Неожиданно послышался высокий, тонкий звон. Мы все огляделись, но определить источник звука не смогли. Звон раздался еще раз. Словно металлической палочкой ударили по хрустальному бокалу, и он зазвенел тем высоким, напоминающим серебряный колокольчик звоном, который издает только лучший хрусталь.
Рис уже вытаскивал из ножен короткий меч.
— Я оставил Кристалла дожидаться полицию снаружи. — Он посмотрел на обнаженный клинок и спросил: — Ты звонил?
На лезвии смутно проступило лицо Кристалла.
— Рис, я не знаю, как с ними быть.
— А что такое? — спросил Рис.
— Наверное, здесь нужен кто-то более опытный в обращении с нынешней полицией и нынешними политиками.
Рис качнул головой.
— Я не спрашиваю, что тебе нужно. Я спрашиваю, в чем дело.
— Насколько я могу понять, люди спорят, кто из них главный.
— Главный в чем?
— Во всем. У них, похоже, нет строгой иерархии. Это как в игре в "слишком много принцев".
Рис вздохнул.
— Буду как только смогу.
— Прости, Рис, но мы все здесь не слишком часто бывали за пределами волшебной страны.
— Все в порядке. Я сейчас буду.
Рис стер изображение с клинка движением ладони и посмотрел на Дойла.
— Я не подумал, что там нужен кто-то Солее продвинутый. Надо было подумать.
— Не извиняйся, — сказал Дойл. — Лучше пойди займись этим.
Рис поклонился и пошел к двери. Он прошел мимо меня, но в этот момент мое внимание привлекло какое-то движение у противоположной стены.
Я поглядела туда, за спину Мэгги-Мэй. Это трепыхалась занавеска под раковиной, за которой я пряталась в детстве. За этим клочком ткани прятался кто-то покрупнее фейри-терьера.
Адреналин так плеснул мне в вены, что в пальцах закололо. Я думала, что все вокруг обыскали на предмет присутствия возможного убийцы. Я что, ошибалась?
Старательно контролируя свои движения и выражение лица, я высвободилась из объятий Мэгги-Мэй. Надо было предупредить Дойла и других стражей, не вспугнув того, кто там скрывался.
Дойл уже был рядом со мной, словно я выдала себя замешательством или невольным жестом. Он открыл рот, но я притронулась пальцем к его губам. Поняв намек, он молча стоял рядом и не спрашивал, что меня напугало. Вслух — не спрашивал. В темных глазах светился вопрос: "Что случилось?", но вслух он не произнес ни слова.
Я указала взглядом себе за спину, старалась показать верное направление, но не была уверена, что мне удалось. Он опустился на колени у подвывающего Онилвина и спросил:
— Почему ты ушел без спроса, Онилвин? Почему ты пошел к свидетелям без нас?
Единственным ответом было мычание.
Дойл разместился так, что раковина оказалась в его поле зрения. Я боролась с желанием оглянуться.
Дойл склонился к Онилвину:
— Так что, тебя брауни и полусмертная принцесса так отделали, что язык не ворочается?
Я не заметила, чтобы он подал какой-то знак, но Гален громко позвал:
— Душистый Горошек, Маг, выходите и поговорите с нами.
Он обошел стол, и я подумала было, что под раковиной спрятались две маленькие феи, а мне стоит лечиться от паранойи.
Но он подошел к полкам над раковиной. Маг, бледно-голубая фея, которая прилетала предупредить Риса, и еще одно крошечное крылатое создание выглядывали из-за фарфоровых чашек. Голосок Маг, тоненький и щебечущий, как у птички, ответил:
— Мы боялись, что Мэгги в своем гневе забудет о нас, Гален Зеленый Рыцарь.
Гален уже был рядом с ними и смотрел на крошек, задрав голову:
— И потому вы спрятались за чашками.
— Если только она не превратилась бы в настоящего богарта, она не тронула бы хороший фарфор. Нет-нет, никогда! — Маг осторожно выбралась из шкафчика и вспорхнула на плечо Галена, развернув небесно-голубые крылья. Теперь я ее вспомнила. Она была любимицей то у одного сидхе, то у другого. Но когда она надоела своему последнему хозяину, Мэгги предложила ей работу на кухне, чтобы она могла заработать на достойную жизнь и не выпрашивать подачек у верзил. "Верзилы" — это было оскорбительное наименование сидхе среди малых фейри. Маг перебралась на кухню примерно в то же время, когда я покинула двор. А вот с Душистым Горошком я была неплохо знакома. Я позвала ее:
— Душистый Горошек, не нужно прятаться.
Холод подошел к раковине с другой стороны от Галена, который болтал уже о чем-то с маленькой голубой феей у себя на плече. Ока прильнула к его шее и ласкала ухо нежными, словно цветочные лепестки, ладошками. У Маг был настоящий пунктик насчет мужчин-сидхе. Я никогда не интересовалась, да и знать не хотела, что за удовольствие находили друг в друге она и ее хозяева. Она была меньше куклы Барби и сложена более изящно и хрупко. Картинки такого рода меня не привлекают, но сейчас, глядя на них, я могла незаметно присматривать за занавеской. Гален нам всем дал предлог смотреть в ту сторону.
Холод сказал:
— Спускайся, малышка, нам нужно поговорить с тобой.
Маленькое личико тут же спряталось среди фарфора, как мышка ныряет в свою норку. Ее голосок был похож на веяние ветерка, нежное весеннее дуновение, которое ласкает кожу и заставляет поверить, что под снегом спят цветы. Спят, а вовсе не мертвы. Я невольно улыбнулась и только потом подумала: "Гламор".
— Не помню, чтобы твой голос был так сладок, Душистый Горошек, — удивился Гален.
— Я испугалась, — сказала она так, словно это все объясняло.
— Когда феи-крошки напуганы, они защищаются чем только могут, — пояснила Мэгги-Мэй.
— То есть гламором, — сообразила я.
— Йе, — подтвердила Мэгги, глядя на нас прищуренными глазами. Она поняла, что что-то не так.
— Иди, маленькая, — позвал Холод и даже протянул руку как предлагают опору птичке.
— Я боюсь тебя, Убийственный Холод, так же, как боюсь Мрака, — проговорил голосок из-за чашек.
— А меня ты тоже боишься, Душистый Горошек? — спросила я.
Она сказала после небольшой паузы:
— Нет, тебя я не боюсь.
— Тогда иди ко мне, — предложила я и протянула ей ладонь, показывая, что предпочитаю менее интимные контакты, чем Гален.
— Ты защитишь меня от Мрака и Убийственного Холода? — спросила она.
Я поборола желание улыбнуться. Чтобы противостоять приятному голоску, требовалась немалая концентрация. Непосредственный контакт мог еще больше осложнить дело, но мне хотелось убрать ее подальше от раковины. Она была "гражданской", как принято говорить у полицейских, а гражданские на линии огня были мне ни к чему.
— Конечно, я не дам им тебя обидеть.
— Обещаешь?
Дойл вмешался:
— Она не может обещать, ведь мы не знаем, не виновна ли ты.
— Виновна… — повторила она тонким от испуга голосом, словно бубенчики зазвенели под ветром, — в чем виновна, Мрак?
Дойл стоял на коленях рядом с Онилвином, который не отреагировал ни на подначку, ни на вопрос. То ли ему и вправду было так больно, то ли он симулировал.
— Нередко бывает так, что тот, кто нашел тело, сам его туда и положил.
Я нахмурилась. Неудивительно, что Дойл напугал малышку.
Он ответил мне спокойным взглядом, словно не видел в своих словах ничего страшного. Душистый Горошек истерически зарыдала. Воображаемый ветер, игравший бубенчиками, из теплого превратился в ледяной, предвещающий бурю. Чашки задребезжали от ее отчаянной попытки забраться поглубже на полку.
Мне пришлось повысить голос, чтобы она наверняка меня услышала:
— Я обещаю, что ни Дойл, ни Холод тебя не обидят.
— Мерри! — удивленным тоном произнес Дойл.
За чашками помолчали, потом спросили очень невыразительным голосом:
— Слово?
— Да, — подтвердила я. Я не думала, что она в чем-то замешана, но на всякий случай я пообещала только, что к ней не притронутся Дойл и Холод. Если она решила, будто обещание распространяется на всех моих стражей, — ну, это не моя вина. Я была достаточно сидхе, да вообще достаточно фейри, чтобы не напоминать ей об остальных и не чувствовать вины. Все фейри от мала до велика были обучены этой игре. Проиграл — значит чего-то не учел. Сам виноват. Фея выбралась из-за фарфоровой чашки и подошла к краю полки. У нее была редкая для фей-крошек кожа, на вид совсем как человеческая. Темно-каштановые волосы локонами спадали вдоль личика. Только тоненькие черные антенны, как у бабочек, нарушали сходство с дорогой куклой. Антенны и еще крылья на спине.
Платье у нее казалось сшитым из коричневых и пурпурных листьев, хотя при ходьбе "листья" двигались совсем как ткань. Она взлетела, направляясь ко мне. Дойл показал мне глазами, чтобы я отступила подальше от стола, подальше от занавески.
Кто-то из стражей позвал:
— Мэгги-Мэй, не подойдешь ли сюда на минутку?
Наверное, если б Мэгги не заподозрила уже неладное, она бы возразила, но тут безропотно позволила увести себя подальше от опасности.
Душистый Горошек изменила траекторию полета, чтобы успеть за мной, и встала мне на ладонь маленькими ножками. Ступни у нее не были такими младенчески-мягкими, как у Шалфея, но весила она, как и он, больше, чем следовало ждать от создания с кукольным тельцем и крыльями бабочки.
Иви и Готорн загородили меня от раковины. Они перекрыли мне вид, но их тела защищали меня будто щиты. Возражать не стоило.
Иви прошептал:
— Надеюсь, мне все же удастся тебя трахнуть до того, как меня из-за тебя прикончат.
Готорн стукнул его в грудь кулаком в латной перчатке. Иви охнул, а потом я услышала звук рвущейся ткани и крики.
Душистый Горошек стрелой взлетела мне на плечо и спряталась в волосах, визжа от ужаса. Такое мелкое создание — и так много шума. Я слышала, как мужчины что-то кричат, но что — было не разобрать сквозь пронзительный визг феи. Широкие спины мужчин обеспечивали мне защиту, но также скрывали от меня происходящее, так что я ничего не видела и не слышала и могла только надеяться, что ничего слишком страшного не происходит. Я посчитала хорошим признаком, что стражи пока просто стояли передо мной, а не уложили на пол, прикрыв сверху собственными телами. Смертельной опасностью, надо полагать, еще не пахло.
Душистый Горошек цеплялась за волосы и воротник жакета, непрерывно визжа прямо мне в ухо. Я ужасно хотела схватить ее и заставить замолчать, но побоялась, что сломаю ей крылья. После смерти Беатриче я уже не знала, какие травмы у малых фейри исцеляются, а какие — нет. Я загородила ухо ладонью, но тут же отдернула руку, потому что накололась на что-то вроде шипа или булавки. Малышка перестала визжать и принялась извиняться. Видимо, я задела пальцем ее браслет из розовых шипов. На кончике пальца показалась капелька крови.
Лопотание феи перекрыл бас Дойла:
— Почему ты прячешься от нас?
Ему ответил грубый мужской голос:
— Я не от вас прятался, я прятался от него.
Я попыталась выглянуть из-за Иви с Готорном, но они передвинулись одновременно со мной, старательно меня прикрывая. Я крикнула:
— Дойл, можно уже смотреть?
— Готорн, Иви, дайте принцессе взглянуть на пленника.
— Пленника? — переспросил грубый голос. — Меня незачем брать в плен, принцесса!
Голос показался мне смутно знакомым.
Стражи расступились, и я наконец увидела низенькое, заросшее шерстью существо, повисшее в руках Галена и Холода. Это был хоб[11], близкое к брауни создание.
Гарри Хоб, если точнее. Он работал на кухне — с перерывами — множество лет. Перерывы случались, когда Мэгги-Мэй ловила его пьяным на работе. Ростом он был всего фута три[12] и так покрыт густой темной растительностью, что я не вдруг сообразила, что одежды на нем нет.
— Почему ты боялся Онилвина? — задал следующий вопрос Дойл.
— Я думал, он пришел убить меня, как убил мою Беа.
Наверное, мы все дружно вздохнули и забыли выдохнуть.
— Ты видел, как он это сделал? — спросил Дойл. Его голос упал в тишину, словно камень в колодец. Мы ждали, когда камень долетит до дна.
Онилвин ответил раньше.
— Я этого не делал.
Голос у него был глухим — не от эмоций, а из-за сломанного носа и обилия крови.
— Я не так хорошо ее знал, чтобы хотеть убить. — Он с трудом поднялся на ноги, и Адайр с Аматеоном тут же шагнули вперед без всякого приказа и взяли его за локти, словно он уже был арестован. Похоже, я была не одинока в своей неприязни к Онилвину.
Он продолжал настаивать на своей невиновности тем же глухим голосом, словно у него был жуткий насморк, только я знала, что его душит его собственная кровь.
— Молчи! — приказал Дойл, не то чтобы прикрикнул, но подействовало не хуже.
Онилвин умолк было, но едва Гарри Хоб начал говорить: "Я видел…", прервал его:
— Он врет.
Гарри вернул себе внимание слушателей, заорав так громко, что в буфетах задребезжали чашки:
— Я вру?! Я? Чтобы врать в волшебной стране, надо быть сидхе!
Дойл встал между ними и жестом велел замолчать обоим.
— Хоб, ты видел, как Онилвин убил Беатриче? — Дойл повернулся к издавшему какой-то звук Онилвину: — Если ты еще раз прервешь его, я велю тебя отсюда вытащить.
Онилвин хмыкнул и сплюнул кровью на кухонный пол.
Мэгги-Мэй двинулась к нему, занося над головой железную кастрюльку.
— Нет, Мэгги, — остановил ее Дойл. — Хватит с нас твоих богартовых штук.
— Богартовы штуки? Ой, Мрак, если ты решил, что это были богартовы штуки, ты настоящего богарта и не видел-то никогда. — В ее золотых глазах появилось что-то по-настоящему пугающее.
— Не вынуждай меня выставить тебя из твоей же кухни, Мэгги-Мэй.
— Ты не па-асмеешь!
Он просто глянул на нее, и этого хватило. Она попятилась назад, что-то ворча себе под нос, но кастрюлю поставила на место и отошла в дальний угол. Собаки клубились у ее ног мохнатым прибоем.
Дойл снова посмотрел на Гарри Хоба.
— Спрашиваю еще раз: ты видел, как Онилвин убивал Беатриче или репортера?
— А зачем он явился на кухню вперед всех вас, как не затем, чтобы доделать дело? Почему ты его не спросишь?
Голос Дойла стал еще ниже и окрасился гневом, едва не превратившись в рычание:
— Я спрашиваю тебя в последний раз, Гарри. Не ответишь мне просто и прямо, велю Холоду трясти тебя, пока не посыплются ответы.
— Ой, нет, Мрак, зачем же угрожать старому Гарри?
— Старому Гарри? — оскалился в ухмылке Дойл. — Не перед нами тебе козырять возрастом. Я тебя помню младенцем, Гарри. Я помню, когда у тебя была ферма и человеческая семья, за которой ты приглядывал.
Гарри набычился, взглянул на него почти так же враждебно, как на Онилвина.
— Не надо будить тяжкие воспоминания, Мрак, — хмуро сказал он.
— Так ответь мне, и никто здесь не узнает, как ты потерял свой дом.
— Ты не расскажешь, — буркнул Гарри.
— Скажи мне правду, Гарри Хоб, или я скажу ту правду, которую ты не хочешь слышать.
Гарри уставился в пол. Он будто стал меньше и уязвимей, зажатый между двумя высокими стражами. Может, он играл в расчете на сочувствие, но если так — он плохо выбрал зрителей.
Дойл опустился на колени перед ним, заглядывая в глаза.
— Ну, Гарри, в последний раз: ты видел, как Онилвин убивал Беатриче и/или репортера?
Это "и/или" было сказано очень правильно, не то Гарри имел бы пространство для уверток, в случае если он видел только одно убийство, но не два.
Он ответил, не поднимая глаз:
— Нет.
— Что значит "нет"?
Теперь Гарри поднял голову, темные глаза горели гневом:
— Нет, я не видел, чтобы лорд деревьев убивал мою Беатриче или человека.
— Тогда почему ты от него прятался?
— Я не знала, что он здесь схоронился, — сказала Мэгги-Мэй. — Может быть, Мра-ак, что он прятался не от древесного лорда.
— Очень хорошо, — оценил Дойл, поблагодарив ее кивком. Он встал и повторил вопрос с поправкой Мэгги: — Почему ты прятался, Гарри?
— Я увидел его. — За руки его держали, так что он мотнул головой в направлении такого же обездвиженного Онилвина.
Мы ждали продолжения, но он, похоже, решил, что этого достаточно. Дойл поторопил его:
— И почему ты решил спрятаться, едва его увидев?
— Подумал, что он был ее любовником-сидхе, вот как.
Я не могла удержаться. Я засмеялась. Гарри ответил мне мрачным взглядом.
— Прости, Хоб, но Онилвин даже меня не считал подходящей для себя партией. Утверждал, что во мне слишком мало крови сидхе. Не представляю, что он взял бы в любовницы вообще не сидхе.
— Благодарю, принцесса, — по-прежнему глухо проговорил Онилвин.
Я смерила его взглядом, которого он заслуживал, и сказала:
— Это был не комплимент.
— Тем не менее, — возразил он, — спасибо за правду.
— А кто, кроме ее любовника-сидхе, поперся бы сюда в одиночку? — спросил Гарри.
— Хороший вопрос, — сказала я и взглянула на Дойла. Он коротко кивнул и спросил:
— Почему ты оставил нас, Онилвин?
— Мне не доставляло удовольствия смотреть на принцессу в компании с другим. Королева очень давно излечила меня от вуайеризма.
Этого никто не стал оспаривать, но Дойл спросил:
— Так что ты решил начать опрос свидетелей самостоятельно, без приказа капитана или хотя бы разрешения твоего офицера?
— Вы все были, как мне показалось, очень… заняты. — Сарказм различался совершенно ясно, сломанный нос никак не помешал.
— Ты слабовато ударила, Мерри, — бросил Гален, и выражение лица у моего нежного рыцаря было совсем не нежным.
— Ты хотел узнать ответы или скрыть их? — поинтересовался Дойл.
— Я никому не любовник. И уж точно не рискнул бы отдаться на милость королевы ради меньшего, чем любовь сидхе — Высокомерия в его голосе хватило бы на десятерых.
— Кто-нибудь из вас знал, что у Беатриче был любовник-сидхе? — обратился Дойл ко всем присутствующим.
Мзгги-Мэй сказала:
— Не-а, я всем моим говорила держаться от верзил подальше. От такого одно только горе.
— Значит, если б Беатриче закрутила с сидхе, она бы тебе не сказала, — предположила я.
— Йе, навряд ли.
Я посмотрела на хрупкую голубую фигурку, почти спрятавшуюся за шеей Галена.
— Маг?
Галену пришлось напомнить:
— Принцесса задает тебе вопрос, Маг.
Она слишком увлеклась, перебирая кудри у него на затылке, чтобы замечать что-то еще. Она не была глупа, но я за ней такое уже замечала: от прикосновения к сидхе она будто пьянела.
Она выглянула из-за его шеи, нервно трепеща крыльями.
— Что?
— Ты знаешь любовника Беатриче?
— Вот он, — показала она на Гарри.
— А любовник-сидхе у нее был?
Глаза феи широко распахнулись.
— Сидхе? У Беатриче?.. — Она покачала головкой. — Если б я знала, я бы попросила ее позволить мне его потрогать.
— Беатриче никогда не рассказала бы Маг, — вмешалась Душистый Горошек.
Я поискала ее глазами — она сидела на кастрюле, свисавшей с крючка на ближней стене.
— А тебе она сказала?
— Да.
— Кто он? — выпалил Гарри.
Никто его не одернул, потому что вопрос этот интересовал всех.
— Она мне не сказала, объяснила, что он заставил ее пообещать никому не говорить, или он разорвет их отношения.
— Зачем ему это было нужно? — удивился Дойл. — Если только он не…
Закончил фразу Холод:
— Не королевский страж.
— Кто же рискнул бы смертью под пытками за меньшее, чем плоть сидхе? — не поверил Аматеон.
Я неприязненно на него поглядела.
— Я не заслужил такого взгляда, принцесса, это просто правда.
Я начала было возражать, но остановилась. У меня был любовник из малых фейри в Лос-Анджелесе, и мне было с ним чудесно, но… но я жаждала другой плоти. Если однажды ты испытал любовь сидхе, все другое действительно с ней не сравнится. Я хотела бы поспорить с Аматеоном, но не могла. Не могла спорить, оставаясь верной правде.
— Не буду с тобой спорить, Аматеон, — сказала я.
— Потому что не сможешь, — возразил он. Он по-прежнему твердо держал Онилвина за локоть, но смотрел только на меня.
Я кивнула, признавая его правоту.
— Но если не страж, — спросил Гален, — то с чего ему беспокоиться, что кто-то узнает о его отношениях с Беатриче?
Я вгляделась в него, пытаясь найти хоть малейший признак, что он понимает наивность своего вопроса, но в его лице не было даже намека на такое. Маг прильнула к его шее и объявила нам:
— Это так мило!
— Что? — не понял Гален.
— Хватает таких, кто водится с нами, низкорослым народцем, — сказала Мэгги-Мэй, — но мало кто пожелает признаться в том вслух.
Гален нахмурился:
— Почему?
Аматеон поинтересовался:
— Ты при том же дворе живешь, что и мы?
Гален пожал плечами, едва не сбросив Маг. Он помог фее удержать равновесие, протянув ей палец для опоры.
— Любовь — это драгоценность, как можно ее стыдиться?
Если бы я уже не любила его, я полюбила бы в эту секунду.
— Ты прав, мой друг, — сказал Дойл, — но наши свободные собратья не всегда думают так же.
— Высокомерие, такое высокомерие — стыдиться того, за что мы все отдали бы полмира, — воскликнул Адайр.
— Кто же признается, что спит с пернатой? — бросил Онилвин.
— Для…ли подходят, а для любви — нет? — едко спросила Мэгги-Мэй. Кое-кто из мужчин отвел глаза. Дойлу встретить взгляд яростных золотых глаз ничто не помешало.
— Гарри Хоб был ее любовником?
— Йе, — кивнула Мэгги.
— Да, — одновременно сказали Маг и Душистый Горошек.
Дойл повернулся к Гарри.
— Не каждому хобу доводится делить подружку с сидхе.
— Подружку? Не-а, я любил девчонку.
— И как ты относился к необходимости делить ее с другим?
— Беатриче поссорилась с Гарри, — сообщила Душистый Горошек.
— Но мы помирились, — быстро сказал Гарри.
Душистый Горошек подтвердила, что это правда.
— Она порвала с сидхе, — добавил хоб.
— Бросила сидхе ради тебя? — Маг залилась высоким щебечущим смехом.
— Не смейся над ним, Маг, — сказала Мэгги-Мэй. — Бывает, что любовь важней, чем магия или власть.
— Ты знала, что Беатриче рассталась с Гарри? — спросила я.
— Йе, и что она приняла его обратно — тоже.
— Если Беатриче порвала с сидхе, — заметил Дойл, — почему Гарри ждал его появления здесь, на кухне?
— Беатриче сказала, что он заставлял ее делать ужасные вещи. Она сперва соглашалась, а потом передумала.
— Что за ужасные вещи? — спросил Дойл.
— Она мне не сказала. Сказала только, что никто бы не поверил, что он может творить такие кошмарные вещи.
Мы были неблагие, а не благие, а значит, смело могли признаваться в очень многих вещах. Что же могло быть так ужасно, что это сочли бы невероятным? От какого извращения в ужасе отвернулась Беатриче?
— Ее сидхе потребовал еще одно свидание, чтобы попытаться убедить Беатриче изменить решение. Я умолял ее не ходить.
— Почему? Ты боялся за ее жизнь? — спросил Дойл.
— Нет, нет. Если бы мне только пришло такое в голову, я бы никогда не отпустил ее к нему на свидание, — ответил Гарри.
— Тогда в чем причина?
— Я ревновал, а кто бы не ревновал? Я боялся, что он снова ее сманит. Да поможет мне Богиня, я только о своей ревности и думал.
Наверное, Дойл подал какой-то знак, потому что Холод и Гален отпустили руки Гарри. Он потер руку, которую держал Холод.
— И ты спрятался при виде Онилвина, потому что принял его за ее любовника.
— Мы думали, что он пришел убить Гарри, — сказала Душистый Горошек. — Если бы она рассказала кому-то свою тайну, то только Гарри. Я сказала ему спрятаться.
— Если ты боялся одного Онилвина, почему ты не выбрался из укрытия, когда вошли мы все? — спросил Дойл.
— А ты хотел бы, чтобы кто-то узнал, что ты спрятался, вместо того чтобы броситься на мужчину, которого считал убийцей твоей любимой? Неужто я хотел бы, чтоб Мрак или Убийственный Холод узнали, что я такой трус?! — В его глазах заблестели слезы. — Я сам не знал, что я такой трус.
— Онилвин, — позвал Дойл, — так почему ты решил нас опередить? В чем истинная причина?
Онилвин открыл рот, но ему пришлось громко прокашляться, прежде чем заговорить.
— Если начистоту, то я знал, что принцесса меня терпеть не может. При таком богатом выборе мужчин она спокойно может держать меня вдали от спальни. А я хотел скова прикоснуться к женщине. Я думал, что, если найду что-нибудь, если разберусь с этим убийством, это мне зачтется.
Я ошеломленно уставилась в его окровавленное лицо со злыми глазами. Он встретил мой взгляд.
— И почему я тебе не верю? — спросила я.
Глаза мрачно взглянули на меня с кровавой маски его лица.
— Разве я сознался бы тебе в такой слабости, если б это не было правдой?
Это меня озадачило.
— Но ты ведь меня тоже ненавидишь?
— Я готов почти на все, лишь бы положить конец своему голоду, принцесса. Что бы я ни чувствовал к тебе когда-то, шанс утолить эту жажду перевешивает все. Любую верность, которую, как я думал, я питал.
Мы глядели друг на друга, и не знаю, что бы я ответила, потому что Дойл вдруг спросил:
— Запах чувствуете?
Сокращение от "хобгоблин". В них верили в разных частях Британии; это дружественные людям малые фэйри.
около 90 см.