Тем же вечером я, вместе с отрядом желающих сменить обстановку, отправился в Грею. Праздник осеннего равноденствия проводился каждый год, так же, как и весенний его вариант, и на ярмарках всегда были рады присутствию гостей из Аррума. Юные и любопытные эльфы, в свою очередь, никогда не упускали возможности посмотреть на мир за пределами леса. Да, посещать близлежащие королевства не запрещено, и всё же набраться смелости и объяснить желание побывать среди людей без видимой на то причины мог не каждый из нас. С тех пор же, как люди стали отмечать праздники, что столетиями прививал им наш народ, такая причина возникла сама собой.
Праздник преображал город до неузнаваемости. Если раньше лишь рынок мог порадовать буйством красок и запахов, то теперь даже серые переулки пестрили и благоухали. Бесчисленные лавочки с украшениями из дерева и вырезанными на них рунами, поддоны с сочными овощами и фруктами, мешочки с душистыми травами для приготовления пищи и аромата в доме, дорожки, усыпанные опавшими листьями в красных и золотых оттенках — всё это превращало обычно серый город в тот, о каких детям рассказывают в сказках.
Девушки, традиционно носящие в этот день венки из золотистых колосков, кокетливо хихикали, встречая нашу повозку по дороге к рынку. Как представители леса, мы привезли на праздник его щедрые дары, а потому скрываться не было смысла; напротив, наше появление заметно порадовало жителей Греи. Отросшие до середины шеи волосы и их медный цвет помогали мне затеряться в толпе, но россыпь веснушек и огонь волос некоторых эльфов не позволял им скрыть свое происхождение. Детей в чужаках больше всего забавляли уши; они часто подбегали, застенчиво спрашивая разрешения их потрогать, и, лишь кончиком пальца коснувшись самой верхушки, дергались, словно дотрагивались до веретена, а затем убегали, заливисто смеясь. Их чистое детское любопытство всегда трогало моё сердце, но умиление быстро проходило, стоило завидеть напряженные лица их родителей.
Телега шла медленно, позволяя народу восторженно приветствовать нашу делегацию, а нам — вдоволь насмотреться на богатое праздничное убранство. Все лавки украсили бахромой и красной и желтой тканью, кажется, бархатом. Вспомнив, что основным поставщиком бархата всегда был Амаунет, я ощутил бегущий по спине холодок, игнорирующий палящее солнце. Тряхнув головой, прямо как Эвлон этим утром, я выгнал из головы неприятные мысли и вновь обратил внимание на город. Проехав сквозь рынок и вдохнув пьянящий аромат всевозможных специй, мы остановились у подножия холма — двое стражников преградили нам путь. На их груди висели амулеты с рунами, но не такими, как те, что продаются на улицах — эти были сделаны с большей скрупулёзностью и украшены множеством деталей. Вероятно, в столь светлый праздник королевской страже полагаются особые украшения.
— Вам выделена лавка на рынке, — мягко сообщил один из стражников, указывая рукой влево за наши спины. По его загорелому, вероятно, после похода на восток, лицу, скользнула легкая улыбка. Второй гвардеец стоял неподвижно, подобно статуе. — В этом году решено не устраивать празднование в замке. Король и его семья предпочли провести день с народом.
Я обернулся, словно надеясь тут же отыскать представителей власти в толпе. Их серые мантии с золотистым узором заметно выделялись бы на фоне простого люда, конечно, только если они не преследовали цели с ним слиться. Спрыгнув с повозки, я оглянулся на товарищей, и те отмахнулись, давая понять, что моя помощь им не требовалась. Взбодрившись, я проверил наличие мешочка с монетами на поясе, невольно задев еще и кинжал, и вошёл в гущу празднующего народа.
Солнце начало спускаться с середины неба; у людей было ещё примерно шесть часов, чтобы воздать ему свои дары.
С каждой улицы лилась музыка. Где-то воины играли на самодельных барабанах, а возможно и вовсе просто били по кастрюлям и бочкам, басом вторя примитивным мотивам. Где-то звучали струнные инструменты, и лился сочный голос барда. Меня же привлек самый дальний от меня угол рынка, за которым скрывался поворот к местному храму с небольшим садом и скромным фонтаном. Оттуда слышался удивительно гармоничный женский хор: голоса в нём присутствовали самые разные, но все они складывались в ласкающее слух звучание.
Благослови нас, Природа, Мать урожая!
И мы восславим тебя, провожая!
Приготовим пирог, зажарим гуся,
Накормим яблоками, прося,
Чтоб зимой урожай не погиб,
Чтоб вкусны были свёкла и гриб,
Чтоб Мать Природа не обижалась,
А жатва из года в год продолжалась!
На душе чуть потеплело. Порой казалось, что люди совсем забывали о Богине; любое божество гибнет без любви почитателей. Однако каждые три месяца они восхваляли созданный ею мир, пусть и делали это лишь из-за отсутствия других поводов для веселья.
Как только песня подошла к концу, а исполнявших ее дам одарили громкими аплодисментами, самых младших участниц хора наградили нарядными венками. В их украшения вплели васильки; цветы, указывающие на путь жриц, что предстояло пройти юным греианкам. Спустя мгновение девочки исчезли в праздничном пейзаже, а старшие жрицы сложили руки на животе, смотря им вслед со снисходительной улыбкой на лице.
Я продолжил дальше исследовать город, напевая услышанную у храма песню, несмотря на множество прочих — она удивительным образом въелась мне в память. Из домов слышались смех и запахи свежеиспеченного хлеба и зажаренного мяса: женщины готовили к вечеру ломящиеся от угощений столы, чтобы провести этот теплый праздник вместе с семьей, уставшей после песен и плясок на улицах. Однако и улицы оказались не лишены аппетитных запахов — лавки полнились свежей и вкусной пищей, которую, уверен, не стыдно было бы подать и королю. Не удержавшись, я вытащил тяжелую монетку из мешочка на поясе и отдал юной деве, продававшей свежий хлеб, взяв взамен одну большую, удлинённую буханку. Она подняла взгляд и едва успела открыть рот, вероятно, собираясь сказать, что целой монеты её товар не стоил, но я махнул рукой, отказываясь от сдачи, и быстро скрылся в толпе. Мои зубы врезались в хрустящую корочку, пропитанную ароматным маслом с чесноком и травами, и жадно впились во влажный мякиш, ударяющий в нос облачком пара.
Мимолетная потеря ощущения времени и пространства привела к испугу от толкающейся толпы. Неожиданно все ринулись в одну сторону — к главной площади, — и поток едва не сбил меня с ног. Поддавшись всеобщему безумию, я позволил течению вести меня, куда бы тот ни стремился.
— Дорогие жители Греи! — раздался крик вдалеке. Голос низкий, величественный, но звучный и мягкий; в нём легко угадывался король. Я приложил немного усилий, чтобы добраться до площади чуть быстрее. — Солнце движется к горизонту, а, значит, скоро наступит время Танца Рогов!
Толпа довольно засвистела; кто-то рядом даже запрыгал от чрезмерного возбуждения. Мне впервые доводилось присутствовать при проведении этого ритуала; несмотря на то, что праздник проводился каждый год, я приехал на него лишь в четвертый раз, и в первый — остался так надолго.
Наконец добравшись до передней части площади, я увидел короля Эвеарда, возвышавшегося над всеми благодаря своему положению на холме. Он, как я и ожидал, не надел фамильной мантии; коричневая ткань его одеяния была подобна той, что носили горожане. Корону правителю поднесли лишь во время речи.
— Для Танца необходимо двенадцать мужчин, — продолжил король. — Шестеро представителей двора уже готовы к ритуалу. Еще шестерых должны выбрать вы. Поднимите руки, кто желает участвовать!
Настоящее сумасшествие захлестнуло толпу, и я сделал несколько шагов к краю площади, чтобы меня не затоптали. Помощники короля — два стражника, что остановили нашу телегу несколько часов назад, — спустились к толпе. Они выбирали, казалось, обращая внимание не на желание горожан, а на их возраст и физическую подготовку. Один из них, тот, что не был воодушевлен приездом эльфов, схватил меня за локоть, вероятно, со спины сочтя мое телосложение приемлемым; однако, стоило мне обернуться, с явным пренебрежением отпустил. Когда набралось необходимое количество участников, их забрали в замок для переодеваний, а король приказал разжечь костер в центре площади и пообещал начало представления ровно через час.
Как это было и в начале его речи, после неё я вновь поймал себя на том, что внимательно рассматриваю замок за спиной короля. Я внимательно следил за движением скрипучих доспехов и шуршащих платьев в открытых дверях и не зашторенных окнах, но так и не увидел ни одного смоляного локона. Островитяне, особенно многочисленные в окрестностях дворца, расхаживали в местной броне и символике, словно принц подарил своих подданных для службы короне. Это вызывало ощутимое беспокойство.
Когда от солнца на горизонте остался лишь красно-оранжевый отблеск, а половина неба погрузилась во тьму, к площади в ожидании зрелища стянулся весь город. Огромный костер был готов к празднеству; языки его пламени едва не доставали до небосвода, в и без того теплый осенний вечер обдавая жаром несколько первых рядов зевак.
Когда толпу сотрясла новая волна свиста, я понял, что герои вечера появились в поле зрения, и обернулся к холму. Как и сказал король, это были 12 мужчин. Шестерым из них на плечи надели оленьи шкуры, а к головам прицепили рога, и от увиденного я невольно содрогнулся. К счастью, по шкурам было видно, что они повидали множество подобных танцев; около тридцати лет назад был официально подписан запрет для Греи на охоту на оленей. Хоть негласный запрет существовал и раньше, переговоры проходили долго и мучительно. В итоге Маэрэльд пришлось отдать людям часть Аррума под вырубку и земледелие, но это было малой ценой за то, чтобы более не терпеть истребление священных животных.
Следом вышли мужчины в костюмах шута и музыканта, один — переодетый в девушку с преувеличенно румяными щеками и накрашенными губами, еще двое в костюмах лучников, и последний — в королевских доспехах. Добравшись до самой высокой точки перед спуском к толпе, всадник театрально наклонился, снял шлем и выпрямился.
— Это же принц! — послышалось в толпе.
— Принц Хант!
— Принц из Куориана!
Я неосознанно стиснул зубы. Не слишком ли много почестей для чужеземца? Бронзовая кожа принца светилась на солнце, так же, как и лоснящиеся черные волосы, которые он без конца поправлял свободной от шлема рукой. Он одарил зрителей самодовольной улыбкой, и девушки в ближайших к нему рядах восторженно вздохнули, чем, несомненно, ещё больше потешили его раздутое эго. Получив необходимую долю восхищений, принц вернул шлем туда, где ему и место, и я облегченно выдохнул, обрадовавшись возможности быть избавленным от его лица ещё на какое-то время.
Пока все действующие лица ритуала спускались к костру, зрители отошли на несколько шагов, освобождая место под импровизированную сцену. Суть ритуала проста: это — театральное представление, имитирующее охоту на оленей. Музыкант, что логично, создавал музыкальное сопровождение, потому, чтобы не испортить представление некачественным исполнением, его роль всегда отводилась лучшему королевскому барду. И это действительно было великолепно. По ходу того, как охотники приближались, а противостояние набирало обороты, музыка усиливалась, становилась более резкой и хлёсткой, словно струны рвались под каждым движением пальцев, резонируя с пустым каменным залом, а не отправляя звуки в открытый воздух на заполненной площади. Шут, в свою очередь, комментировал все происходящее на «сцене» в своей особенной манере — не слишком вульгарной, но не без доли юмора, чтобы королевская семья могла не скрывать неловкие смешки, пока толпа гогочет до изнеможения. Дева же, стараясь не слишком перетягивать внимание на себя, ходила вдоль зрителей с большой корзиной в руках, принимая дары от имени Матери Природы. Подношения были самыми разными: фрукты, овощи, сухоцветы, пироги, мясо. Кто-то их глубины толпы непочтительно бросал в корзину камни и прочие твердые предметы, иногда попадая в голову исполнителю роли. Лично я бросил в корзину несколько монет из искреннего сочувствия к мужчине, бывшему явно не в восторге от своего театрального дебюта.
Принц Куориана, одержав победу над оленями, поставил их на колени, “отрубил” им рога и поднял трофей в воздух, сообщая о своем триумфе. Триумфе человека над природой. Его жест вызвал во мне новую волну отвращения, но от смакования этого чувства меня отвлекло легкое касание в районе пояса. На мгновение я подумал, что какой-нибудь предприимчивый малец решил обокрасть эльфа-неумёху, срезав с пояса мешок с монетами, но, опустив глаза, я обнаружил, что мешок находился там, куда я его и повесил, и из него торчало что-то белое. Свернутый кусок бумаги. Он был оторван от большого листа наспех, что видно по неровному краю, а чернила растеклись, делая посланием сложным для прочтения. Учитывая, что мои уроки по людской письменности начались лишь недавно, прочесть записку было ещё сложнее.
«В…е…им… в ба. е».
От напряжения я по привычке сдвинул брови. Каким образом я должен был понять это? Что это вообще могло значить? Я знал слишком мало букв, чтобы даже попытаться это прочесть. Я не имел представления даже о том, как писалось моё собственное имя.
— Благодарю вас, благородный народ Греи, за участие в празднике осеннего равноденствия! — произнес король в полнейшей тишине, и я заметил, что, отвлекшись, пропустил момент самого Танца, когда всадник вовлекает других артистов и желающих подданных в ритуальный танец. — И так как этот праздник восхваляет Природу и её женское начало, я хочу, чтобы вас также поздравила и прекрасная часть моей семьи.
Эвеард сделал три шага назад, а из-за его спины возникли три статных фигуры. Его жена, королева Ровена, шла посередине; её оливковая кожа и миндалевидные глаза выдавали южные корни, а темные волосы тугой косой лежали на левом плече. Слева от неё гордо вышагивала высокая девушка — вероятно, одного роста с королем, хоть я и не имел возможности сравнить, — и её пшеничные волосы в свете костра словно служили ещё одним источником света. Лисица же, стоящая по правую руку от матери, была напряжена; грудь её часто вздымалась, словно она вбежала к своей позиции за секунду до выхода к народу.
Записка.
«Встретимся вбашне».
Я, до того держащий записку в руках, торопливо засунул её туда, куда её пыталась спрятать Ариадна. Сердце на мгновение сжалось; она хотела меня видеть. Я приходил к ней по первому зову, но никогда не решался спросить, так ли сильно она ждет нашей встречи, как я, или вежливость не позволяла ей нарушить данное обещание. В ее полномочиях было не просто отказать мне; она могла приказать никогда не поднимать на нее взгляда, и я бы беспрекословно повиновался. И все же она продолжала зажигать огонь в башне Восхода, а я продолжал откликаться на зов, на время отметая тревожные мысли.
Сейчас же принцесса нарочно не смотрела в мою сторону, не желая встретиться глазами. Корсет ее платья выглядел таким тугим, что на мгновение у меня сочувственно заныли рёбра. Прямая юбка с небольшим шлейфом удачно оттеняли её мягкую фигуру, а треугольный вырез на груди соблазнительно оголял острые ключицы. Темно-зеленый цвет платья, подобный цвету хвои в разгар зимы, в темноте сливался с распущенными волосами, мелькая лишь, когда движимые ветром языки пламени освещали ее лицо.
— Мы желаем, чтобы ваши запасы пережили зиму. Говорят, она будет морозной, — нарушила тишину королева. Её бархатистый голос прокатился по толпе, окутывая материнским теплом, как одеялом.
— Желаем, чтобы весна наступила как можно скорее, — продолжила Минерва, и её голос оказался самым высоким и колким среди всех. Я бы назвал его холодным, в противовес королеве, хотя лицо её озаряла невинная улыбка, не позволяющая усомниться в искренности слов.
— А лето принесло свои плоды, — лениво закончила Ариадна. Я сдавлено усмехнулся, не в силах наблюдать её скучающее выражение лица; оно должно бы было оскорбить меня, но её упорное безразличие лишь позабавило.
Толпа не обратила внимания на выходку принцессы и довольно зааплодировала, благодаря правителей за праздник. Принц Куориана, стоявший всё это время у костра с шлемом в руке, поклонился королю, вновь вышедшему вперед. Ариадна сопровождала отца; он подхватил ее под руку, утягивая за собой и показательно игнорируя скромные попытки сопротивляться.
— Принц Хант, — произнес король, и народ вновь заинтересованно затих. — Вы показали себя сильным воином и умным мужчиной как в вымышленном бою, — Эвеард рукой указал на кострище и людей в оленьих шкурах, — так и в самом настоящем. Я бы хотел, чтобы такой человек был подле меня и впредь.
Появилось ощущение, что воздух стал гуще или вовсе закончился, заключив меня в пузырь. Напряжение витало вокруг. Казалось, если я найду силы достать кинжал и взмахнуть им, то смогу его разрезать.
— Я предлагаю вам руку своей младшей дочери, Ариадны, — продолжил король после долгой паузы. — Но её сердце вам придется завоевать самостоятельно.
— Я приложу к этому все усилия, — кивнув, ответил принц, совершенно не удивленный предложению монарха.
Вероятно, именно с этой целью он и прибыл в Грею; участие в походе на восток оказалось лишь удачным способом показать свои лучшие стороны перед будущим свекром. Однако если принц был в курсе планов короля, то принцесса, похоже, отказывалась в них верить. Её глаза наполнил животный ужас, а тело оцепенело, и это было видно даже в слабом свете костра на расстоянии в сорок шагов; она крепко схватила руку отца, и тот на миг сощурился, будто ее ногти больно впились в его ладонь.
Народ взорвался ликованием. Союз с Куорианом — удачная идея для страны без выхода к морю и, следовательно, флота. Расширение торговых возможностей, разнообразия в еде, тканях, драгоценностях, и список можно было продолжать до бесконечности. Однако сложно представить, что Грея могла предложить в ответ. Чем хотела отплатить островитянам? Чем собиралась снабжать их плодородные земли? Смешение королевских династий всегда представляло собой взаимовыгодный союз, а значит, если Грея не могла предложить нечто равноценное сразу, целью был возрастающий с каждым годом долг.
Горожане, взбудораженные радостной новостью, но всё же слишком уставшие, чтобы задерживаться на площади допоздна, стали медленно разбредаться по домам или на помощь с разбором ярмарочных лавок. Найдя эльфов, с которыми мы вместе прибыли на праздник, я обнаружил их готовыми к отбытию в Аррум и предупредил, что вернусь самостоятельно. Едва ли заинтересованные, они, не дослушав, дали добро.
Учитывая темное время суток и массовые передвижения от сердца города к периферии, смешаться с толпой и добраться до восточной башни было не сложно. Войти внутрь оказалось уже сложнее: мимо неё то и дело проходили группы воинов, преимущественно островитян. Однако никто из них не поднимался на стену. Уловив закономерность, я перестал изображать скучающего пьяницу, нашедшего опору в ближайшем дереве, и проскользнул в приоткрытую дверь.
Я не знал, была ли принцесса на месте встречи, но в середине пути к вершине услышал быстрые шаги и раздражённые вздохи, почти переходящие в рык; сомнения тотчас исчезли. Когда я вошёл, Ариадна резко обернулась, будто дикое животное, готовое накинуться на жертву: раскрасневшееся лицо, широко раскрытые глаза, раздувшиеся ноздри и побелевшие от напряжения кулаки.
— Да чтоб они сгнили в Драконьей Пустоши! Ты это видел?! — закричала она, рукой указывая в сторону дворца.
Я лишь смущённо кивнул в ответ.
— Интересно, как давно я стала куклой, которую можно передарить другому ребенку, когда наигрался сам?!
В приступе гнева Ариадна изо всех сил ударила кулаком по каменной стене, и из её губ вырвался наполовину рык, наполовину стон. Обхватив разбитую ладонь другой рукой, она прислонилась к стене и медленно сползла по ней, садясь на пол. Из глаз покатились слезы, но принцесса не всхлипывала, словно они льются против её воли, нарушая негласный запрет.
Я, боясь спугнуть открывшуюся мне лисицу, присел рядом с ней. Кровь с разбитых костяшек обильно капала на манжеты платья, и я оторвал лоскут ткани от своей рубашки, чтобы перевязать рану. Несколько секунд она сопротивлялась, не желая принимать помощь, но, верно оценив мою настойчивость, перестала. Не знал, стоило ли говорить хоть что-то, — по мнению Маэрэльд мне не хватало ума, чтобы лезть в дворцовые интриги, — но и проигнорировать откровенность Ариадны тоже показалось мне неправильным.
— Он сказал, что твоё сердце островитянину придётся завоевать самостоятельно, — напомнил я, намеренно назвав принца столь пренебрежительно. Принцесса мимолетно улыбнулась.
— Мою руку он уже отдал, и Хант её принял, а это значит, что свадьба состоится, — охрипшим голосом ответила она. — Его успехи в завоевании моего расположения влияют лишь на то, как часто мы будем встречаться в спальне после неё.
— А что, если он передумает?
— Передумает? — сдвинув брови, переспросила Ариадна.
— Передумает на тебе жениться, — объяснил я. — Что, если ты будешь вести себя настолько несносно, что перспектива встречаться с тобой не только в общей спальне, но даже в общем городе, станет казаться ему непосильной ношей?
— И как именно я должна себя вести?
— Ты же хитрая, лисица, — прошептал я, большим пальцам коснувшись её правой щеки, чтобы утереть слезы. Ариадна подняла на меня пронзительный взгляд. — Ты придумаешь, как стать занозой в любой заднице.
Мы оба сдавленно усмехнулись и чуть подались вперед, позволяя нашим лицам сблизиться.
— Людскую ругань ты осваиваешь лучше, чем письмо, — подколола принцесса.
— Могу научить тебя эльфийской, чтобы было честно.
Моя ладонь полностью прислонилась к влажной от слез щеке, а лицо находилось настолько близко, что передние пряди моих волос колыхались от её дыхания. Я понимал: то, что я собираюсь сделать, идёт вразрез со всем, во что я привык верить, вразрез с принципами, которым привык следовать, но невидимый импульс подталкивал меня, не обращая внимание на здравый смысл. Я чувствовал, как грудь недавно рассерженной принцессы взволнованно вздымалась, слышал её взбунтовавшееся сердце, ощущал, как мою щёку щекочут её ресницы. Я едва дышал, пытаясь побороть сомнения или же отказаться от задуманного, но, когда её губы разомкнулись и двинулись навстречу моим, все аргументы тут же затерялись где-то в неразберихе моих мыслей.
Я так жадно впился в них, словно ждал этого мгновения вечность. Тело напряглось, чувства обострились. Два неловких, но требовательных движения губами, и сердце на мгновение замерло. Я подумал, что странное ощущение — плод моего воображения; я давно не испытывал подобного волнения. Однако, когда наших губ словно коснулся горящий кнут, я резко отпрянул. В воздухе между нами мелькнула ломаная светло-голубая полоса. Губы Ариадны покраснели, и, приглядевшись, я заметил на них тонкую полосу ожога. Дотронувшись пальцем до своей нижней губы, я обнаружил там такую же.
— Что это было? — растерянно спросила принцесса.
— Прости, мне не стоило, это…
— Нет, нет, что это было? — уточнила она, прикасаясь к обожженной губе.
— Я не знаю, — честно признался я.
— С тобой такое раньше случалось?
— Нет. А с тобой?
Я часто моргал, словно стараясь скинуть с глаз пелену, но ничего, разумеется, не поменялось. Подняв взгляд на Ариадну, я заметил, что румянец так и не сошел с её щёк. Она поднялась, отряхнула платье и принялась поправлять корсет, словно пытаясь устроиться в нём поудобнее.
— Никогда, — тихо ответила она. Я не услышал в голосе сожаления, но это совсем не радовало; прочих чувств в нем тоже не отразилось. — Останься тут ещё на какое-то время, я выйду первой. Меня наверняка ищут. Доброй ночи, Тери.
Я не успел ответить ни слова, как каблуки уже принялись отстукивать удаляющийся с каждой ступенью ритм. Волнение отпустило моё существо, но оно тут же заполнилось чем-то другим; чувством, которому я так и не смог дать названия. Я просидел в башне до рассвета, и лишь когда первые солнечные лучи коснулись моей кожи, вспомнил о возвращении в лес. Сонные стражники не заметили бы меня, даже если бы я выходил с гордо поднятой головой, крича о ночном поцелуе с принцессой, но я всё же постарался не пренебрегать мерами предосторожности и тихо проскользнул мимо гвардейцев, скрываясь за ещё пушистыми зелеными кустами. Пробираться сюда зимой будет сложнее.