественная связь пустила корни глубоко в их сердца и не позволяла отдаляться надолго. Связь, о которой мечтают друзья и любовники; связь, которой больше никому не познать.
Я забрался в ту часть леса, где редко бывал раньше, но смена позиций являлась неизбежным препятствием на пути к отточенному навыку. Я приметил на небольшой полянке место с примятой травой; какой-то зверь постоянно сюда возвращался. Затаившись в густых кустах, я принялся ждать. Мой самый любимый момент. Я — весь внимание, и жизнь леса словно входит в мой разум, как в открытые двери. Чарующее пение птиц. Шелест листьев; осень уже потихоньку вступала в свои права, а потому звук каждый день менялся, вторя нарастающей сухости листвы. Ветер, складывающий свои порывы в причудливые звуки.
— Аарон, — вновь послышалось мне.
Я бы подумал, что это было очередной далеко зашедшей шуткой Индиса, что он намеревался свести меня с ума, но звуки пролетели мимо, словно были частью дуновения ветра. Меня окружала лишь тихая идиллия осеннего леса. И кое-кто еще.
Огромный вепрь с темно-коричневой шерстью медленно вышагивал к излюбленному месту. Встретив по дороге куст с ягодами, он, похрюкивая, наклонился к плодам и стал усердно вылавливать их из густой листвы. Изо рта, устремляясь в небо, торчали два огромных клыка. Самец.
Я аккуратно снял лук, чудом сумев не издать ни малейшего звука, вытащил из колчана стрелу и нацелился на животное. Легкая добыча: находившаяся неподалеку цель практически не двигалась, но странное ощущение в груди не позволяло сделать выстрел. В глазах помутнело. Пальцы потеряли твердость. В ушах нарастал неприятный звон; сначала он был похож на назойливого комара, затем перерос в рой пчел, а после — в оглушительный вой. Боль была столь сильна, что перетянула на себя все внимание. Рука соскользнула с тетивы, и стрела вылетела из рук, неловко приземлившись прямо у облюбованного кабаном куста. Он тут же обернулся на источник звука.
Я смутно понимал, что происходит. Отбросив лук, я попытался закрыть уши ладонями, надеясь, что это хоть как-то поможет, но это лишь отрезало от меня часть внешнего мира, и звон заполнил собой все моё сознание. Кабан топтался на месте, словно разгоняя в крови нарастающую ярость, и, взревев, кинулся в мою сторону. Разум кричал, что пора убегать, но ноги подкашивались, неизменно прибивая меня к земле. Вепрь стремительно приближался, но в мгновениях от меня пронзительно взвизгнул и повалился на бок. Звон резко закончился. Я встал на колени и выглянул из-за куста, служившего мне баррикадой; беспомощное животное сотрясалось в конвульсиях, и стрела в брюхе вторила его движениям.
— «Спасибо» не скажешь? — послышался голос Аэгтира.
Удивительно высокий и худой для представителя нашего народа, с соответствующе удлиненным лицом, он не был рожден для охоты — уж слишком угловат и неповоротлив, — но победил предрассудки упорным трудом и природным талантом.
Аэгтир показался между деревьев, и я изумился, с какого огромного расстояния он разглядел нависшую надо мной опасность.
— Спасибо, — растерянно ответил я, поднимаясь на ноги. Слух не уловил ни призвука недавнего безумия.
Напарник подошел и, сощурившись, оглядел меня.
— Что с тобой? — обеспокоенно спросил он, кладя руку мне на плечо. — С каких пор ты так неаккуратен? Он разорвал бы тебя на части!
— Не имею понятия, — прошептал я, запуская руку в волосы.
По какой-то причине я всегда совершал этот жест в попытках что-то осмыслить.