Усна и Кабодуа волокли кого-то следом за Дойлом. Кого-то в белом меховом плаще, расцвеченном яркими алыми пятнами.
— Мра-ак, — протянула Андаис, — как мило, что ты к нам пожаловал. Кого это ты приволок сюда так бесцеремонно?
Она чуть не мурлыкала от удовольствия, что всегда предвещало кому-то боль. Дойл предоставил ей новую жертву.
— Это Гвеннин, белый лорд, слегка потрепанный, правда.
Гвеннин в друзьях Кела не числился. Он не был другом никому, кого считал типично неблагим. Один из последних изгнанников Благого Дзора, он до сих пор вел себя так, словно рассчитывал когда-нибудь туда вернуться. Напрасно. Благие могли принять обратно изгнанника из мира людей, но тот, кто ушел к неблагим, навеки становился нечистым. Таких не прощали.
Я смотрела, как Дойл шествует ко мне. Высокий темный преследователь, мрачный тип, которого я до жути пугалась в детстве, — а сейчас мне с трудом удалось подавить желание подозвать его. Я хотела, чтобы он меня обнял. Хотела почувствовать себя в безопасности. Я не чувствовала себя в безопасности, сидя на виду у всего двора. То, из-за чего я сбежала от фейри три года назад, вернулось полностью. Слишком много смертей, слишком много покушений. В конце концов, если у вас достаточно врагов, которые хотят вас убить, рано или поздно им это удастся. Простая арифметика. Вам нужно выживать всякий раз, им достаточно одной успешной попытки.
Гвеннин не был союзником ни одного из арестованных лордов. Я не могла представить заговор, объединивший их всех. Неужели был еще один? И какой из них имел отношение к убийствам?
— Гвеннин, — с удивлением сказала Андаис, — ты же этим не друг?
Она произнесла мои мысли вслух. Я задумалась, хороший это знак или плохой: я ли совершенствуюсь в политике, или королева теряет класс?
— Он сказал, что действовал сам по себе. Его возмутило, что принцесса вызвала человеческую полицию. Он счел, что воспользоваться помощью людей — ниже нашего достоинства. Так что он сотворил заклинание, которое сделало бы людей бесполезными, а может, и убило, если бы мы донесли его до полицейских.
— Донесли?
— Он наложил заклятие на Бидди, поскольку она наполовину человеческой крови, и каждый, в ком есть человеческая кровь, заразился бы, коснувшись ее.
Гвеннин обрел голос, хоть и лежал ничком между Усной и Кабодуа.
— Раз заклинание подействовало на принцессу, значит — она человек.
Кабодуа отвесила ему затрещину.
— Говорить будешь, когда тебя спросят, изменник!
— Да, — сказала Андаис, — они все изменники. Так много изменников, но ни один из них не покушался на Мередит. Пытались убить Галена, пытались не пустить людей в ситхен, но никто не попытался убить Мередит. Интересно.
Я подумала и поняла, что она права. Я взглянула на Дойла и поймала встречный взгляд. Это было и правда интересно. Очень.
— Почему это гвардейцы Кела предпочли убить твоего зеленого рыцаря, а не тебя? — светским тоном поинтересовалась Андаис.
Я попыталась ответить ей в тон и даже почти преуспела:
— Если кто-нибудь из его людей попытается убить меня, то жизнь Кела кончена. А вот убийство моих союзников не влечет автоматического смертного приговора их принцу.
— Но почему Гален, Мередит? Если б я решила избавить тебя от союзников, я бы начала с Мрака или Убийственного Холода.
— Или Баринтуса, — заметила я. Она медленно кивнула.
— Да, это было хорошо задумано. — Андаис посмотрела на Киерана и его жену, у горла которой Готорн по-прежнему держал нож. — Если б я убила Баринтуса, мы лишились бы одного из самых могущественных стражей. Если б он убил меня, то ты от меня освободилась бы и, возможно, первой сочла бы, что за свой поступок он должен умереть. — Она поерзала в кресле, словно устраивая поудобнее пышную юбку. — Да, Киеран, план был неплох. Ты сделал лишь одну ошибку.
Он посмотрел на королеву.
— И какую же?
— Ты недооценил принцессу и ее людей.
— Я не повторю своей ошибки, — сказал он, одаривая меня недобрым взглядом.
— Это похоже на угрозу принцессе, Киеран. — Андаис посмотрела на меня. — Разве это не похоже на угрозу в твой адрес, Мередит?
— Да, тетя Андаис, похоже.
— Холод, Киеран только что угрожал принцессе?
— Да, — подтвердил Холод.
— Мрак? — позвала она.
— Да, он угрожал принцессе, а также обещал лучше спланировать следующий заговор с целью твоего убийства, моя королева.
— Да, это я тоже расслышала. — Она обвела взглядом придворных. — Блодайвет, ты слышала, как он угрожал мне и моей родственнице?
Блодайвет глубоко вздохнула и коротко кивнула.
— Скажи это громко, для всего двора, — велела Андаис.
— Киеран сегодня очень глуп. Глупее, чем я и мой дом можем допустить или простить.
Киеран впервые по-настоящему испугался.
— Моя леди, вы — мой сеньор, вы не можете сказать…
— Не вовлекай меня в свою дурость, Киеран. Мэденн — твоя жена и всегда была твоей тенью. Но если своих домашних ты мог уговорить, то я не поверю, что это ты сумел привлечь на свою сторону Инниса, а не наоборот.
— Интересный аспект. — Андаис посмотрела на бессознательное тело Инниса. — Дормат, я предлагаю тебе выбор. Одному из твоих людей придется умереть. Выбери, Иннису или Сиобхан.
— Моя королева, — сказал Дойл, — я просил бы пощадить Инниса, но Сиобхан…
— Я знаю, кого ты убил бы, Мрак. — Она перевела взгляд на меня. — Я даже знаю, кого ты заставила бы меня убить, Мередит, но они не твои вассалы. Я хочу, чтобы выбрал Дормат, чтобы весь его дом понял, что он их не защитит!
— Моя королева, не заставляй меня выбирать между моими подданными!
— Хочешь ли ты занять их место, Дормат? Предложишь ли ты себя взамен Инниса и Сиобхан? Я приму эту сделку, если ты ее предложишь. Я отпущу их обоих.
Лицо Дормата побелело еще больше, что раньше казалось мне невозможным. Он медленно моргнул большими темными глазами. Неужели нам предстоит увидеть, как Дормат, дверь смерти, упадет в обморок?!
— Ну же, Дормат, это простой вопрос, — торопила его Андаис. — Либо ты платишь сам за преступления твоего дома, либо нет. Нерис ради своего дома жизни не пощадила.
Голос Дормата стал пронзительно тонким, хотя он старался говорить ровно.
— Весь ее дом присоединился к ней в ее измене. Мой дом ни в чем не замешан, исключая этих двоих.
— Тогда выбирай, Дормат. Принцесса требует их смерти, и я не могу ей отказать. Она права.
— Смерти, да, — воспрянул Дормат, — но не казни. Она вправе вызвать их на поединок и лишить жизни, если это ей удастся.
— Ты был бы прав, лорд Дормат, — возразила я, — если бы Сиобхан напала на меня одна и в открытую. Но она напала на меня из засады и прихватила еще двоих себе в помощь. Это был не поединок, а попытка убийства, чистая и откровенная.
— Иннис на тебя даже не нападал, — перевел разговор Дормат, — он напал на зеленого рыцаря. Требовать смерти должен он!
— Думаешь, он проявит больше милосердия, чем принцесса? — прищурилась Андаис.
— Гален всегда был честным рыцарем, — сказал Дормат.
Гален крепко сжал мне руку и вздохнул. Невесело вздохнул.
— Я пытался быть честным, и правильным, и хорошим, что бы это ни значило. Сиобхан мне сказала как-то, что мне место в Благом Дворе, где все притворяются теми, кем не являются. Я спросил, кем же они притворяются. Людьми, ответила она так, словно это ругательство. — Его лицо стало очень серьезным. — Ты и правда ждешь, что я помогу тебе спасти жизнь тех, кто пытался меня убить?
Двое сидхе глядели друг другу в глаза, и Дормат отвернулся первым. Он заговорил с опущенной головой, стараясь ни с кем не встретиться взглядом:
— Всякий старается изучить своих противников и использовать против них их же силы и слабости.
— Почему я стал тебе противником? — спросил Гален.
Дормат обратился к королеве, словно не услышал:
— Моя королева, я прошу тебя не заставлять меня выбирать между моими сидхе. Один из них совершил, возможно, меньшее преступление, но вторая дороже моему сердцу.
— Ответь на вопрос Галена, — велела Андаис.
Дормат моргнул блестящими глубокими глазами, на лице ничего не выразилось.
— На какой вопрос, моя королева?
— Я быстро устаю от словесных игр, Дормат, — сказала она. — Советую тебе это запомнить. Говорю еще раз: ответь на вопрос Галена.
Дормат поежился, и длинный черный плащ встопорщился, как птичьи перья.
— Мне кажется, твой сын не хотел бы, чтобы ответ прозвучал при всем дворе.
Я взглянула на Андаис — мою тетю, мою королеву. Я не знала, на что намекает Дормат, но она могла знать. Она веками помогала своему сыночку скрывать его тайны. Ее лицо было красивым, холодным и высокомерным, каждая черточка — словно у дивной статуи, красота, которая толкает мужчин не к любви, а к отчаянию.
— Ответь столько, сколько сочтешь нужным, Дормат. Помни: если твой ответ будет включать все, что ты знаешь, тебе отплатят приверженцы Кела. Поскольку они решат, что ты их предаешь. Помни также, что среди нас есть и те, кто объявит тебя гнуснейшим изменником, если ты станешь потворствовать принцу.
Дормату пришлось опереться на стол длинной бледной рукой.
— Моя королева…
— А если ты не ответишь на вопрос, я сочту это прямым вызовом себе.
— Ты убьешь меня, чтобы я не выдал, что он натворил, — сказал Дормат.
— Разве я это сказала? Не думаю, чтобы я сказала именно это. — Она посмотрела на меня. — Я это сказала, Мередит?
Я не была уверена, что отвечаю правильно.
— Я не думаю, что ты угрожала Дормату смертью в случае, если он откроет, что совершил мой кузен принц Кел. Я не думаю также, что ты поощряла его рассказать все, что ему известно.
— Продолжай. — Казалось, она мной довольна, хотя я не понимала, по какой именно причине.
— Но ты заявила совершенно определенно, что, если он не ответит на вопрос Галена, ты вызовешь его на личный поединок и убьешь.
Она кивнула и улыбнулась, как будто я сказала что-то умное.
— Именно так.
Я перевела взгляд на Дормата и на миг даже пожалела беднягу. Андаис задала ему загадку, которая, возможно, не имела ответа, во всяком случае, такого, который не грозил бы ему смертью.
Он все также опирался на стол. По лицу ясно было видно, что он не видит выхода из лабиринта слов, который она вокруг него нагромоздила.
— Мне кажется, я не смогу ответить на вопрос зеленого рыцаря, не открыв многого, чего тебе не хотелось бы объявлять во всеуслышание.
— Сомневаюсь, что ты знаешь, что мне хотелось или не хотелось бы объявлять во всеуслышание, Дормат. Но если ты не заговоришь, я тебя убью, и никто не объявит это бесчестным, поскольку это будет поединок.
Он сглотнул, и мне показалось, что его адамово яблоко уже не вмещается в истончившееся горло.
— Зачем ты это делаешь, моя королева?
— Что делаю? — спросила она.
— Ты хочешь оповестить весь двор? Тебе нужно это?
— Мне нужно дитя, которое ценит свой народ и его благополучие больше, чем свое собственное.
Тишина в зале была оглушающей. Словно все разом затаили дыхание. Словно даже кровь в венах на миг прекратила бег.
Андаис признала, что Кел не ценит никого и ничего, кроме собственной персоны, — то, что я знала годами. Она воспитала его в убеждении, что вся волшебная страна, и сидхе, и малые фейри принадлежат ему. Он был зеницей ее ока, кровинкой ее сердца, величайшей драгоценностью — дольше, чем существует эта страна, — и вот теперь ей нужен ребенок, который дорожил бы другими больше, чем собой. Что натворил Кел, что его мать вдруг лишилась иллюзий?
Голос Дормата прозвучал в этой тишине:
— Моя королева, я не знаю, как дать тебе желаемое.
— Я могу это дать. — Из голоса Маэлгвина исчезла привычная легкая смешинка. Он говорил серьезно и в то же время мягко, я никогда не слышала у него такого тона.
Андаис посмотрела на него, и даже в профиль было видно, что взгляд у нее недобрый.
— В самом деле, мой волчий лорд? — В ее голосе слышалось предостережение: так духота в воздухе предупреждает о скорой буре.
— Да, — негромко сказал он, но это слово звоном отдалось по залу.
Она откинулась на спинку трона, руки застыли на подлокотниках.
— Так просвети меня, волк.
— Двое детей твоей крови вошли в возраст, моя королева. Одно дитя пробудило собственное твое кольцо и готово пожертвовать едва ли не всем, чтобы радоваться магии кольца. Дитя, которое говорит, что принести детей всем сидхе для него важнее, чем получить трон, или защитить свою жизнь, или зачать собственного ребенка. За любую из этих трех возможностей большинство сидящих здесь придворных отдали бы все, чем владеют. Разве это не то дитя, что ставит благополучие своего народа превыше собственного?
Я сидела очень тихо. Я не хотела привлекать к себе ее внимание. Может, слова Маэлгвина и были правдой, но королева далеко не всегда вознаграждала за правду. Иногда ложь бывала гораздо полезней. Любимая ложь Андаис гласила, что Кел будет хорошим монархом. Но она сама приоткрыла щелку для правды. И лорды ее произнесли наконец. Что вряд ли кто-нибудь из них согласился бы на Кела, будь у них другой выбор, кроме смертной полукровки. Только моему отцу в свое время хватило смелости сказать Андаис, что с Келом не все ладно. Что это неладное далеко выходит за рамки простой избалованности и испорченности.
Андаис словно подслушала мою последнюю мысль.
— Когда невеста моего брата так быстро забеременела, нашлись те, кто побуждал меня отречься от трона. Я отказалась. — Она повернулась ко мне: — Хочешь знать, почему я позвала тебя домой, Мередит?
Вопрос был таким неожиданным, что я с секунду молча на нее пялилась, но наконец выдавила:
— Да.
— Я бесплодна, Мередит. Все эти человеческие доктора сделали для меня все, что могли. Вот почему мне нужно подтверждение твоей плодовитости. Кто бы ни правил здесь после меня, он должен быть способен вернуть жизнь двору. Маэлгвин обвинил меня в том, что я обрекаю всех на бесплодие из-за бесплодия моей кровной линии. Могу лишь дать слово, что до последнего времени я этому не верила. Если б можно было вернуться назад… — Она вздохнула и сгорбилась, насколько ей это позволял корсет. — Не знаю, чем мы были бы сейчас, я имею в виду, мы — неблагие, если б я уступила трон Эссусу тридцать лет назад или даже раньше.
В ее глазах была боль, которой она раньше никогда мне не показывала. Этот взгляд ответил на вопрос, который мне давно хотелось разрешить. Я знала, что мой отец любил сестру, но до этой минуты я не была уверена, что и она любила его. А сейчас я это видела в глазах, в чертах лица, даже под макияжем. Она выглядела усталой.
— Тетя Андаис… — начала я, но она меня прервала.
— Я слышала шепот по темным углам, племянница моя, шепот, которому я не верила. Но если кольцо действительно живет для тебя, если оно начало подбирать плодовитые пары, то, может, слухи были верны. Скажи мне: Мэви Рид, Конхенн из Благого Двора, понесла?
Я открыла рот и закрыла его. Кто-то здесь наверняка шпионил для Благого Двора. Скажу "да" — и, возможно, подвергну Мэви опасности… Но ведь Таранис уже пытался ее убить. Сейчас она была уже за границей, большей безопасности мы не могли ей обеспечить. Не ответить было опасней, потому что мы никому не сообщили, что Мэви Рид была изгнана из волшебной страны потому, что отказала королю, а отказала она потому, что он бесплоден. А это значит, что Таранис в отличие от Андаис уже сотню лет знал о своем бесплодии. Он оставался на троне и предпочитал обречь свой народ на падение и гибель, только бы остаться на троне. За такое благие были вправе потребовать от него пожертвовать жизнью, чтобы оживить землю.
Я думала слишком долго, и Андаис спросила:
Холод сжал мне плечо, Гален рядом вытянулся в струнку. Я посмотрела на Дойла, он едва заметно кивнул. Правда была меньшим злом. Я прошептала:
— Да, она беременна.
Андаис переводила взгляд с меня на Дойла, словно хотела узнать, почему я так долго раздумывала, но она была слишком опытным политиком, чтобы спросить вслух. Вопросы, на которые не знаешь ответа заранее, публично не задают.
— Скажи так, чтобы все это услышали, племянница.
Мне пришлось откашляться, чтобы мой голос услышали во всем зале.
— Да, она беременна.
Волна шепота пробежала по рядам придворных.
Андаис улыбнулась, довольная их реакцией.
— Ты сотворила для нее чары, ритуал плодородия?
— Да, — подтвердила я.
Бормотание усилилось, накатывая на нас будто прилив.
— Я слышала, что ее муж был на пороге смерти, это правда?
— Да, — кивнула я.
— Лекарства от рака могут сделать мужчину бесплодным или импотентом.
— Иногда, — согласилась я.
— Но ты смогла создать чары, позволившие умирающему мужчине последнюю близость с ней?
— Да.
— Кто исполнял роль консорта для твоей богини? Кто был богом для твоей богини во время этого ритуала?
— Гален, — сказала я и прижала его руку к своей груди.
Океанской волной взметнулась над нами неразбериха возгласов. Крики, чуть ли не вопли. Кто-то не верил. Как минимум один неопознанный мною мужской голос заявил: "Вот вам и объяснение!" Я решила потом спросить у Дойла или Холода, не узнали ли они, кто это сказал.
Андаис посмотрела на Киерана, стоящего у подножия трона со связанными руками.
— Я убила отца Галена, прежде чем я или та благородная леди, что принесла жалобу на магическое соблазнение, узнали о ее беременности. Ты едва не убил воина, который помог сотворить магию, позволившую женщине-сидхе и умирающему мужчине создать новую жизнь.
Киеран, казалось, растерялся и глубоко задумался.
— Я бы не поверил, но ты сегодня сказала слишком много правдивых слов, моя королева, чтобы я подвергал их сомнению. И ты не настолько любишь Галена, чтобы хотеть его спасти.
— Мы никогда не лжем, Киеран.
Он поклонился:
— Я имел в виду…
— Я знаю, что ты имел в виду. — Она откинулась на спинку кресла почти лениво, как устраивающаяся поудобнее кошка. — Так что сказали тебе люди Кела, чтобы подтолкнуть к измене?
Я ждала, что Киеран начнет возражать или оправдываться, но он просто ответил:
— Что зеленый человек принесет жизнь ей. — Он мотнул головой в мою сторону, поскольку руки у него были связаны.
Андаис взглянула на Дормата.
— А что Сиобхан сказала тебе?
— Что зеленый человек вернет жизнь стране фейри.
На лице Киерана отразился ужас. Он попытался упасть на колени, но связанные руки не дали ему это сделать.
— Мне сказали не это, моя королева, клянусь! Я бы никогда не посягнул на шанс нашего двора снова стать таким, каким он был прежде!
— Дормат, — велела она, — изложи Киерану точные слова пророчества, за которое Кел заплатил человеческому магу.
Дормат поклонился и произнес:
— Зеленый человек вернет жизнь стране фейри. Правитель — это страна, а страна — это правитель. Здоровье, плодородие, счастье правителя — есть здоровье, плодородие и радость самой земли.
— Хорошо сказано, Дормат, и совершенно честно. Если вы убьете зеленого рыцаря Мередит, а ему назначено стать королем, который вернет детей сидхе, то что же вы сделаете с нами, Киеран и Мэденн? — Ответа Андаис не доживалась. — Убив его, вы уничтожите все наши надежды и мечты.
— Но мертвый сад оживили и пробудили магию стражей Мистраль и Мередит! С ней был Мистраль, когда кольцо выбрало Никку и Бидди, — возразил Киеран. — На троне консорта с ней сидит Мистраль, а не зеленый рыцарь.
— Это верно, и может быть, кольцо избрало повелителя бури ее королем. Я сама решила, что "зеленый человек" означает любого из богов растительности, но, может, я истолковала все слишком буквально. Зеленым человеком называют Консорта. — Она качнула головой. — Не знаю. И не могу решить, раздражает меня или успокаивает, что пророки говорят загадками даже в столь современной Америке. — Она повернулась ко мне. — Ступай, помоги Никке и Бидди завести того ребенка, что ты видела. Но помни о моих условиях: если я узнаю, что ты отдала его Бидди первой, я вмешаюсь. И этой ночью доступ к твоему телу должны получить также Гален и кто-нибудь еще из зеленых людей.
— А что же с изменниками, тетя Андаис? — спросила я.
— Ты пойдешь делать детей, а я займусь ими. Я отдам тебе очищенный от измены двор, это будет мой первый и последний дар тебе. — Она закрыла глаза ладонью и проговорила: — Уходи. Возьми с собой стражей из числа зеленых людей, но прочих оставь мне.
Пальцы Холода сжались у меня на плече, и должно быть, я издала какой-то протестующий звук, потому что королева посмотрела на меня. Она посмотрела еще и на Холода с Дойлом, и глаза ее вспыхнули злостью.
— Мрака и Убийственного Холода тоже можешь забрать. Они твои, так и быть, но мне нужны стражи, чтобы наказать изменников.
— Никка и Бидди… — тихо напомнила я. Она нетерпеливо отмахнулась.
— Да, да, и иди уже.
Холод снял руку с моего плеча и коротко кивнул. Я поднялась, поклонилась королеве, и мы пошли к дверям, оставив ее наказывать заговорщиков. Вряд ли она их убьет, зато сделает все, чтобы заставить их раскаяться в своих поступках. На этот счет у меня сомнений не было. Мне не стоило оглядываться, но я оглянулась. Я увидела, как Кристалл, Хафвин, Догмэла и прочие пытаются сохранить спокойствие. Мистралю и Баринтусу это, кажется, удавалось.
Я остановилась. Холод схватил меня за плечо, а Гален мою руку так и не выпускал. Они попытались увести меня, но я воспротивилась. Всех я спасти не могла, я знала, но…
Дойл не пытался меня остановить, он просто смотрел на меня, бесстрастный, как всегда. Он давал мне возможность решать и править. Руки Галена и Холода были настойчивы, Холод сжимал мою руку едва не до боли, но я сказала:
— Моя королева, разреши мне взять с собой целителя на случай непредвиденных событий. Мы посылали за целителем для Галена, но он так и не пришел.
Она кивнула, но рассеянно — жертвы уже поглотили ее внимание. Она нависала над Киераном, бездумно перебирая рукой светлые волосы, так тщательно заплетенные им в косу.
— Да, бери любого, кроме моего личного.
— Хафвин, — позвала я.
Стражница не смогла скрыть облегчение, когда побежала к нам через зал. Королева крикнула ей вслед:
— Мередит, если тебе нужен целитель, возьми того, кто сохранил свои силы. — Андаис в раздражении уперлась руками в бока.
— Хафвин исцелила Галена и Адайра.
Это привлекло ее внимание.
— Как? Она потеряла способности к исцелению в незапамятные времена. — Андаис казалась одновременно раздраженной и обрадованной. — А, к ней тоже сегодня вернулись силы?
— Нет, моя королева, Хафвин всегда была способна лечить возложением рук.
— Но мне сказали, что она потеряла эту способность!
— Хафвин, — спросила я, — ты теряла способность к исцелению?
Она отрицательно помотала головой, не поворачиваясь к королеве, словно не решалась оторвать взгляд от меня или боялась оглянуться.
— Тогда почему же она в гвардии? — удивилась королева. Она сошла по ступеням, и я ощутила, как напряглись все вокруг меня. Мы уже могли бы уйти, а я снова ставила нас под удар. Но Андаис впервые казалась способной воспринять страшную правду о Келе. Кто знает, сколько продлится ее настроение, а ее нужно было заставить признать, что Кел — чудовище.
— Она вылечила кого-то, кого принц Кел запретил ей лечить. Он сказал ей, что с того дня она будет нести только смерть, а лечить ей запретил.
Андаис проскользила к нам, шелестя шелковым платьем. Хафвин побледнела.
— Это правда, Хафвин?
Стражница сглотнула и повернулась кругом. Она упала на колено без всякого напоминания.
— Да, ваше величество, это правда.
— Ты сохраняла способность исцелять смертельные раны наложением рук, и он запретил тебе использовать твой дар?
Хафвин опустила голову, но сказала:
— Да.
Андаис посмотрела на меня.
— Она твоя, но я не дам тебе переманить у Кела всех его стражей. Даже королева не в силах освободить другого сидхе от клятв верности и службы.
— Хафвин не нарушит клятв, перейдя ко мне, поскольку она не давала обетов принцу Келу. Как мне сказали, многие из его стражей не присягали ему.
В глазах Дойла мелькнуло что-то, давшее мне понять, что он если не одобрил, то хотя бы понял, почему я решилась на риск.
Андаис нахмурилась:
— Не может быть. После смерти Эссуса Кел предложил его стражам перейти к нему на службу. Они присягнули моему сыну.
Хафвин склонилась еще ниже, но возразила:
— Моя королева, Кел сказал нам, что ты нас ему отдала. Он не спрашивал ни нашего желания, ни согласия. Он объявил, что мы клялись служить принцу, а он — принц.
— Он сказал, что вы все выразили желание ему служить, — растерянно проговорила Андаис.
Хафвин легла на пол лицом на сложенные руки, но ответила:
— Нет, моя королева.
Андаис взглянула на Бидди:
— Ты давала присягу Келу?
Бидди покачала головой.
— Нет, и он не просил.
Андаис повернулась назад к трону:
— Догмэла, ты присягала принцу Келу?
— Нет, моя королева, — ответила та, глядя большими глазами на испуганном лице.
Андаис закричала. Громко, пронзительно, без слов — в этом вопле будто отразилось все ее отчаяние.
— Я никогда не отдала бы стражей моего брата никому, даже собственному сыну! Все, кто не давал обетов Келу, вольны уйти от него.
— Мы можем предложить наши услуги, кому захотим? — спросила Хафвин, приподнимая голову, чтобы взглянуть на королеву.
— Да, но если вы пойдете к принцессе, мой прежний приказ остается в силе. Вы должны будете служить ей так, как всегда служили стражи моей семье и моему дому.
Бидди отважилась сказать:
— Принц Эссус не принуждал нас служить таким образом ему и только ему.
Андаис посмотрела на нее, покачала головой и повернулась ко мне.
— Что ты сделаешь со своими стражами, если я тебе разрешу?
— Я освободила бы женщин от целибата, поскольку, как ты отметила, от них моя беременность не зависит. Когда я забеременею и буду знать отца своего ребенка, я освободила бы от целибата и мужчин.
— А если ты не забеременеешь?
— Тогда я сохранила бы тех, кого предпочитаю видеть в своей постели, а остальным позволила бы найти возлюбленных. Пять-шесть мужчин, ну, может, семь-восемь, меня вполне устроили бы.
— А что, если я велю всем, кого ты не прибережешь для себя, вернуться ко мне?
— Ты сказала однажды, что ввела целибат, поскольку хотела сохранить их семя для себя, но если ты не можешь забеременеть, то почему не позволить им осчастливить других женщин и, может быть, подарить им детей?
— Так прямо, так справедливо, так по-Эссусовски.
Она повернулась к нам спиной и пошла к трону.
— Забирай тех, кто стоит рядом с тобой, и иди. И знай: из-за того, что ты мне наговорила, наказание наших заговорщиков будет более… существенным. Ибо мой гнев можно охладить только кровью.
Сказать на это можно было только одно:
— Я во всем тебе повинуюсь, тетя Андаис.
Я поклонилась ее спине, мы подняли Хафвин на ноги и удалились. Мне не нужны были ничьи подсказки, чтобы знать, что я толкнула Андаис к самой черте. Мы оставили ее ласкать Киерана. Последнее, что мы услышали из-за закрывающихся дверей, — это крик Мэденн. Я попыталась оглянуться, но Гален и Холод держали меня слишком крепко. Оглядываться сегодня мне уже не дадут.