Наши одежды посыпались на землю как дождь, которого здесь не было целую вечность.
Аматеон упал навзничь на эту сухую, обезвоженную землю — будто драгоценность, оброненная на грубую серую простыню. Он начал светиться еще до того, как полностью разделся. Я провела рукой по его голому плечу, и кожа засияла под пальцами, словно внутри у него вспыхнула молния, словно даже легчайшего прикосновения к любой, самой нечувствительной части тела было уже слишком много. Интересно, что случилось бы, выбери я более чувствительное местечко.
Я коснулась кончиками пальцев груди, и свет стал разгораться под моими пальцами. Все его тело сияло яркой белизной, но под моими пальцами вспыхивал будто настоящий огонь — оранжево-красное пламя. Там, где я к нему прикасалась, он становился горячей; красное, жаркое пламя текло следом за моими пальцами. Я провела рукой по его животу, и одного этого было достаточно, чтобы он дернулся всем телом, часто дыша. Он зажмурил глаза, руки скребли по сухой земле — а я всего лишь погладила его живот. Я потеряла самообладание, я хотела знать, как он среагирует, когда мои руки обнимут самую чувствительную его часть.
— О нет, Мерри, девочка, не надо, или я долго не продержусь.
— Ну так не держись, — предложила я.
— Что? — непонимающе спросил он, глядя на меня затуманенными глазами.
— Пусть в первый раз будет недолго, не важно. Свою крутизну докажешь в следующий раз.
— В следующий раз, — повторил он и рассмеялся. — Я не верю в следующие разы. Все, что у меня есть, — это ты, здесь, сейчас.
Он сел и наклонился ко мне. Мы уже не касались друг друга, просто сидели почти вплотную.
— Если тебе не понравится, ты не захочешь меня снова.
Я тоже наклонилась к нему, почти к самому лицу.
— Она что, судила о вас по единственной ночи?
Он посмотрел удивленно.
— Да, — прошептал он.
— Я так не делаю.
Он улыбнулся.
— Хочешь сказать, что Холод или Дойл были не слишком впечатляющи в их первую ночь?
Я не сдержала улыбки:
— Нет.
— А кто тогда?
Я покачала головой.
— Все были изумительны, только некоторым практика прибавила блеска.
Он чуть отстранился, чтобы лучше видеть мое лицо.
— Ты серьезно?
— Да.
— Они не могли все быть так хороши.
— Если бы и не были, я б не сказала.
— Ты не скажешь… — прошептал он.
Я потянулась к его лицу, но он снова подвинулся назад, не давая к себе прикоснуться.
— Что не скажу? — спросила я.
Он выразительно на меня посмотрел.
— А, — сказала я и улыбнулась, но очень нежно. — Нет, не скажу.
Он обвил меня руками и привлек к себе. Его спина была покрыта сухой пылью. Я думала, пыль будет шершавой, но она оказалась тонкой и скользкой, как мельчайший тальк; не мешала чувствовать теплую гладкость его кожи, но как будто добавляла текстуру, как сахарная пудра, посыпанная на теплый, роскошный пирог.
Я подалась назад, чтобы разглядеть ладони, покрытые мягкой серой пудрой.
— Такая мягкая. — Я посмотрела ему в глаза. — Она везде будет казаться такой же мягкой?
Он притянул меня к себе, и за мгновение до того, как наши губы соприкоснулись, шепнул:
— Давай узнаем.