Дойл с Холодом проводили меня в мою комнату переодеться, а заодно и прихватить что-нибудь потеплее. Не знаю, кто одолжил мне меховой плащ, но он был по размеру, подол едва касался пола. Кремово-золотистый мех с янтарным блеском, переходящим в почти красный. Исключительно красивый мех, но у меня к нему возникло смешанное чувство, как обычно к меховым пальто: я считаю, что мех гораздо лучше выглядит на живом звере. Вообще-то я попробовала объявить, что хочу что-то кожаное или даже вязаное, но сидхе веками не держали домашних животных, а потому шерсть и кожа стали дефицитным товаром. Кроме того, Холод заверил меня, что хозяина этого меха съели после того, как убили.
— А что это за зверь? — поинтересовалась я. Я никогда не видела такого меха.
— Тролль, — спокойно ответил он.
Я перестала гладить мех. Живых троллей я не встречала, но знала, что они являются разновидностью фейри. Тролли — разумные создания; пусть не самого большого интеллекта, но они обладают собственной культурой!
— Но это же не звери… Это уже похоже на каннибализм!
— Он и не говорил, что это зверь. Это ты так решила, — заметил Дойл. — Ну, мы идем? Полицейские ждут.
— Что, вы оба не могли догадаться, что если я не люблю носить шкуры пушных зверей, то изделие из разумного существа понравится мне еще меньше?!
Холод вздохнул и снова уселся в огромное черное кресло, удручающе хорошо вписывавшееся в новую обстановку моей комнаты, выбранную королевой. Мебель замечательно подошла бы для порновидео в готическом стиле, а может, для похорон, где покойнику уделяется несколько необычное внимание.
— Этого тролля убил я. Мех — мой трофей. Не понимаю, что тебя смущает. — В черном кожаном кресле Холод казался призрачно-бледным, а меховое пальто придавало ему странно декадентский вид. Это длинное пальто из серебристых лис вернули служащие аэропорта. Я предположила, что кожаные вещи пропали, потому что никто не мог с уверенностью назвать их владельцев, а мех остался, ибо кому, кроме одного из моих стражей, могла принадлежать шуба до пят, скроенная на широченные плечи?
Я повернулась к Дойлу.
— Это все равно что носить пальто из человеческой кожи.
Дойл схватил меня за локоть, больно, до синяков. На лице его была написана та же ярость, с какой его рука сжимала мою плоть.
— Ты — принцесса Неблагого Двора. Когда-нибудь ты станешь править нами. Тебе нельзя проявлять столько слабости, если ты надеешься выжить!
В его черных глазах сияли яркие цветные точки, будто рой психоделических светлячков. У меня закружилась голоса, но в следующее мгновение я твердо стояла на ногах и могла спокойно смотреть в его глаза. Если бы он хотел меня зачаровать, наверное, мне не удалось бы так легко сбросить наваждение, но эту силу вызвал гнев, а не воля. Гневу противостоять легче.
Холод вскочил на ноги.
— Дойл, все не так страшно…
Голос его звучал неуверенно, и я знала почему. Перед ним стоял Дойл, его капитан, — надежный, стойкий, бесстрастный Дойл. Он никогда не выходит из себя, никогда!
Дойл притянул меня к себе, и я ощутила, как накапливается в воздухе энергия — его сила готова была развернуться. Он прорычал мне в лицо:
— Не хочешь носить кожу нашего достойного врага? Нас ждет полиция, наши люди стоят на холоде, а тебе, видишь ли, пальто не нравится! Какие тонкие чувства для женщины, которая только что трахнулась на полу у всех на глазах с первым встречным!
Я глазела на него с открытым ртом, слишком потрясенная, чтобы как-то среагировать.
— Дойл! — Холод шагнул к нам и протянул ко мне руку, словно хотел оттащить меня от Мрака. Но рука упала, потому что Холод, как и я, не мог представить, что сделает Дойл, если попытаться вырвать меня из его рук. Дойл был так не похож на себя, что я испугалась, и Холод, видимо, тоже.
Дойл запрокинул голову и закричал. В этом звуке было такое страдание, такое беспредельное одиночество… Крик завершился воем, от которого у меня волосы встали дыбом. Он вдруг резко отпустил меня, почти толкнул к Холоду. Холод поймал меня и поставил себе за спину, загородив широкими плечами от своего капитана.
Дойл рухнул на пол, черная кожа плаща разметалась вокруг него, коса свернулась змеей.
Я не сразу поняла, что он рыдает. Мы с Холодом обменялись недоуменными взглядами. Ни один из нас не мог понять, что случилось со стоиком Дойлом.
Я шагнула к нему, но Холод удержал меня и покачал головой. Он был прав, но сердце у меня сжималось. Слышать этот плач сломленного человека от Дойла было невыносимо.
Холод опустился на колени рядом с ним и положил белую руку на черное плечо Мрака.
— Капитан… Дойл, что тебя гнетет?
Дойл закрыл лицо руками и согнулся едва не до самого пола. Он свернулся в комок, а голос его прозвучал глухо от слез и еще более глухо — от ярости.
— Я не могу… — Он поднялся на четвереньки, низко повесив голову. — Я не могу это вынести.
Он взглянул вверх, на Холода, и схватил его за руку, почти как прежде схватил меня, — но едва ли не с мольбой:
— Я не смогу снова вернуться к тому, что было. Я не смогу стоять рядом с ней и смотреть, как ее уводит другой. Я не так силен или не так великодушен.
Холод кивнул и привлек черного стража в свои объятия. Он сжимал Дойла с неистовой силой, а обращенное ко мне лицо было полно страдания.
Я что-то упустила. Что-то важное. Что-то случилось не только с Дойлом, но и с Холодом. Это был не приступ дурного настроения, это была скорбь. Но что они оплакивали?
— Да что же случилось? — спросила я.
Дойл покачал головой, прижатой к плечу Холода.
— Она не понимает. Она не знает, что это значит.
— Что?! — Страх сжал мой желудок, пробрался по спине. Кожа похолодела от жуткого предчувствия.
Холод посмотрел на меня блестящими от непролитых слез глазами.
— Кольцо выбрало твоего короля, Мередит.
— Что? — переспросила я.
— Мистраль, — выдохнул Дойл, подняв голову. Теперь я могла видеть его лицо. — Кольцо выбрало Мистраля. А я не могу тебя ему отдать.
Я непонимающе уставилась на него.
— Да о чем вы говорите?! Выбрать мне короля можно только одним способом, а я не беременна!
— Ты уверена? — спросил Холод. Его лицо было очень спокойно, совершенно лишено бурления эмоций, которых я могла бы от него ждать. Но это было понятно: Дойл разваливается на глазах, значит, он, Холод, тем более должен сохранить самоконтроль.
— Да, то есть… — Я задумалась над его словами. — Слишком рано для уверенности.
Дойл мотнул головой так сильно, что тяжелая коса проехалась по коже плаща.
— Кольцо не оживало ни для кого из нас. Ты ни с кем из нас не имела такого секса. Что еще можно подумать, как не то, что кольцо сделало свой выбор?
— Не знаю, но… — Видя его боль, я не знала, что сказать. Я переводила взгляд с одного на другого. Они поверили, это было ясно по их лицам. Я смотрела на них, на свет и тьму, переплетенные в объятии, и сердце сжималось от боли. Мне вдруг стало трудно дышать. Комната показалась тесной и душной. Если я забеременела от Мистраля, я потеряю их, их обоих. Я буду связана с Мистралем, я буду принадлежать ему и только ему. Секс с ним был хорош, даже великолепен, но это был всего лишь секс, и…
— Я не люблю его.
Едва выговорив, я поняла, как по-детски прозвучали эти слова. Ребяческая жалоба, хныканье.
— Короли не женятся по любви. — В низком голосе Дойла еще различались слезы.
— Подождите, я думала, что кольцо находит твою истинную половинку, твою настоящую любовь.
— Так и есть, — подтвердил Холод.
— Никка и Бидди влюбились друг в друга по уши, — тараторила я. — Они смотрят друг на друга так, словно больше в мире никого нет.
Они оба кивнули. Холод добавил:
— Так всегда бывает с теми, кого выбрало кольцо.
— Но мы с Мистралем так друг на друга не смотрим!
— Ты не видела его лицо после того, что было, — сказал Дойл. — Я видел.
— И я, — эхом отозвался Холод.
Я отмахнулась от их слов.
— Он занимался сексом впервые за несколько веков. И не просто сексом, это был магический секс, спровоцированный Силой. Вот в чем дело. Кто угодно глядел бы на меня как он, это была не любовь, просто вожделение.
Холод нахмурился. Дойл смотрел без всякого выражения, словно недавний взрыв эмоций его опустошил.
— Я уж точно не чувствую чего-то такого по отношению к Мистралю.
Холод смотрел на меня с явным подозрением.
— Точно?
Я покачала головой.
— Если бы кольцо его выбрало, то я влюбилась бы в него, так ведь?
Холод кивнул.
— А я в него не влюблена.
— Как ты можешь не хотеть того, что мы видели в том коридоре? — спросил Дойл голосом, почти совершенно лишенным эмоций, словно он уже просто не мог говорить на эту тему.
— Это было здорово, но неужели ни один из вас не подумал, что это был мой первый секс в холмах фейри, да еще с кольцом на руке? Может, поэтому он был таким волшебным?
Дойл моргнул и попытался собраться. Я просто видела, как он борется с отчаянием, едва не овладевшим им. Холод высказался за них двоих:
— Но ты наверняка занималась сексом в стране фейри с кем-то из нас.
Я покачала головой.
— Не думаю, а если и так, то на мне не было кольца. Даже в Лос-Анджелесе я его нечасто носила.
— Потому что его сила была слишком непредсказуема, — проговорил Дойл и взглянул на меня. — Мы поступили глупо, спрятав его в шкатулку?
Кольцо у меня на пальце коротко сжалось и снова замерло. Я сглотнула слюну и кивнула.
— Кольцо думает именно так.
Дойл растер руками следы слез на лице.
— Ты действительно не любишь Мистраля?
— Не люблю.
И все же ты можешь быть от него беременна.
— Кольцо дарит плодородие, но не только его, — сказал Холод. — Если Мередит не любит Мистраля, то он, видимо, не ее пара.
— А он считает, что пара?
Дойл собирался на глазах, мобилизуя все свои темные резервы:
— Скорее всего.
— Я знаю, что Рис думает именно так, он мне сказал, — заметил Холод.
— А Гален?
— Он был зачарован властью кольца. Те, кто подпал под власть заклятия, скорее всего не могли ясно мыслить.
— Только ты, Рис, Дойл и сам Мистраль не казались опьяненными магией.
— Мистраль эту магию сам творил вместе с тобой, а Рис опоздал.
— А вы? Почему вы?
Они обменялись взглядами — и ответил мне Холод, а Дойл отвел глаза.
— Кольцо не имеет власти над теми, кто уже любит.
— Если это истинная любовь, — проговорил Дойл, а потом взглянул мне в глаза, и я почти пожалела, что он это сделал. В его глазах была боль, намек на которую я уже ловила раз или два. Боль, возникшая, когда ни один из стражей не подарил мне ребенка в Лос-Анджелесе.
Я смотрела на них, впервые понимая, что, если встанет выбор между троном и перспективой потерять двоих этих мужчин, я не знаю, что я выберу, я не была уверена, что во мне хватит королевской закваски, чтобы принести такую жертву. Но пока Кел жив, он будет пытаться меня убить. Да и не могла я отдать ему всех остальных фейри, даже если он поклянется оставить в покое меня и тех, кто мне дорог. Я не могла отдать ему во власть мой народ. По сравнению с ним Андаис казалась разумной и мягкосердечной. Я не могла отдать нас на откуп садизму Кела — для этого я была слишком дочерью своего отца. Но я стояла и чувствовала, как весь мир превращается в ничто при одной мысли потерять Дойла и Холода.
Мне пришло в голову одно соображение:
— Так, значит, если Гален был очарован, то он не влюблен, то есть не любит по-настоящему?
Они обменялись пораженными взглядами и кивнули одновременно.
— Может, кто-то из молодежи поспорил бы, — сказал Холод, — но да, так и есть.
Я попыталась представить своего славного, нежного Галена в объятиях другой и не почувствовала сожаления. Мне даже спокойней стало при мысли, что кольцо когда-нибудь отыщет ему половинку, так что он не будет грустить обо мне.
Я улыбнулась.
— Почему ты улыбаешься? — спросил Дойл.
— Потому что эта мысль не причиняет боли. — Я подошла к ним и притронулась кончиками пальцев к лицам обоих. — Мысль потерять вас двоих… вот это как рана в сердце.
Я приложила ладони к их щекам, постаравшись, правда, не коснуться лица Холода кольцом. Я хотела прикасаться к ним без вмешательства магии. Кожа Дойла была теплее, чем обычно у людей, — так все время было с тех пор, как к нему вернулись способности оборотня. Кожа Холода была чуть холодней, чем у людей. Так бывало не всегда, но он часто казался холодным на ощупь. Я впервые заметила это в Лос-Анджелесе, после того, как и он благодаря чаше обрел часть своей божественности.
Я прикасалась к ним обоим — жару и холоду, свету и тьме — и думала, существует ли в волшебной стране мужчина, который заставит меня забыть их и обратить к другому ослепленные любовью глаза. Я дорожила любовью, которую мы по кирпичику выстроили за недели и месяцы. Это потребовало усилий и доверия, и я понимала, что умри вся магия в мире — и я все равно буду их любить. А после сегодняшнего вечера я была уверена, что и они любят меня так же сильно.
Я сдвинула их головы, пока они не соприкоснулись и я не смогла поцеловать обоих одновременно. Я нагнулась к ним, лицом между их лиц. И прошептала правду в шелк волос Холода и в жар кожи Дойла:
— Чтобы вы оставались в моей постели на всю мою жизнь, я бы пожертвовала страной, троном… Всем, что я есть, и всем, чем могу стать.
Дойл первым взял мою руку, но Холод немедленно последовал примеру, и они потянули меня к себе, обернули своими телами, прижали к себе крепко и надежно. Дойл шепнул мне в макушку:
— Если бы был кто-то другой, достойный трона, я бы тебе не препятствовал.
Он прижался щекой к моим волосам. Его объятие было неистовым почти до боли.
— Я продал бы жизнь за запах твоих волос на моей подушке, но я слишком долго служил этому двору, чтобы отдать его Келу.
Руки Холода гладили мое тело, бездумно скользили по бедрам ниже края трусиков, которые я успела надеть.
— То, что рассказывают стражницы Кела… — Он вздрогнул, я ощутила его дрожь кожей.
Я немного отодвинулась, чтобы видеть их лица.
— Я думала, они слишком его боятся, чтобы болтать. Дойл притянул меня снова, но повернул так, что я полусидела-полулежала у них на коленях.
— Кое-кто из гвардии Кела имеет доступ к людским газетам и журналам, — сказал он. — Они обратили внимание, что твои стражи проводят время гораздо приятнее, чем Вороны королевы или Журавли принца.
— Я никак не могу привыкнуть к тому, что их называют Журавлями. Это птицы моего отца, имя его гвардии.
— Многие из них и были раньше гвардейцами Эссуса, — заметил Холод. Он держал мою руку в ладони. — Их просто отдали Келу после смерти Эссуса.
— А у них был выбор? — спросила я. Меньше всего до сих пор я волновалась о стражах моего отца, потому что разве они не предали его? Разве не они допустили его смерть? Теперь я подумала, сколькие из них отказались бы от клятв королевских гвардейцев, если бы им дали такую возможность.
Дойл погладил меня по щеке, привлекая к себе внимание.
— То, что ты послала вчерашней ночью за всеми стража ми, подвигло кое-кого из пташек Кела заговорить с нами о своей жизни.
— Почему именно это развязало их языки?
— Твой поступок показал, что ты заботишься обо всех своих людях, не только о тех, кто тебе нравится. Такой заботы Журавли не видели многие годы.
Я почувствовала спиной, как Холод передернулся от отвращения.
— Я думал, что нам достаточно пришлось вынести от рук королевы, но… — Он покачал головой: — Но такое…
— Нам нельзя отдать ему двор, Мередит, — повторил Дойл. — Думаю, он действительно безумен.
— Заключение и пытки дела не поправят, — сказала я.
— Верно, — согласился он.
— Расскажи ей все, — посоветовал Холод.
Дойл вздохнул.
— Ты помнишь, что королева разрешила одной из женщин Кела утолить его жажду?
Я кивнула:
— Да, и той же ночью последовали покушения на мою жизнь и жизнь королевы.
— Вот именно, и мы не уверены, что приказы отдал Кел. Возможно, так решили верные ему в отчаянной попытке спасти его раньше, чем он обезумеет настолько, что скрыть это уже ни от кого не удастся.
— Ты думаешь, что сидхе откажутся ему подчиняться?
— Если он попытается обращаться с двором, как со своей стражей, — да.
Я поглубже забилась в меха, кожу и в тепло их тел.
— Что он с ними делал?
— Нет, Мередит, — ответил Дойл. — Может быть, позже, когда у нас образуется избыток времени и до сна будет еще далеко. Это не из тех историй, что рассказывают на ночь.
— Мы расследуем убийство. Можешь поверить, до кровати мы доберемся не скоро, — сказала я.
— Сейчас тебе нужно знать одно: ты стала для него навязчивой идеей.
— Идеей в каком смысле? — спросила я.
Они обменялись взглядами. Дойл покачал головой. Но Холод сказал:
— Она должна знать, Дойл.
— Ну так скажи ей сам. Почему всегда я должен сообщать такие новости?
Холод моргнул и постарался не выдать свои — и мои — мысли. Мы и не подозревали, что Дойлу не нравится сообщать дурные вести. Он был Мраком королевы, а мрак в полном спокойствии нашептывает жуткую правду — или, во всяком случае, кажется, что в спокойствии. Недавняя вспышка словно сдернула с Дойла какую-то часть его сущности.
— Как угодно, — сказал Холод и посмотрел на меня. — Кел назвал одну из женщин своей гвардии твоим именем и поклялся, что раз уж его мать так хочет, чтобы ты забеременела, то причиной тому будет его семя.
Я смотрела в его красивое лицо и хотела спросить, не шутит ли он, но понимала, что не шутит. Теперь уже меня передернуло.
— Лучше умереть.
— Не уверен, что это тебя от него избавит, — тихо сказал Дойл.
— Что ты хочешь сказать?
— Одна из малых фейри умерла, когда он ее насиловал. — Дойл снова вздохнул, а в глазах у него появилось выражение, которое я видела нечасто, — страх. — Келу это понравилось. Он продолжал снова и снова насиловать труп, пока тот совсем не разложился.
Я почувствовала, как отхлынула кровь от моего лица.
— Во всяком случае, так говорят его гвардейцы, — поправил Холод.
— Вы видели их глаза, вы думаете, они лгали?
Холод испустил долгий вздох и покачал головой.
— Нет. — Он наклонился ко мне, обнимая покрепче, окутывая водопадом серебряных волос. — Прости, Мередит, но мне казалось, тебе нужно знать.
— Я и раньше боялась Кела…
— Бойся еще больше, — буркнул Дойл. — Такому, как он, нельзя вручить ключи от Неблагого Двора. Особенно сейчас, когда к нам возвращаются силы. Чем мы сильнее, тем опасней. Мы слишком опасны, чтобы дать власть над нами сумасшедшему.
— Сила возвращается благодаря Мередит, — возразил Холод.
— Да, но когда к сидхе вернется сила, она будет подобна оружию. Оружию не важно, против кого оно обращено.
— Богиня может покинуть нас навечно, если обратить ее силу во зло, — сказала я.
— Я считаю так же, но представь, сколько вреда мы сумеем причинить, прежде чем Она отнимет у нас свои дары.
Мы сели на пол и попытались вообразить возможные несчастья. Дойл крепко меня обнял, потом встал и встряхнулся, как большой пес. Он поправил на себе кожаное пальто и сказал:
— Я думал придержать новости о симптомах безумия Кела до того, как закончим с полицией, но… — Он надвинул на глаза темные очки и тут же превратился в прежнего высокого, темного, загадочного Мрака. Только серьги в ушах светились серебром, разбавляя его черноту. — Мы проводим тебя наверх. Прошу прощения за то, что я утратил контроль над собой, принцесса, и за эту задержку.
Холод поднял меня на ноги.
— Единственный срыв за тысячу лет… По-моему, даже маловато.
Дойл покачал головой:
— По моей вине Рис и полицейские все еще стоят на холоде. Непростительно.
Я тронула его за руку, но мускулы под кожаной одеждой были каменно тверды, словно он не позволял себе расслабиться даже настолько.
— Я не считаю это непростительным…
— Если она снова начнет нас утешать, мы опоздаем еще больше, — напомнил Холод.
Дойл улыбнулся, сверкнув зубами.
— Приятно, когда тебя утешают вместо того, чтобы наказать. — Он поднял меховой плащ. — Пожалуйста, всего на один раз. Мы найдем тебе что-нибудь по твоему вкусу, но сейчас — я прошу…
Мне по-прежнему не хотелось надевать этот мех, но после того, что я только что слышала о Келе, это казалось не таким уж страшным. Я позволила ему укутать меня плащом.
— Как я выгляжу? — поинтересовалась я.
Стена пошла рябью, как лошадиная шкура, когда на нее садится муха. Дойл отдернул меня себе за спину. У Холода в руке сам собой возник обнаженный меч. Дойл наставил в стену пистолет.
Из камня выплыло на поверхность зеркало в полный рост в позолоченной раме. Оно сверкало и сияло в полутемной комнате.
Я выглянула из-за плеча Дойла, сердце билось где-то в пятках.
— Откуда оно взялось?
Дойл твердо держал пистолет наведенным на блестящую поверхность.
— Не знаю.
Почти все фейри используют зеркала в качестве чего-то вроде видеофонов. Дойл и кое-кто еще из сидхе могли пользоваться зеркалами для перемещения в пространстве. Мы ожидали, что в зеркале появится изображение или произойдет что-то пострашнее, но зеркало просто висело на стене, словно было только зеркалом и ничем больше.
Холод опустил меч.
Дойл оглянулся на нас.
— Почему оно появилось? Кто его прислал сюда?
Холод подошел ближе к загадочному предмету.
— Мередит, погляди-ка на себя.
Дойл недоверчиво поджал губы, но подвинулся, чтобы я смогла себя разглядеть. Золотисто-рыжий мех прекрасно сочетался с моими волосами и кожей и подчеркивал золотое кольцо в глазах. С накинутым капюшоном я казалась хрупкой и нежной, что-то среднее между барышней с викторианской рождественской открытки и принцессой варваров. Ну миниатюрной такой принцессой варваров.
— Теперь поблагодари ситхен за зеркало и скажи, что больше в нем не нуждаешься.
Я нахмурилась, но сделала, как он сказал.
— Благодарю тебя за зеркало, ситхен. Мне оно сейчас уже не нужно.
Зеркало осталось на стене, словно висело там от начала веков.
— Ситхен, зеркало могут использовать, чтобы причинить ей вред. Пожалуйста, убери его, — попросил Холод.
Казалось, будто сам воздух пожал плечами, потом стена опять пошла морщинами, и зеркало начало погружаться в камень. Когда стена снова стала гладкой, я вздохнула с облегчением.
— Ты хочешь сказать, что зеркало появилось потому, что я спросила, как я выгляжу?
— Тс-с, — прошептал Холод и кивнул.
— Вот это, — заметил Дойл, — очень интересно.
— Ситхен был глух к просьбам уже… — Холод запнулся, словно не мог подсчитать, как долго.
— Так долго, друг, что я тоже не вспомню, когда это случилось в последний раз.
— Так это хорошо, — попыталась выяснить я, — или плохо?
— Хорошо, — сказал Дойл.
— Но опасно, — добавил Холод.
Дойл кивнул.
— Теперь тебе стоит больше думать над тем, что ты произносишь вслух, Мередит. Бездумно сказанное слово может иметь роковые последствия, если ситхен и вправду настолько ожил.
— Что ты имеешь в виду?
— Ситхен — живой, хотя он мыслит не так, как все известные мне живые существа. Он истолкует твои слова по-своему. Ты спросила, как ты выглядишь, — и он дал тебе зеркало. Кто знает, как он отзовется на твою следующую просьбу?
— А если я закричу "Помогите!", он поможет?
— Не знаю, — ответил Дойл. — Я слышал, что он предоставляет нужные тебе предметы, но людей никогда не трогает. В его стенах скрыты зачарованные артефакты, вещи, когда-то давно просто исчезнувшие. Некоторые полагают, что эти предметы не вернулись к богам, а скрываются внутри стен. Среди них есть кой-какие вещички… Я не хотел бы, чтобы они возникли перед тобой, если рядом не будет никого, кроме нас.
— Ты хочешь сказать, мне нужна поддержка вдобавок к тебе и Холоду?!
Он кивнул.
Я хотела уже спросить, что за предмет может быть так опасен, что Убийственный Холод и Мрак королевы не смогут меня защитить, но передумала. Хватит с меня забот. Кроме того, мне уже казалось, будто кто-то пытается нарочно задержать нас, подсовывая одно более или менее значительное событие за другим. Я покачала головой.
— Все, уходим. Полиция и Рис ждут нас не дождутся.
Мы шагнули через порог и оказались в главном коридоре, прямо у входной двери. Моя комната располагалась на три уровня ниже и в совершенно другой части холма. Стражи, ожидающие нас, вытаращились во все глаза. Гален сказал:
— Этой двери здесь раньше не было.
— Не было, — подтвердил Дойл. После чего он построил всех в каре со мной в центре, упрятав меня за шеренгами стражей. Я бы сказала "мужчин", но как минимум трое были женского пола, включая Бидди. Она и Никка, наверное, мало пригодились бы в драке, потому что были все еще совершенно околдованы, но мы боялись оставить их без присмотра. Я была больше чем уверена, что при первой возможности они займутся любовью, а пока я не утрясла этот вопрос с королевой, это автоматически влекло смертный приговор для обоих. Дойл запретил им держаться за руки. Он подумал, что полицейские это не так воспримут.
Кабодуа и Догмэла только что влились в наш небольшой отряд. В моем окружении вдруг оказались три женщины, возможно, более привязанные к Келу, чем ко мне. Дойл что-то бормотал о том, что мне нужны фрейлины, и разве не лучше, если они будут к тому же обученными воинами? Но мне была известна истинная подоплека. Мы взяли их с собой, потому что королева могла в любой момент передумать и вернуть их обратно к Келу. Мы взяли их с собой, на снег и холод, на свидание с полицией, потому что с нами им было безопасней, чем без нас.