Каждый раз, когда его вызывали на допрос, Этл не могла себе места найти. В последнее время в местечке начались аресты людей по совершенно непонятным для его жителей причинам и среди них люди заслуженные, участники революции и гражданской войны. Не избежал этой участи даже заместитель председателя местечкового совета. Жители шушукались по углам среди родных и близких, строя различные предположения. В каждом номере районной газеты звучали угрозы в адрес безымянных врагов народа, которые пытаются подорвать изнутри могущество страны.
Особенно доставалось троцкистам.
Этл сильно беспокоилась за своего мужа. Аба старался не рассказывать жене подробности, связанные с кражей в магазине, и избегал разговоров об арестах.
С весны в Ружине и его окрестностях разразилась эпидемия коклюша.
Заболели коклюшем Мендель и Люсенька. Что только не делала Этл перепробовала все лекарства, которые рекомендовали доктор и аптекарь, усиленно поила ребят рыбьим жиром, и все безрезультатно. В самый ответственный, последний перед летними каникулами месяц Люся и Мендель пропустили занятия в школе.
Как-то ранним утром Этл подметала улицу напротив своего дома. Жители обязаны были делать это каждый день. Проходившая мимо Эвелина Матвеевна учительница первого и четвертого классов, в которых учились Люся и Мендель, поинтересовалась здоровьем детей.
- Вы наверное знаете, Этл, что хорошо бы детям пожить где-нибудь в другом месте, лучше в деревне, хотя бы неделю.
- Да, я знаю, мне доктор говорил. Но у нас в деревне никого нет из близких родственников или знакомых. Я уже об этом думала неоднократно.
Спустя некоторое время Эвелина Матвеевна сделала Этл предложение:
- У меня в Верховне старенькая тетушка. Живет одна в доме, у нее недавно умер муж, и она это тяжело переживает. Мне приходится время от времени ее навещать. Она очень любит детей. Поживите у нее немного. Менделе и Люсю я знаю - уверена, что они понравятся и моей тете. Я ее уже предупредила. Надеюсь, это поможет вашим детям и, может быть, развеет немного ее горе.
В связи с болезнью детей Абе удалось договориться на работе о недельном отпуске - магазин все равно был закрыт на некоторое время.
В один из погожих дней, точно в назначенное время, в пять часов утра, к дому подкатила бричка с двумя запряженными вороными. Рядом с пожилым кучером впереди на козлах сидела Эвелина Матвеевна. Приветливая улыбка на ее лице говорила о том, что она довольна своими пассажирами, которые уже стояли на улице и ждали ее. Предстоял довольно длинный путь до Верховни, почти восемнадцать километров по пыльной грунтовой дороге.
Безоблачное голубое июльское небо предвещало знойный день. Больше недели стояла жара, и остатки пыли оставались к утру во взвешенном состоянии в раскаленном, не успевшем остыть за ночь воздухе.
Эвелина Матвеевна держала в правой руке нераскрытый зонт, которым она указала попутчикам на заднее сиденье под тентом. Аба хотел было возразить и занять место рядом с кучером, но вовремя понял, что нельзя иначе, - дети сильно кашляют, и рядом с ними должен быть отец.
- Ну, кволики, - обратился Аба к детям, - попрощайтесь с мамой, а я тем временем положу вещи.
Потом он сам подошел к Этл, поцеловал ее и, сжав ее своими сильными руками за плечи, заглянул в глубину ее длинных встревоженных глаз.
- За нас не беспокойся, неделю о нас не думай. Мы обязательно приедем здоровенькими.
Кто не знает в Ружине, да и не только в Ружине, а может быть и во всем мире, что такое Верховня со своим целебным воздухом, широкими, зелеными холмами, глубокими балками, густо заросшим диким кустарником, неповторимым пением жаворонка на заре! Великий Бальзак дышал этим воздухом, гулял по полям и лесистым просторам, слушал веселые и грустные украинские песни, воспевающие эту прекрасную землю и, может быть, здесь он и почерпнул вдохновение для некоторых своих гениальных творений.
Четыре года тому назад, накануне своего первого учебного года, Мендель возвращался домой от своего друга Юры Винничука, сына лесника. Менделе заигрался у Юры и спохватился, когда уже наступили сумерки. Только он вышел на дорогу из леса, где жил Юра, как услышал конский топот и шум подъезжающего сзади фаэтона, который, обогнав его, остановился у обочины. Когда Менделе поравнялся с ним, он услышал голос своей будущей учительницы Эвелины Матвеевны.
- Ты что, Менделе, здесь делаешь так поздно?
На него смотрели большие голубые глаза, которые выглядывали из под густого локона золотистых волос, словно васильки. Потом он увидел протянутую к нему совсем белую, незагорелую руку, и до него донесся тонкий запах духов.
- Я был у Юры.
- Ну-ка, садись быстренько сюда, а то, пока дойдешь, совсем темно будет. Родители, наверное, и так ругать тебя уже будут, что загулялся.
Менделе густо покраснел и всю дорогу сидел тогда совершенно неподвижно рядом с молодой, красиво одетой женщиной, не проронив ни слова, не смея дышать. На все вопросы он отвечал односложными "да" и "нет". И хотя после этого он почти каждый день в школе встречал первую в своей жизни учительницу, сейчас она опять показалась ему такой же, как четыре года назад, - загадочной, словно умная сказка, которая всегда остается неоконченной, оставляющей мечту на полпути.
Класс, в котором учился Мендл, все четыре года бессменно вела Эвелина Матвеевна Станюкевич. Дирекция школы неоднократно предлагала ей оставить начальные классы и взять на себя преподавание русского языка и литературы в старших классах. Преподавать русский - это была заветная ее мечта. Однако учительница решительно отказывалась от этого престижного для нее предложения, мотивируя тем, что у нее очень удачный четвертый класс, и она хочет сама вести его до конца, до окончания начального образования.
Станюкевичи, Эвелина Матвеевна с мужем, жили в самом красивом в Ружине двухэтажном доме, обнесенном высоким забором. Муж преподавал в школе ботанику. Никто, никогда, даже вездесущие мальчишки, которые из спортивного интереса побывали почти во всех многочисленных садах Ружина, не проникали в этот двор и ничего о нем не знали, кроме того, что там, за этим кирпичным забором, роскошный сад. Им ничего не стоило преодолеть эту преграду. Однако каждый из них каким-то отдаленным, неосознанным чутьем знал, что там, за этим высоким забором, готовятся для них удивительные рассказы о красоте и гармонии растительного мира, о гениальных творениях великих писателей, поэтов, воспевающих честность, преданность, смелость, рассказы, которые они услышат завтра в школе. И именно это, вероятнее всего, удерживало их от попытки вторгнуться в этот священный мир.
- Пожалуйста, мама, не волнуйтесь, - успокаивала учительница одиноко стоящую у дороги Этл, заметив беспокойство на ее лице. - Бог даст, и дети поправятся, - потом повернулась к заднему сидению и, убедившись в том, что там все в порядке, распорядилась тоном хозяйки:
- Ну, если уселись, то поехали.
После того, как бричка тронула с места, Этл неотрывно смотрела ей вслед, пока она не скрылась за поворотом улицы. Естественным ее состоянием оставалось постоянное беспокойство за детей и мужа. И стоило ей вернуться в дом, как сразу ее мысли, освободившись в какой-то мере от тех, кто только что уехал, обратились к Голде и маме. Голда, почти уже взрослая, скоро кончает школу. И, как говорится, - маленькие дети - малые заботы, большие и хлопот побольше. Попробуйте сейчас прилично одеть молодую девушку, если даже у вас достаточно денег, - в магазинах хоть шаром покати - нет ничего: ни тканей, ни готовой одежды. Вот и приходится перешивать старье, благо в местечке не перевелись еще модистки и портные.
Что касается мамы, то здоровье ее становилось с каждым днем все хуже и хуже. Жить вместе с ними она отказывалась. Приходилось часто ее навещать.
Бричка миновала центральную часть местечка, костел, который стоял слева за хорошо сохранившейся красивой чугунной оградой, и поравнялась с владениями сельскохозяйственной коммуны, организованной эмигрантами из Америки несколько лет тому назад, еще до повальной коллективизации. Рабочие, фермеры и другие граждане США неопределенной профессии, спасаясь от надвигающейся в их стране депрессии, решили попытать счастья в стране, разрушенной почти до основания революцией и двумя войнами - мировой и гражданской. В какой-то степени это выглядело, как помощь местным крестьянам в восстановлении сельского хозяйства. Члены коммуны привезли с собой немало машин и инструментов, значительно облегчающих труд земледельца, и готовы были поделится своим опытом ведения хозяйства. В коммуне работали и местные жители. Но, к сожалению, положительный опыт коммуны не нашел применения ни в колхозах, ни в других хозяйствах.
Владения коммуны, поля, сады, постройки, в отличие от колхозных, резко отличались ухоженностью, аккуратностью, во всем чувствовалась хозяйская рука.
На ее территории находился прекрасный парк, принадлежавший до революции местному помещику, спортивные площадки для игры в футбол, волейбол, городки, а также просторный, довольно хорошо оборудованный клуб с большим зрительным залом. Всем этим пользовались не только члены коммуны, но и все жители местечка и даже окрестных деревень. Это был очаг культуры и спорта. Здесь показывали свое искусство местные самодеятельные и профессиональные ансамбли из Житомира, Бердичева, проводились спортивные соревнования по разным видам спорта, включая шахматы, шашки.
Американцы привезли с собой ветряную электростанцию, установили ее на возвышенности и, не дожидаясь, пока будет электрифицировано местечко, использовали силу ветра для освещения клуба и других зданий.
- Папа, папа, - вдруг закричал Мендель, показывая на площадку рядом с футбольным полем, - смотри, здесь я был на последнем уроке физкультуры, и мы прыгали в высоту. Я прыгнул выше всех - целых семьдесят сантиметров! Мне учитель сказал, что я скоро смогу сдавать на значок "Будь готов к труду и обороне"!
- Ну да! Расхвастался! Ты забыл, что нужно сдать еще и плавание, а плаваешь ты по-собачьи - гребешь руками под себя. Таким стилем быстро нужную дистанцию не проплывешь - не хватит сил.
- Папочка, это когда ты был со мной на леваде в прошлом году. А сейчас я плаваю нормально.
- Ну, разве что так, - согласился Аба.
- Мы с Голдой сами видели, как Минька прыгал с высоченного пенька в воду, да еще вниз головой, - это Люся по велению сердца ринулась поддержать своего братишку, не подумав об обратной стороне этого рассказа: ему, Миньке, как любила его звать сестричка, не раз мама наказывала в воду не прыгать. Но Люська все больше распалялась в страстном желании доказать, что брат вполне достоин упомянутого значка:
- Знаешь, папа, как это было страшно? И потом он долго-долго не выплывал. Мы здорово перепугались за него.
Наступила тишина. Мендель резко повернул голову в сторону Люси, пронзив ее острым взглядом. Папа сидел прямо, смотрел вперед и был глубоко погружен в свои мысли. Люся не сразу поняла свой промах, недоуменно повернула голову - сначала в сторону Менделе, потом в сторону отца. В круглых от удивления глазенках - вопрос: "А что я такого сказала?"
- А? Что? - вдруг встрепенулся папа. - С высокого пенька, говоришь, и прямо головой в воду? Ну и ну! И даже долго не выплывал? Вот вернемся домой, и мы с мамой решим, за какую ногу и к какой кровати этого разбойника будем привязывать.
Все громко и весело засмеялись. А потом Люся закашлялась и кашляла долго и тяжело. Аба с платочком в руке прижимал к себе дочь, вытирал ее синие губы. Эвелина Матвеевна попросила остановить бричку. Плотное облако серой пыли, гонимое попутным движением воздуха, пронеслось мимо них.
Приступ кончился, и они продолжали свой путь.
Справа от дороги, напротив коммуны, вдоль речки Раставицы тянулся бесконечный зеленый луг. Здесь его называли левадой. Кое-где вразброс на нем и вдоль обоих берегов реки, низко склонив к воде и к земле свою густую листву, неподвижно стояли в глубоком сне вековые вербы. А над ними распростерлась светло-серая полупрозрачная полоса тумана - словно пуховое одеяло, заботливо натянутое материнской рукой, чтобы защитить их затянувшийся счастливый сон.
- Как редко мы бываем в это время вне нашего жилища! Какую силищу красоты нашей земли мы позорно просыпаем! - Эвелина Матвеевна почему-то засмеялась от этих своих мыслей, потом затихла на несколько минут и задумчиво продолжала: - Смотришь на эту тихую, мирную от Бога картину, и трудно поверить, что на этой же земле свирепствуют насилие, убийство, голод, войны, - то в Китае, то в Испании. Один только фашизм в Германии чего стоит. Подумать только, страна с такой высокой культурой, которая ведь стала достоянием всего человечества! И вот тебе - народ этой страны допускает к власти какую-то неведомую никому ранее кучку хулиганов, погромщиков и убийц.
- Скажите, Аба, - оживилась она вдруг и продолжала уже о другом. - Вот вы имеете какие-то дела с коммуной, закупаете их продукцию, что-то для них достаете, - почему у них такой порядок? Почему этот страшный трехгодичный голод практически не коснулся никого из коммунаров?
- Да вот, и я об этом не раз думал, - начал Аба после минутного раздумья. - Как я смотрю, больше страдают колхозники. Коммуну не так прижимают с налогами, как колхоз. И ремесленники в местечке худо-бедно выжили, потому что они, если что не так, могут, в конце концов, уехать на заработки в Донбасс или на другие стройки. Это трудный хлеб, но хлеб. А колхозник паспорта не имеет и никуда он уйти на другую работу или уехать не может. Колхоз в беде - и он в беде, и деваться ему некуда.
Сразу за Ружином выехали на старинный шлях, обсаженный высокими, стройными тополями с листвой, покрытой придорожной пылью. Многодневная жара лишила сил и энергии все живое. Утренний воздух неподвижен. Не подавали еще признаков жизни птицы. Только солнце, выдерживая свое, на века установленное строгое расписание, неуклонно совершало, как всегда, свой неизменный путь. Оно еще не показалось из-за горизонта, но восточная часть светло-голубого неба в том месте, где кончался длинный ряд тополей, уже предвещала восход веером багряных лучей, пронзивших легкую сетку множества мелких, светлых облачков.