Полицейских было еще не видно, зато слышно. Рокот низких мужских голосов. Звуки в такие безветренные, обжигающе морозные ночи разносятся великолепно. Щеки пощипывало, а дыхание вылетало облачками пара и оседало инеем на мехе капюшона. Вчера по дороге к холмам меня согревал Баринтус, но сейчас никто обо мне так не позаботился. Снег доставал мне до колена, и джинсы над сапогами вымокли. Я попыталась вызвать ощущение летнего солнышка, чтобы добавить его к моим щитам и избавиться от холода, но я, кажется, забыла, что это такое — летнее тепло. Ночь была безлунная и ясная, и тысячи звезд сияли с неба осколками льда, бриллиантовыми осколками на бархате небес. Я сосредоточилась на том, чтобы поднять одну ногу, потом вторую, на том, чтобы пробиться сквозь сугробы, которых мои более высокие спутники даже не замечали. Принцессам не подобает шлепаться носом в сугроб, но избежать этого стоило усилий. Я подозревала, что брести по колено в снегу принцессам тоже не подобает, но с этим я ничего не могла поделать.
А споткнулась все же не я, а Бидди. Никка поймал ее на лету. Я расслышала, как она извиняется:
— Не понимаю, что со мной. Я так замерзла…
— Стоп, всем стоять, — скомандовала я. Все повиновались, большинство оглядывали окрестности, руки тянулись к оружию.
Гален спросил первым:
— Что случилось, Мерри?
— Здесь только у меня и Билли есть примесь человеческой крови?
— Думаю, да.
— Я попыталась вызвать ощущение летнего тепла и не смогла его вспомнить.
Дойл пробился назад ко мне.
— В чем дело?
— Проверь нас с Бидди на чары, на заклинание, поражающее только потомков людей.
Он стащил черную перчатку и провел рукой у меня перед лицом, не касаясь кожи, но обследуя мою ауру, мои щиты, мою магию.
Дойл низко и тихо зарычал, и от этого звука волоски у меня на затылке поднялись дыбом.
— Как понимаю, ты что-то нашел.
Он кивнул и повернулся к Бидди, почти в обмороке повисшей в руках Никки.
— Прости, Дойл. Со мной такого не бывало…
— Это чары, — объяснил он ей и снял с нее шлем, чтобы проделать с ней ту же процедуру, что и со мной. Потом он протянул шлем Никке и повернулся ко мне. Скрыть отблески злых красок в глазах ему не удалось. Он пытался унять свою силу, вызванную злостью. Злостью на себя самого, полагаю, потому что прямо у него под носом проскользнуло еще одно заклинание. Кто-то действовал против нас очень тонкими заклятиями. Что-нибудь мощное наверняка заметил бы хоть один из нас, но защититься от мелких чар много трудней.
— Чары привязаны к смертной крови. Они пьют энергию и наполняют чувством холода.
— Почему на Бидди они подействовали больше, чем на Мерри? — взволнованно спросил Никка. Он был весь закутан в плотный плащ за исключением крыльев. Крылья были плотно сложены, наверное, так они лучше сохраняли тепло. Никка — теплокровное существо; крылья ночной бабочки этого не меняли.
Я ответила ему:
— Она наполовину человек, а во мне человеческой крови меньше четверти. Если заклинание рассчитано на смертную кровь, ей досталось больше, чем мне.
— А на людей из полиции оно подействовало? — спросил Готорн.
Дойл снова поднес ко мне ладонь, и на этот раз я ощутила теплую пульсацию магии, покачнувшую мои щиты.
— Заклинание может распространяться. Его наложили либо на Бидди, либо на принцессу, и оно перешло с одной на другую. Если мы его не удалим, оно захватит и полицейских.
Я посмотрела на него и спросила, кожей чувствуя тепло его магии, словно дыхание:
— Что оно сделает с чистокровными людьми?
— Под его действием воин-сидхе споткнулся в снегу. Бидди дезориентирована и будет бесполезна в битве.
Холод вглядывался в темноту, как и цепочка прочих стражей. До меня долетел его голос:
— Нам что, надо ждать прямой атаки?
— Кто же решится напасть на человеческих стражников? — вслух изумился Аматеон. Он просто рвался наружу, в этот холод; наверное, думал — что угодно, лишь бы подальше от королевы. Но я снова припомнила, что он веками был подручным Кела. Могут ли несколько проявлений чести и доброты стереть века такой зависимости? А будучи так близок к Келу, он наверняка повидал те ужасы, о которых говорили женщины гвардии Кела, так ведь? Я сделала мысленную пометку порасспрашивать его позже, в присутствии Дойла и Холода. Онилвин остался внутри холма: он еще не оправился от побоев, полученных от меня и Мэгги-Мэй. Раны от холодного железа даже у сидхе заживают с человеческой скоростью. Ему я не доверяла вовсе. Аматеону я начинала доверять — неужели я ошиблась? Хотя уже сам вопрос говорил, что я ему не доверяю, не вполне доверяю.
— Действительно, кто? — повторила я, борясь с желанием посмотреть на Аматеона: я могла выдать языком тела, что раздумываю, не он ли это.
То ли я себя все-таки выдала, то ли он почувствовал опасность, но он сказал:
— Я поклянусь чем угодно, что ничего не знаю об этом.
— Ты сказал, что утратил честь, — напомнил Адайр. — Мужчине без чести нечем клясться.
— Довольно, — оборвал их Дойл. — Никаких склок между собой, в особенности перед людьми.
— Дойл прав. Обсудим это позже. — Я подняла взгляд на Дойла и спросила: — Ты можешь снять чары, чтобы они не перебросились с нас на полицейских?
— Да.
— Ну так действуй.
— Ты разозлилась, — удивился Гален.
— Мне уже надоел тот, кто все это проделывает. Я устала от этих игр.
— В чем-то это хороший знак, — заметил Дойл.
Я уставилась на него:
— Что ты имеешь в виду?
— Похоже, что убийца боится человеческой полиции, боится, что люди сумеют его найти. — Он засунул перчатки в карман и откинул с меня капюшон. Холодный воздух хлестнул по лицу, и я вздрогнула.
— Боюсь, что тебе станет еще холоднее, пока я не закончу.
Я кивнула.
— Убери с меня эту гадость, и я согреюсь.
Он распахнул мой плащ. Холод рванулся под полы, крадя сбереженное мехом тепло. Я изо всех сил старалась не дрожать, пока он вел вдоль меня руками, не притрагиваясь даже к одежде. Его сила трепетала над моей аурой, и казалось, что он что-то с меня соскребает, а может, смахивает, как мелких насекомых.
Он поднял руки кверху, сложив ладони ковшиком. В ладонях вспыхнуло едко-зеленое пламя. То самое причиняющее нестерпимую боль пламя, которое как-то пожирало тело человека у меня на глазах. Оно могло убить смертного или довести бессмертного до безумия жуткой болью. Сейчас Дойл воспользовался им, чтобы уничтожить прилипшее ко мне заклинание.
Из-за спины прозвучал голос Риса:
— Что тут у вас? — Он держал пистолет в руке, но руку опустил вниз, так что полицейским, наверное, не было видно оружия. Рис разглядел зеленый огонь и спросил с новым беспокойством: — Так, что я пропустил?
Гален ответил ему:
— Кто-то наложил чары на Мерри.
— На двоих, обладавших примесью человеческой крови, — поправил Холод.
— Оно перешло бы на полицейских, — прибавил Дойл. Зеленый огонь угас, и ночь сделалась чуть темнее. Дойл повернулся к Бидди, обмякшей в руках Никки. — Отпусти ее, Никка.
— Она упадет…
— На колени и в снег. Ей не будет больно. — Тон Дойла был поразительно мягким.
Никка не мог решиться. Его крылья распахнулись и сомкнулись снова.
— Все хорошо, Никка, — тихо, слегка неровно проговорила Бидди. — Дойл мне поможет.
Готорн подошел к ним и мягко вынул Бидди из рук Никки.
— Пусть капитан поможет твоей леди.
Никка позволил оттащить себя, но когда Бидди повалилась в снег, рванулся ей на помощь, и только Готорн и Адайр, стоявшие по бокам, не дали ему подхватить ее еще до того, как ее колени коснулись сугроба.
Рис присвистнул.
— Для наших славных полисменов это плохо бы кончилось.
— Да, — подтвердил Дойл, становясь в снег коленями. Полы длинного плаща разметались черным облаком на снежной белизне. Он провел руками вдоль Бидди, как прежде вдоль меня, но на уровне живота приостановился.
— Кто-то сумел наложить чары, когда на ней столько металла… — Он покачал головой: — Это говорит о большой силе.
— Или о смешанной крови, — заметила я. — Те, у кого в жилах есть кровь брауни, людей или еще одной-двух разновидностей живых существ, могут лучше управляться с металлами к магией, чек чистокровные сидхе.
У него дернулся уголок рта.
— Спасибо за напоминание, ты совершенно права.
— Ты можешь проследить чары до их создателя? — спросила я.
Дойл наклонил голову набок, как это делают озадаченные чем-то собаки.
— Да. — Его руки замерли над телом Бидди. — Я могу их просто снять, но если я добавлю к ним собственной силы, я заставлю их полететь обратно к чародею.
— То есть ты не просто увидишь след заклятия, а само заклятие полетит к своему создателю? — спросил Рис.
— Да.
— У тебя такое давно не получалось, — сказал Холод.
— Теперь получится, — ответил Дойл. — Я чувствую это сердцем, руками, всем нутром. Мне нужно только снять заклинание и добавить к нему своей магии в момент, когда оно освободится. За ним придется бежать, чтобы не выпускать из виду, но у меня получится.
— Кто пойдет с тобой? — спросил Холод. — Я должен остаться с принцессой.
— Согласен.
— Я пойду, — сказал Усна. — Ни одна собака не обгонит кота.
Дойл свирепо ухмыльнулся ему в лицо:
— Решено.
— Я тоже пойду. — Это сказала Кабодуа, когда-то богиня войны, сейчас — ренегат гвардии Кела. На ней был плащ из черных перьев, и ее тонкие черные волосы сливались с плащом, а если смотреть на нее искоса, уголком глаза, волосы тоже представлялись перьями. Она была Кабодуа, черная ворона войны, и хоть сила ее измельчала, она одна из немногих при дворах сохранила прежнее имя. По слухам, Кел не слишком ее обижал — потому что боялся. Догмэлу, что, закованная в броню, стояла рядом с ней, прозвали собачкой Кела, потому что ей доставались все мерзкие поручения, какие он только мог придумать. Она публично отказала ему в сексе, и он ей этого не простил. Кабодуа сделала то же самое, но не слишком пострадала. Что-то в ней, стоявшей в снегу — сплошная чернота и перья, окруженные аурой… мощи, наверное, — было такое, что мужчина и похрабрее Кела сильно бы задумался.
— Думаешь, угонишься за нами, птичка? — ухмыльнулся Усна.
Она одарила его улыбкой, способной заморозить чье угодно веселье.
— Не беспокойся обо мне, киска, не я буду тащиться позади.
Усна рыкнул по-кошачьи:
— Помни, кто здесь хищник, птичка!
Ее улыбка стала шире, глаза наполнились свирепой радостью.
— Я, — заявила она.
— Мы все, — отрезал Дойл. — Сбереги ее, Холод.
— Не беспокойся.
— О, на меня не смотрите, — взмахнул руками Рис. — Мне не угнаться за вашей погоней, и, видимо, безопасность принцессы мне тоже нельзя доверить.
— Помоги ей в разговоре с людьми, Рис. — Дойл бросил взгляд на Усну и Кабодуа. — Готовы?
— Да, — сказала Кабодуа.
— Всегда готов, — ухмыльнулся Усна.
Дойл повернулся к Бидди.
— Это может быть больно.
— Давай. — Она собралась с духом, ладонями зарылась в снег.
Дойл согнул пальцы, так что они показались черными когтями на фоне ее серебряной кирасы. Бидди резко выдохнула. Его магия полыхнула даже сквозь щиты, которые я постоянно удерживала, не давая магии волшебной страны подавить все мои чувства. Аура Бидди, ее метафизическая броня, вспыхнула ярким светом. Дойл запустил руки в это сияние и вынул оттуда шар света — но свет был не чистого бело-желтого цвета ауры Бидди, он был темнее, болезненно-желтым с каймой оранжевых язычков пламени. Дойл свел ладони плотнее, пока оранжевые сполохи не стали пробиваться между его пальцами.
Он встал осторожно, словно держал налитую до краев миску обжигающе горячего супа, обошел стоящую на коленях Бидди, а другие стражи рассыпались в стороны, так что между Мраком и холмами не осталось ничего, кроме снега.
Усна и Кабодуа встали по бокам от него. Усна сбросил длинный плащ и стоял в кожаном костюме, пар клубился у его рта, на лице — нетерпение, глаза светились от предвкушения. Лицо Кабодуа было словно изваяно из мрамора — прекрасное, точеное, холодное. Она не то что не сняла свой плащ, она закуталась в него еще плотнее. Я вдруг заметила, что ее дыхание не образует пара. У меня была секунда, чтобы удивиться этому, а потом Дойл вскинул руки к небу, и пламя превратилось в птицу — в сокола из рыже-красного огня. Птица взмахнула сияющими крыльями раз, другой, набирая высоту. Дойл расстегнул длинный черный плащ и дал ему соскользнуть в снег, снял оружие и побросал туда же. Сокол еще дважды взмахнул крыльями и высокомерно глянул на нас огненными глазами, словно говоря: "Не вам за мной гоняться!" И пропал из виду, мелькнув огнем в ночном небе, словно комета размером с детский мячик.
Дойл просто исчез вслед за ним. Я знала, что он побежал, но это было все равно что уследить за приходом тьмы. Никогда не увидишь момент, когда она настает. Дойл превратился в высокую черную тень, несущуюся по сугробам. Кабодуа держалась вровень с ним, хотя она вроде бы даже не бежала. Ее длинный плащ из развевающихся перьев словно плыл над снегом, и она плыла внутри него. Усна отставал от них обоих, но не намного. Он бежал грациозно и сильно, и его разноцветные волосы сияли в свете звезд, искрясь, как снег.
— Работку он выбрал не по плечу, — хмыкнул Рис.
— Да, — сказал Холод. — Невозможно обогнать мрак.
— А гнев летит быстрее ветра, — добавила Догмэла.
— Гнев? — переспросила я.
— Она — черная ворона битвы. Она — тот гнев, та злость, что заставляет мужчин бросаться в драку.
— Она начинает битву, а потом питается ею, — добавила Бидди, которой Никка помогал подняться на ноги.
— Так было когда-то, — возразил Холод, — но не теперь.
— Ты так думаешь, — сказала Догмэла. — Но Кабодуа по-прежнему рада хорошей ссоре, не ошибись, Убийственный Холод. Она устает от долгого мира.
— У нас нет мира, — нахмурился Холод.
— Может быть, — согласилась она, — но и войны нет тоже.
— Будем надеяться, что нет, — вмешался Рис. — А теперь ребятки, давайте пойдем поболтаем с милыми полисменами пока они не отморозили себе значки.
— Значки? — удивилась Догмзла. — Это теперь яйца так называются на новом жаргоне?
Рис широко ухмыльнулся.
— А когда мы подойдем к ним, они все достанут свои значки и покажут их принцессе.
Мы с Холодом хором сказали:
— Рис!
— Какой странный обычай, — заявила Догмэла.
Чувство юмора у нее практически отсутствовало. Она все понимала буквально. Когда-нибудь Рис с ней нарвется. Я объяснила ей, в чем дело, пока мы шли к парковочной стоянке. Она наградила Риса убийственным взглядом. Он послал ей в ответ ангельскую улыбку.
— Следи за своим поведением, — шепнула я ему.
— Я слежу. Еще как слежу, — тихо ответил он. — Вот поговоришь с главным фэбээровцем и поймешь, что я просто святой.
— Почему?
— Потому что он все еще цел.
Я посмотрела на стража, пытаясь понять, не дразнит ли он и меня. По лицу было видно — нет. Насколько невыносимым может быть всего один фэбээровский агент? Ладно, сейчас узнаем.