Плитки пола были слишком холодными, но с этой бедой справились полотенца. Китто лег на них спиной, распростершись для меня, — греза цвета слоновой кости на этом вишнево-красном великолепии. Его руки впивались в расстеленные полотенца, комкали их, мяли эту единственную вещь, до которой он мог дотянуться: Китто был захвачен наслаждением.
Никка ласкал меня, заставляя извиваться и прижиматься к нему в поисках большего, но продолжать не спешил. Он обеими руками сжал мне бедра, и возникшее ощущение заставило меня впиться в плоть Китто губами и языком. Китто вскрикнул. Я ждала, но ничего не происходило, ничего, кроме дразнящего обещания ладоней Никки.
Гален высказал то, что я думала:
— Сохрани нас Консорт, Никка, закончи дело!
Я подняла глаза поверх Китто к моему зеленому человеку. Он стоял на коленях у головы Китто на краю расстеленных полотенец.
Пальцы Никки глубже вонзились в мою плоть, не больно, без ногтей — только напряжение сильных пальцев, давшее мне понять, что он мог бы пробить ими кожу и мышцы, если б хотел. Такой сильный, такой немыслимо сильный…
Я изогнулась под его хваткой, и мне пришлось на миг выпустить Китто из губ, чтобы восстановить дыхание и отделаться от желания укусить его.
Я оглянулась на Никку: он по-прежнему стоял на коленях позади меня. Крылья возвышались над его шоколадным совершенством, словно вычурное украшение из жженого сахара над тортом. На миг я пожалела, что после сегодняшней ночи потеряю Никку, — но только на миг. Я хотела его счастья больше, чем хотела его самого.
— Чего ты ждешь?
— Ты посылаешь меня в брачную постель, Мерри. Если это мой последний раз с тобой, я хотел бы, чтобы все прошло так, как я мечтал. Но ты можешь отказать, конечно.
Я невольно улыбнулась.
— Выкладывай, и посмотрим. — Мне в голову пришло одно соображение: — Ты не рад уйти к Бидди?
— Нет-нет, — сказал он, но нахмурился. — Нет, но кое-чего мне будет недоставать.
— Например? — Я не напрашивалась на комплименты. Я действительно хотела знать.
Теперь улыбнулся он.
— Например, видеть тебя распростертой подо мной, видеть, как ты выкрикиваешь свое наслаждение вокруг плоти другого мужчины, а я вливаю в тебя свое.
От этого описания в соединении со взглядом Никки у меня все внизу напряглось.
— Я это и предлагаю, — напомнила я.
— Я хочу, чтобы ты была на спине, как тогда с Шалфеем. Я хочу смотреть, как поднимаются и опадают твои груди в такт дыханию.
Я потянулась к нему, взялась за подбородок, пытаясь разгадать значение этого сочетания страсти и серьезности у него на лице. Никка был не похож на себя.
— Мне хотелось бы, чтобы вы с Бидди были счастливы, а не грустили.
Он улыбнулся, но в улыбке остался оттенок грусти.
— Я помню времена, когда брак был не концом таких удовольствий, а лишь их началом. Сидхе никогда не обманывали своих партнеров, но по общему согласию в постели бывали другие.
Он говорил о времени, когда Андаис еще не была королевой. О времени, когда христианство было всего лишь еретической сектой в иудаизме. Сидхе редко вспоминали о том времени, им не хотелось вспоминать о своих потерях. Кому хочется говорить о времени, когда сидхе было не меньше, чем людей? Времени, когда браки заключали ради любви, а не ради детей. Времени, когда секс служил для радости и единения, а не для безостановочной погони за беременностью. Времени, когда случайный ребенок не обрекал на брак без любви. Я ощутила такое счастье, когда кольцо выбрало Никку и Бидди друг для друга! Но были ли они настоящей любящей парой? Да, они очарованы друг другом, и да, у них может быть ребенок, но будут ли они счастливы "ныне, и присно, и во веки веков"? Или же Никка будет любить ее, спать с ней, воспитывать общих детей и все же — сожалеть? И когда-нибудь его сожаление убьет их любовь?
Вдруг повеяло ароматом роз.
— Чувствуете, как пахнет яблонями? — спросил Гален.
— Да, — сказал Никка, — как в коридоре с Мистралем.
— Жимолостью, — поправил Китто.
Запах усиливался, и на меня снизошло озарение. Не так, как с явлением Богини, но…
— Когда у сидхе перестали рождаться дети, Никка?
Он озадаченно моргнул:
— Аромат так силен, что я его чувствую на вкус…
— Ответь на мой вопрос!
— Я не знаю, — сказал он. — Давно.
— Может, у нас перестали рождаться дети, когда мы переняли человеческий обычай иметь только одного партнера?
— Мы приняли моногамию, потому что практиковавшие ее люди превзошли нас числом.
— Так ли? — спросила я. — Или мы уступили людям в числе, когда перестали быть теми, кто мы есть?
— Что ты имеешь в виду, Мерри? — спросил Гален.
Я вытянула руку, демонстрируя тусклый металл королевского кольца.
— Андаис сказала, что сняла его с руки убитой противницы, но никогда не видела с его помощью детей. Вожделение, любовь, страсть — но никогда детей. Что, если это не кольцо королевы, а кольцо богини плодородия? Мы изначально были божествами природы, пока людям не потребовалось нечто более цивилизованное. Некоторые из нас поддались… Но мы ведь — то первичное, основное!
— Сидхе перестали быть такими уже очень давно, — сказал Китто. Я повернулась к нему: он остался на прежнем месте, в гнезде из полотенец.
— Как ты сказал, Китто?
— Гоблины позже всех переняли обычай иметь одного партнера. Когда-то, если муж, доминирующий партнер, мог защитить, накормить и дать крышу над головой многим, то у него было много партнеров, если прочие с этим соглашались.
— Не думаю, что муж так уж считался с мнением жен, — заметил Гален.
— Вообще-то под "мужем" имеется в виду доминирующий партнер, не важно, какого пола. И формально мог привести кого-то без позволения "жены". Но в жизни, если приводишь кого-то, ненавистного твоей "жене", дом превращается в поле битвы, а такое даже гоблинам не по душе.
— Так ты мог быть чьей-то "женой"? — спросила я.
— Да, — кивнул он.
— Но не "мужем", — уточнил Гален.
— Я для этого недостаточно силен. — Китто потянулся на постели из полотенец. — Почему так пахнет жимолостью, словно пришло лето и я стою на солнышке? И так тепло…
— Ты же был в коридоре, когда Мерри с Мистралем отхватили свой кусочек удовольствия? — спросил Гален тоном почти таким же легкомысленным, как его слова. — Пахнет яблонями.
— Как в саду весной, — сказал Никка.
Двое мужчин улыбнулись друг другу.
— Весенняя энергия, — произнес Китто.
Я повернулась к нему.
— Что?
— Они оба полны весенней энергии.
— А ты сам?
— Лето, когда земля горяча и сочна.
При этих словах он содрогнулся на полотенцах, ноги вытянулись, он словно был близок к оргазму.
— А я? — спросила я.
— Осень, — сказал он. — Ты — земля в пору урожая. Ты — то, для чего работал весь год.
— А что такое зима?
— Долгий сон, — ответил Китто.
Я легла на него спиной, положив голову ему на пах, как на подушку. Он что-то довольно промычал. Я посмотрела вверх, на Никку.
— Скажи мне, чего ты хочешь. Скажи точно, чего ты желаешь.
И он сказал.
Я кивнула, проехав макушкой по бедрам Китто. Он вздрогнул от наслаждения.
— Можно, — сказала я.
Никка улыбнулся.
Голос Китто слегка подрагивал, но говорил он почти спокойно:
— Я не знаю, как встать, чтобы выполнить твою просьбу.
— Я тебе покажу, — сказал Гален низким от страсти голосом.
Я задрала голову, чтобы разглядеть его за спиной Китто. От моего движения Китто снова содрогнулся. Двух зайцев — одной лаской.
— Ты всегда отказывался, — удивилась я.
— Я только покажу Китто. Сотня слов не заменит одной хорошей демонстрации. — Глаза у него были куда серьезней слов — серьезные и темные от желания.
— Ну, если только это будет хорошая демонстрация, — сказала я, и мой голос тоже был неустойчив.
— О, не сомневайся, — ответил он с абсолютно мужской уверенностью.
Я поверила. Вполне.