Во сне Дмитрий был дирижером симфонического оркестра, и что-то его непрерывно раздражало. Музыканты в полумраке готовились к выступлению, листали ноты, потихоньку опробовали свои инструменты. Дмитрий обернулся в зрительный зал. В зале было абсолютно темно, но чувствовалось, что он огромных размеров и полон зрителей. Дмитрий посмотрел в сторону оркестра и понял, кто его раздражает. Это был добродушный человек с большим красным носом, который неловко держал в руках альт. Ноты у него рассыпались, и он неуклюже, одной рукой пытался их собрать. Дмитрию сразу стало ясно, что это не музыкант, он решительно подошёл к красноносому и с возмущением забрал у него инструмент.
– Что вы здесь делаете? Как вы здесь оказались? Вы не владеете инструментом! – возмущался Дмитрий.
Красноносый с рассеянной улыбкой пожал плечами.
– Что вы вообще умеете? – раздраженно спросил Дмитрий.
– Рисовать, – добродушно ответил красноносый.
Он достал откуда-то блокнот и остро заточенный карандаш и стал им рисовать прямо перед лицом Дмитрия. Он моментально нарисовал самого Дмитрия, затем пошли другие лица, фигуры… Он точно схватывал характер, чувства. В несколько чудесных штрихов и линий он рисовал законченную картину. У Дмитрия захватывало дух! Это было чудо! Рядом с Дмитрием стояли ещё какие-то люди, в том числе иностранцы, с восхищением смотрели за движением карандаша, говорили что-то одобрительное, кивали головами.
– Вы же чудесный художник! Зачем вам музыка? – то ли сказал, то ли подумал Дмитрий.
– Рисовать просто. Вот играть… Ох как тяжело! – ответил красноносый и просящим взглядом уставился на Дмитрия.
– У нас кто что умеет, тот то и делает. У вас в России всё наоборот! – сказал на ломаном русском языке не то немец, не то голландец, показывая пальцем на красноносого.
Красноносый кого-то очень напоминал, но Дмитрий никак не мог вспомнить: кого. Он неуверенно протягивал руку, прося вернуть ему альт.
– Нет, вы всё испортите! – сказал Дмитрий, отвернулся от красноносого, и… проснулся.
Проснувшись, Дмитрий пытался удержать в памяти прекрасные рисунки из сна, и какие-то мгновения ему это удавалось, но потом он проснулся окончательно, и всё исчезло, кроме неясного впечатления, которое рассеялось со словами…
– Доброе утро, мальчики! Ну, как же вы любите поспать! Наверно, сны очень захватывающие, ну прямо никак не оторваться!
– Что это за цирк! Что ты здесь делаешь?! Ты с ума сошла! – заорал Станислав.
Дмитрий наконец-то понял, что элегантная медсестра с кокетливой шапочкой на голове
– это Эллочка, жена Станислава.
– Нет, мой милый, я не сошла с ума! Сумасшедшим денег не платят за то, что они сумасшедшие. Я здесь теперь работаю. Мальчики! Я ваша новая медсестра – Лачугина Элла Николаевна. Прошу меня любить! И не орать на меня, как мой пупсик.
– Доброе утро!
– Доброе утро!
– Здравствуйте.
– Мы рады видеть вас, божественная Элла Николаевна! – воскликнул Скомарохов.
Эллочка приблизилась к Станиславу:
– Дорогой! Это мой сюрприз для тебя! Ты уже догадался?
Станислав демонстративно бухнулся на кровать и повернулся лицом к стене.
– Протрите ваши глазки, мальчики, и на процедуры! – пропела Эллочка и неуловимо игривой походкой выпорхнула из палаты.
Иисуса в это время в палате не было, он вставал рано и уже куда-то ушёл.
– Какой потрясающий эффект! – радовался Скомарохов. – Моя жена так бы не смогла – ужасно боится больниц.
– Станислав! А, по-моему, это замечательно, что ваша жена будет здесь работать, пока вы тут лежите.
– Какое «работать», Дима! Она за один день тратит столько, сколько здесь за год не заработает! И потом, если кто-то узнает?! Жена работает медсестрой – это моветон! Каждый должен заниматься своим делом!
– Моветон?! Да что вы говорите! Вспомните царскую семью! Великие княгини – сёстры милосердия!
– То было другое время! Была война, и не в психушке же они работали, а на фронте!
– Как! Станислав, вы забыли, что вчера вечером говорил Дядя Ваня?! Идёт Всемирная дебильная психотронная война, и в нашей больнице – самые первые жертвы! Вы становитесь похожим на магла со своей рассудительностью!
– Ну ладно, я не магл, – засмеялся Станислав, – и понимаю, что это не надолго. Но заведующему отделением мозги нужно немножко вправить!
– А моя жена могла бы запросто пойти и в психушку, и в холерный барак – куда угодно! Но ей нужно, чтобы люди обязательно страдали, а она бы им с удовольствием сострадала. А там, где люди прикалываются, ей не интересно, – со вздохом сказал Альфред.
– Есть один несчастнейший из людей, старик в первой палате… – начал Скомарохов.
– Был! – уточнил Альфред. – Сегодня ночью умер. Я рано утром вставал, выходил из палаты, и его как раз выносили.
– Значит, не выдержал, – задумчиво сказал Скомарохов, – последнего удара судьбы.
– Пригласите ко мне заведующего отделением, – попросил Станислав своего телохранителя, расположившись в «номере люкс». Он всё-таки был недоволен появлением своей жены в отделении, да ещё в роли медсестры.
– Добрый день, Михаил Иосифович! Ну и сюрприз же вы приготовили мне сегодня!
– Я вас прекрасно понимаю, но к, сожалению, и для меня тоже устройство вашей жены на работу в наше отделение явилось полной неожиданностью. Я сам был поставлен перед фактом.
– Но вы как заведующий отделением несёте ответственность за медперсонал. Как можно принять на работу человека без знаний, без опыта, без соответствующей медицинской квалификации?!
– Как раз с этим всё в порядке! Элла Николаевна – опытная медсестра, со стажем работы…
– Что? Медсестра? – Станислав вдруг вспомнил, что Эллочка когда-то действительно работала медсестрой. Но это было когда-то давно, в другой жизни. И два этих образа никак не вязались в один: избалованная, капризная Эллочка, чьи желания должны немедленно выполняться, и, простите, медсестра!
– Да. Вы разве не знали? Ваша жена окончила медучилище № 5 и после этого…
– Да-да! Я знаю, – перебил Станислав. – Но у вас здесь специфика – психиатрия.
– Но это не может служить препятствием для работы в отделении. Мы принимаем на работу и менее квалифицированных специалистов и без опыта работы. У нас и тяжелые условия, и низкие оклады…
– Низкие оклады! Простите, что я вас перебиваю, но меня не интересует формальная сторона вопроса. Короче говоря, я не хотел бы, чтобы моя жена у вас работала. Давайте поскорее уладим этот вопрос.
– К сожалению, это не в моих силах. Мне лишь известно, что наш главврач, Евгений Петрович, заключил с Эллой Николаевной особый договор, согласно которому, администрация больницы ни при каких обстоятельствах не сможет уволить Эллу Николаевну без её согласия.
– Что??? Ни при каких обстоятельствах? Сколько же она заплатила за это? Я хочу видеть этот договор!
– Он у главного врача.
– Пожалуйста, пригласите ко мне главного врача! Как его…
– Евгений Петрович! Я сейчас ему позвоню.
– И ещё! Михаил Иосифович, зайдите ко мне после обеда, мне нужно согласовать с вами ряд вопросов, мне нужно будет поехать на одни важные переговоры.
– Конечно, Станислав Павлович! Обязательно зайду.
«Этого ещё не хватало – особый договор! – подумал Станислав. – Кто же его придумал? Не Эллочка же его сочинила!» Минут через десять прибыл главный врач больницы – мужчина высокого роста, в больших роговых очках, с вечной глумливой улыбкой на лице.
– Рад! Очень рад приветствовать вас, дражайший Станислав Павлович!
– Садитесь, садитесь, Евгений Петрович!
– Премного благодарствуем!
– Мне бы хотелось знать, что за особый договор вы заключили с моей женой. И сколько она вам за это заплатила?
– Ну что вы, Станислав Павлович! Как можно! Мы бескорыстны! Трудимся, можно сказать, в поте лица, для вашего блага! Больница в ужаснейшем состоянии, финансирования кот наплакал…
– Не нужно о больнице! Об этом вы уже говорили в прошлый раз. Что вас заставило пойти на этот договор? И будьте, пожалуйста, со мной до конца откровенны! Вы же сами рассказывали мне о моих возможностях.
– Только на вас и уповаем, Станислав Павлович! Служить готовы, можно сказать, всей душой!
– Конкретно, пожалуйста!
– Только благодаря стараниям милосердной Эллы Николаевны мы получили из федерального бюджета, целевым назначением, средства на реконструкцию нашей многострадальной больницы. И вот теперь все мы в хлопотах и заботах!
– И когда же произошло сие замечательное событие? – Станислав, беседуя с главврачом, всегда невольно переходил на его нетривиальную манеру беседы.
– Да буквально сейчас, можно сказать! Вчера звонили из Минфина, из администрации президента, от премьер-министра, а сегодня утром деньги уже поступили на наш расчетный счет, с Божьей помощью и в полном объёме! Также вчера вышло постановление правительства Москвы об увеличении финансирования нашей больницы, почти в два раза.
– Но вы же деловой человек, – задумчиво произнёс Станислав, – это же не делается в один день! Подписи, согласования… Минимум месяц!
– Как в сказке, Станислав Павлович! Как в сказке! Постановление мне привезли вчера вечером! Деньги на счету! И все рекомендовали принять на работу Эллу Николаевну. Мы люди маленькие, ослушаться не можем!
– Значит, нельзя расторгнуть договор?
– Никоим образом! Любую прихоть, дражайший Станислав Павлович! Любую прихоть! Всегда рады служить!
– Хорошо, идите!
«Откуда у неё такие связи? – задумался Станислав. – Через кого она действовала? Чего ради? Ну, это я выясню потом! События начинают захватывать. Сейчас важно решить все вопросы, связанные с Иисусом, и это главное, на другое отвлекаться нельзя!»
Станислав замечал: когда деятельность на подъёме, события начинают захватывать и случаются как бы сами собой. Нужно только не упускать главного!
– Вы будете надо мной смеяться, – сказал Валентин, – но меня покусали именно собаки! И не компьютерные, а самые настоящие. У меня кончились кошмары. Вторую половину ночи, после того как они меня покусали, я спал как убитый, без всяких сновидений. Смешно то, что на меня напали собаки именно тогда, когда я шел в виварий освобождать других собак. Я хотел устроить маленькое чудо, хотя бы для одной собаки! Я думал, что меня вот-вот убьют, и перед смертью у меня других дел не было. И мне уже было не жалко себя, мне было все равно! Хотя перед этим я, можно сказать, побывал в собачьей шкуре. Сейчас я чувствую, что меня больше никто не преследует. Скажите мне, пожалуйста, это со мной было какое-то временное психотическое расстройство с симптомом мании преследования, как при шизофрении?
– Вы хотите уйти от реальности и спрятаться за словами? Но здесь я вам не помощник, – ответил Иисус, – вы справитесь без меня!
– Нет, постойте! Это суровый ответ! Но я знаю, что вы правы!
– Вам теперь нечего бояться, вы победили в себе насилие, теперь вы для них недоступны.
– Но почему же вы мне вчера не сказали, что я должен победить в себе насилие?
– Вы бы тогда не смогли это сделать. Вы бы это сделали только на уровне ума, а этого недостаточно.
– И тогда бы я непременно погиб?
– А вы в этом сомневаетесь?
– Нет! – рассмеялся Валентин. – Они мне намекали на это!
Скомарохов, присутствовавший и сейчас, и при первой беседе, не смог сдержать свой буйный смех, хотя очень старался.
– Очень и очень тонкие намеки!!! – повторял он.
– Ну хорошо, – продолжил Валентин, – я победил в себе насилие, мне жаль несчастных животных. Но вы же знаете реальное положение вещей. Сколько самих людей гибнет ежедневно от насильственной смерти?! Люди ежедневно убивают миллионы, а может быть, уже и миллиарды животных, мясо которых идет в пищу и для других нужд, а вы говорите о несчастных ученых, которые в лаборатории зарезали лягушку! Почему? Я этого все-таки не понимаю! Где больше насилия?
– Дело не в количестве насилия. Считать, что насилие может принести кому-то благо или быть для чего-то полезным, – это величайшее заблуждение человечества. Знать этого точно вы пока не можете, до таких исследований наука пока не доросла. Но вы же не станете добиваться расположения женщины какими-то насильственными методами, почему же вы думаете, что это возможно в отношении природы? Чем глубже и серьезнее исследования, тем более опасны какие-либо насильственные методы в отношении природы. И для природы, и для человечества! А то, что разумные системы могут защищаться от безумных систем, вы в этом убедились.
– Да, наверно, вы правы! А все-таки скажите мне, пожалуйста, что это было?
– А почему бы вам самому не узнать?! Только общайтесь дружелюбно!
– О, нет! У меня нет ни малейшего желания с ними общаться!
– Еще появится!
Эллочка пила кофе, когда Альфред, Дмитрий и Самурай вошли в столовую. Станислав в это время вёл какие-то переговоры, Скомарохова и Иисуса также пока не было.
– Сегодня я сама накрыла стол для своего мистического представления!
– Чудесно! Очень всё красиво!
– Просто великолепно!
– В этом уже есть что-то мистическое. А что за представление? – спросил Дмитрий.
– Сегодня мы будем говорить о духовной близости. – В этот момент Эллочка начала говорить своим особым тоном, который подделать совершенно невозможно. – Это ведь то, что гораздо больше, чем просто трахаться, а очень и очень прилично!
– Вполне прилично! – ответил Дмитрий.
Эллочка допила кофе и, понизив голос, продолжала:
– У кого из вас есть духовно близкий человек, с которым можно говорить, ничего не скрывая и не задумываясь, как лучше сказать? То есть без всякой межличностной политики, ничего не выгадывая и зная, что вы друг другу никогда ничего плохого не сделаете?
– И ещё, очень важно: духовно близкие люди понимают друг друга и признают право другого думать так, как он думает, и делать то, что другой считает нужным делать, то есть уважают действия и поступки другого человека, – сказал Альфред и задумался. – Конечно, есть у меня друзья, но такого близкого нет.
– У меня в детстве был такой друг, – отозвался Самурай. – Но он погиб, когда был ещё школьником, и больше такого друга у меня не было.
Дмитрий в это время загляделся на Эллочкин халат. Его внимание привлекло отсутствие контура трусов, которые обычно можно разглядеть под халатами медсестёр.
– Дима, я без трусов, и под халатом голое тело! Мне приятно, что ты на меня так смотришь. Но скажи нам, есть ли у тебя духовно близкий человек?
– Нет, у меня тоже нет.
– А твоя жена?
– Моя жена живёт какой-то своей внутренней жизнью, до меня ей нет никакого дела. Вернее, от меня ей нужно очень немногое, чтобы жить в мире своих мыслей и фантазий.
Эллочка наклонилась над столом:
– А что, мальчики! Почему мы упускаем в жизни такую возможность? В жизни нужно испытать все мыслимые и немыслимые наслаждения! Давайте станем друг другу духовно близкими. Не будем мелочными! Прямо сейчас!
– Наверно, это то, чего мне всю жизнь хотелось на самом деле, – с готовностью отозвался Альфред.
– Я – за, двумя руками,– сказал Самурай, – во мне можете не сомневаться. Ради этого я готов на всё.
– Конечно, я тоже за духовную близость с вами. Вы мне все очень нравитесь. Как будто мы вместе собрались не случайно. Это на всю жизнь? – спросил Дмитрий.
– Конечно! – ответила Эллочка – И даже больше! Я хорошо знаю, чего делать нельзя никогда, я имею горький опыт. Нельзя становиться близкому человеку чужим, ни на одно мгновение! Если это хоть раз случается, то исправить уже ничего невозможно. Это как разбитая чашка – можно склеить, но будет уже не то. Можно пить, но звенеть она уже не будет.
– И мне тоже кажется, что мы собрались не случайно, – сказал Альфред, – и мы будем близкими даже в аду!
– Вот это как раз по мне! – сказал Самурай.
– Был такой анекдот, – начал Дмитрий. – Тонул человек в океане. И пообещал он богу, что если спасётся, то не будет больше пить, курить и сквернословить. Но, как только он спасся, сразу забыл о своём обещании. Проходит восемь лет. Он снова плывёт на большом корабле по океану. И вот, корабль начал тонуть. Человек этот говорит: «Господи! Это понятно, что я должен утонуть, но почему со мной тонет столько невинных людей?» На что бог ему ответил: «Так мне восемь лет потребовалось, чтоб всех вас вместе собрать!»
– Если здесь Иисус, то ни о какой случайности не может быть и речи, – сказал Самурай, – это уж вы мне поверьте!
– Мальчики, я общаюсь не только с мужчинами, но и с демонами и магами. От них я знаю точно – таких случайностей не бывает. Один демон, с которым я трахалась на крыше замка в полнолуние, говорил так: «Когда ты идёшь по осенней аллее, устланной желтыми листьями, то тебе всё равно, на какой лист ты наступишь. И листья мёртвые, или почти мёртвые, и им это тоже всё равно. Но если ты выращиваешь редкие растения, то не выбросишь случайно тот лист, который должен дать жизнь новому растению». Если мы в один момент решаем стать духовно близкими, то какая это будет грандиозная орхидея!
– У меня такое чувство, будто мы уже знакомы миллионы лет! – Дмитрий протянул руки над столом. Тут же все взялись за руки.
– Это наш мистический круг! – сказала Эллочка. – Круг духовно близких людей.
– Поразительно! Люди отказываются от духовной близости из-за конкуренции, амбиций, из-за мелочных интересов, но что они теряют! Вы чувствуете это? – спросил Дмитрий.
– Конечно!!!
В этот момент вошел Иисус.
– Мы создали мистический круг духовно близких людей, – сказала за всех Эллочка.
– Вижу, – улыбнулся Иисус.
– Вас не хватает!
– Я не могу присоединиться к вам, для меня обратного пути нет, но я буду ждать того времени, когда вы сможете присоединиться ко мне.
Все сели за стол.
– Но чем же вы будете заниматься?
– Мы ещё не обсуждали этого, но я думаю – поиском истины, – ответил Альфред.
– Будем искать духовного совершенства, – добавил Дмитрий.
– Совершенной воли и силы, – сказал Самурай.
– И чудеснейшим всепоглощающим сексом, который к истине гораздо ближе, чем все слова! Ведь не могу же я не трахаться с духовно близкими людьми?! А христианское ханжество меня всегда возмущало! Несчастная Дева Мария! Не получила никакого удовольствия, а забеременела! От святого духа?! А муж для чего? Всё это выдумки ханжей! Они считают, если трахалась, то на неё нельзя молиться. Она, что же, не живой человек? Как будто секс – это что-то грязное. Этой дикости я никогда не приму! Вообще, христиане, все эти святоши, очень злобные люди! Две тысячи лет они смакуют распятие! Если какие-нибудь террористы будут избивать и истязать близкого вам человека и пришлют вам видеокассету с записью всего этого, вы, что, будете её каждый день просматривать? Вы после этого нормальный человек? Христиане, что, нормальные люди? Они все просто садисты! Один маг показывал мне одно из прошлых моих воплощений. В семнадцать лет они сожгли меня на костре из-за какого-то пустяка. Я сама всё видела. Что девушка может понимать в семнадцать лет?! Какой такой великий грех она может совершить, чтобы её сжигать на костре?!
– Но ведь не Иисус же придумал христианство, – решительно заявил Альфред – церкви создают политики, которым наплевать на всякие поиски истины. Я это всегда говорил и своей жене. Одних распинают, а другим руки целуют.
Потрясающие люди! Искать истину через Эллочкины фантазии?! Они верят, что в России невозможного нет. Если найдут, то и я тоже в это поверю.
– Зачем вам христианство? – спросил Иисус. – Не тратьте время на всё то, что давно покрыто плесенью. Оспаривать древних – это всё равно, что ходить в костюме покойника. В один момент вы решили стать духовно близкими людьми – это чудесный принцип! Воспользуйтесь же им для того, чтобы оставить всё старое. Жизнь движется! То, что было сказано раньше, осталось далеко позади. Создавайте своё, и оно будет прекраснее того, что было!
Максимыч Стукач оказался гораздо хитрее, чем думал Альфред. Когда Альфред ночью для тренировки прокрался в палату, в которой лежал Максимыч Стукач, на месте его не оказалось. Постель была пуста, а сам Максимыч прятался в это время где-то под соседней кроватью. Это Альфред понял, когда уже выходил из палаты. А утром Максимыч уже поменялся местом с другим больным, который ночью сбегал из отделения и вернулся обратно, искусанный собаками.
Альфред этой ночью и не планировал убивать Максимыча, но даже внезапно появиться перед Максимычем пока не получалось.
«Нужно более чётко улавливать момент, – решил Альфред, – и уже не упускать его».
Альфред старался, чтобы как можно меньше людей знало о его совместных с Самураем тренировках. Но Эллочка, конечно же, внезапно влетела в палату и застала их врасплох, хотя Эллочки и не нужно было опасаться.
Уставший от физических упражнений Альфред пытался отдышаться, сидя на кровати, а в центре палаты Самурай с голым торсом в лёгком танце наносил серии ударов по невидимому противнику.
– А ты выглядишь, как настоящий воин-самурай! – сказала Эллочка с восхищением.
– А я и есть настоящий воин-самурай, – с вежливым поклоном головы ответил Самурай, – и ты всегда можешь на меня рассчитывать как на воина.
– И ты сможешь защитить меня от противника?
– Скажи мне, кто твой противник, и я его уничтожу, кем бы он ни был!
– Убей, пожалуйста, муху, Самурайчик!
– Муху Долговязого?
– Да!
– Слушаюсь и повинуюсь! – с поклоном ответил Самурай.
Так получилось, что Дмитрий не пошёл на обед. Когда позвали в столовую, все были готовы к этому и сразу пошли. У Дмитрия одна тапочка оказалась заброшенной под кровать, и Дмитрию пришлось лезть за ней. Когда он достал тапочку, то все уже вышли из палаты. Дмитрий мог бы легко всех догнать, ведь он собирался пойти вместе со всеми, но почему-то вдруг не стал делать этого. Всё ли из того, что мы делаем, разумно и объяснимо?
Дмитрий сел на кровать и замер: «Меня сейчас здесь не должно быть». Он представил себе, как догоняет других, идёт вместе с ними и садится за стол.
«Иисус, конечно, будет говорить что-то потрясающе важное, но я этого не услышу. Я что-то упускаю. Люди, как магниты, притягиваются к каким-то событиям, и для них играется великий спектакль, но где-то магнит может оказаться слабым, и человек на какое-то время может выпасть из мироздания и оказаться неучтённым».
Дмитрий прислонился к стене головой и закрыл глаза.
«Если о моём существовании кто-нибудь вспомнит и придёт за мной, то я пойду на обед. Но скорее всего никто не вспомнит. Раньше бы я обиделся, но теперь понимаю, что на самом деле никто никому не нужен. Это вокруг каждого человека что-то вроде магнитного поля. Если оно заполнено, не важно кем, а жизнь человека насыщенна, то из его жизни легко может кто-то выпасть, оказаться лишним. Вчера человек мог быть душой компании; сегодня о нём по инерции будут осведомляться, и если он сам ослабит своё магнитное поле, не будет активно напоминать о себе, то завтра о нём никто и не вспомнит».
Дмитрий открыл глаза и посмотрел на часы.
«Вот и всё! Я воспользовался законом тапочки, застрявшей под кроватью, чтобы убедиться в том, что никто персонально никому не нужен. Нужна только заполненность, а все рассуждения о дружбе, любви, духовной близости – это лишь интерпретации какого-то малоизученного почти физического закона. Обидно, да?»
Одиночество!!! Оно пронзило пространство вокруг Дмитрия.
«Хочется, чтобы всегда вокруг были близкие люди, для которых можно рассказать анекдот, поделиться чувствами, что-то вспомнить, как-то пошутить. Человек как нищий – ему нужны другие. Иисус, наверно, сказал бы, что Бог всегда и везде. Но с Богом не интересно, интересны люди».
Дмитрий снова открыл глаза, он был в состоянии полусна. Он заметил Иисуса, стоящего у окна со скрещенными на груди руками. Дмитрий взглянул ему в глаза. В них было спокойное одиночество. Иисус просто подтверждал: одиночество неизбежно. От него никуда не деться! И все к нему придут, каждый в своё время. И всякий человек обречён на одиночество. Не нужно было никаких слов, всё было предельно ясно.
Ярко светило летнее солнце, и Иисус отбрасывал длинную тень. Дмитрий сел на край кровати и смотрел на эту тень.
«Что понимают христиане?! Распятие на кресте, любые физические муки – это ничто по сравнению с одиночеством». Слёзы сами собой наворачивались на глаза, тень перед глазами играла.
Вошла медсестра Эллочка, держа в руках коробку с какими-то медикаментами. Она остановилась и замерла на месте, глядя на Иисуса.
Все трое пребывали в Вечности. Сколько это продолжалось, не имеет никакого значения. Тому, кто там не был, этого не объяснишь. Слёзы текли из глаз Дмитрия, он снова закрыл их.
«В вечности все одиноки. Все живые существа умирают, чтобы избежать участи Вечного Одиночества. Они все для одиночества ещё очень слабы, кишка тонка! Люди любят философствовать о вечной жизни, о бессмертии души, но они на самом деле не хотят знать, что за этим стоит».
Когда Дмитрий снова открыл глаза, Иисуса и Эллочки в палате уже не было. На полу осталась лишь тень Иисуса, его тень из Вечности.
Самурай быстро понял, что Муха умеет читать мысли. Но у того, кто привык действовать между жизнью и смертью, нет времени на удивление и размышления. Самурай действовал молча, и нахальная Муха в какой-то момент потеряла бдительность.
Самурай нанёс удар мокрым полотенцем, но чуть-чуть промахнулся. Муха в панике заметалась и, вместо того чтобы полететь в открытую дверь, полетела к окну.
– Батюшки! Убивают ни в чём не повинную! – подумал Альфред, находившийся в палате, голосом противной старухи.
Эта же фраза пронеслась в голове Дмитрия, который лежал и читал книгу. Хотя в палате никто ничего подобного произнести не мог. Дмитрий потом долго размышлял над этой загадкой.
Самурай в два прыжка настиг Муху и ударил по ней полотенцем.
«Она упала как раз на то место, где у окна любил стоять Иисус», – отметил про себя Дмитрий. Муха упала на пол и была раздавлена!
В тот же момент раздался нечеловеческий вопль Долговязого. Через минуту он появился в дверях палаты. Он издавал вопли и рыдал, но не как взрослый человек и не как ребёнок. Это были вопли, рыдания и стенания дебильного существа. И они ни у кого не могли вызвать сочувствие, только отвращение! Хотя рыдал он и вопил, без сомнения, искренне, от всей своей мерзкой души!
Долговязый встал на колени перед раздавленной Мухой. Крупная дрожь в ритм с воплями сотрясла его тело. В этот момент взорвалась электрическая лампочка, висевшая под потолком. Осколки посыпались на Самурая, но он даже не шелохнулся. Долговязый руками собрал останки мухи, сложил их на свой грязный носовой платок и направился к выходу. Потом повернулся к Самураю.
– Ти-ти? – сквозь вопли произнёс он, сделав недоумённо плаксивую гримасу.
– Хоть раз будь мужчиной, смотреть противно! – ответил Самурай.
МУ-МУ-ХА!
Ни на кого не обращая внимания, Долговязый шёл по коридору и истошно выл, неся перед собой то, что осталось от мухи. Весть об убитой мухе мгновенно распространилась по отделению. Все выходили из палат, чтобы посмотреть на Долговязого. А выл он отвратительно, и вышедшие из палат тут же заходили обратно. Сочувствовать этому было невозможно.
В коридоре стоял Дядя Ваня.
– Покайся во грехах, Сатана! – произнес Пророк.
– Ти-ти? Грехи? – от удивления Долговязый обрел дар речи. – Ты совсем потерял голову, Иоанн! Это все люди! Я даже мухи ни разу не обидел! – И пошел дальше, скуля и завывая.
Долговязый шёл к выходу из отделения. Санитар – это был один из телохранителей Станислава – мысленно уже представил себе, как он разворачивает Долговязого обратно, отгоняя от дверей отделения. Но случилось иначе! Когда Долговязый был уже близко и нужно было действовать, телохранитель забыл, как нужно начинать двигаться. Каждое произвольное движение, которое совершает человек, с чего-то начинается, и никто никогда не задумывается над тем, с чего же оно начинается: двигается и всё.
Телохранитель был хорошо тренирован. В один момент он мог выхватить свой пистолет, отбить внезапный удар, увернуться… Да что говорить об этом! Однажды он увернулся от пули, выпущенной ему в живот с расстояния менее одного метра! И всегда он очень гордился своей реакцией. Но сейчас он не мог даже пошевелиться, так как забыл, как это делается.
Он стоял спиной к двери, загораживая левую половину дверей. Долговязый прошел мимо, не обратив на телохранителя никакого внимания. Дверь была заперта, но через несколько мгновений вой Долговязого уже слышался из-за дверей с лестничной площадки. А телохранитель всё ещё не мог вспомнить, что нужно делать для того, чтобы хотя бы просто пошевелиться.
Где-то через пару минут движения вернулись сами собой. Телохранитель проверил, на месте ли пистолет и стал нервно расхаживать у дверей. Этого, кажется, никто не видел, и это было главное для него. Расскажи кому об этом случае – это профнепригодность, самое страшное для телохранителя.
Ещё долгое время телохранитель будет сотни раз в день убеждаться, что он может двигаться в любой момент, когда пожелает, и что у него отличная реакция. На фоне этого потрясения он даже ни разу не задастся вопросом: «А как же Долговязый прошёл через закрытую дверь?»
Перед входом в отделение появился черный джип с мигалкой и правительственными номерными знаками. Человек, сидящий на правом переднем сиденье, ловко выскочил из машины и открыл перед Долговязым правую заднюю дверь. Долговязый скрючился на заднем сиденье автомобиля, глядел на муху и безутешно плакал, бормоча нечленораздельную чушь. А автомобиль тем временем нёсся по Москве на бешеной скорости с включёнными мигалками и завывающей сиреной по разделительным и встречным полосам движения. Туда, к центру Москвы, к Ильинке, где в одном из солидных кабинетов вёл приём один из самых могущественных чиновников в стране.
Ежедневно у кабинета Калошина сидели в очереди на стульях человек шестьдесят тех, кто удостоился приёма. Среди них были министры, губернаторы, генералы, телеведущие, политические лидеры, главы нефтяных компаний, короче говоря, все «узнаваемые люди».
Принимал Калошин не более пятнадцати человек в день, но очередь сидела вся целиком, все шестьдесят человек.
В этот день тишину приёмной разорвали вопли и завывания долговязого дебила с большой шишкой на левой стороне лба, который шёл в больничном халате, перепачканном кашей, в шлёпанцах, и нёс перед собой в руках какую-то грязную тряпочку. Слюни текли у него изо рта и падали на ковровую дорожку. Сзади его сопровождали два человека атлетического телосложения, коротко стриженных, в безукоризненных костюмах и, заметьте, в галстуках.
Войдя в кабинет Калошина, Долговязый завопил ещё громче.
– Па-па-шёл в-вон! – заорал Долговязый в лицо толстому генералу с тремя звёздами на погонах, сидевшему на приёме. Обалдевший генерал уставился на Калошина. Тот небрежно махнул ему рукой, и генерал поспешил покинуть кабинет.
– Му-му-ха!!! – произнёс между рыданиями Долговязый, положив на стол перед Калошиным платок с раздавленной мухой, как бы говоря: «Этого не может быть!»
– Это ужас-ужас! – испуганно пробормотал чиновник.
И по его реакции Долговязый понял, что сделать ничего нельзя. Он бессильно опустился на стул, положил на стол голову и забарабанил руками по столу, разразившись беззвучным плачем. Калошин похлопал его по плечу.
– Му-му-ха! – поднял голову Долговязый и посмотрел Калошину в глаза.
Калошин был не на шутку встревожен и сочувственно кивнул головой, но потом взгляд его упал на грязный и вонючий платок с раздавленной мухой, и на его лице промелькнуло отвращение, несмотря на то что он был опытнейшим политиком и конечно же знал, что с демонами нужно быть особенно осторожным. Всякий разговор с демоном – это высший пилотаж для политика, и сложность здесь заключается в том, что демону нельзя врать.
Долговязого обмануть невозможно! Эта реакция Калошина стала для него новым потрясением!
– Ти-ти!!! – вскочил на ноги Долговязый, показывая на Калошина крючковатыми пальцами. Отвращение к мухе было для него равносильно предательству.
– Нет! Нет! Я предан мумухе! – испугался Калошин. – Но, она же раздавлена!
Долговязый, уже не слушая Калошина, схватил платок с драгоценной мухой, сделал несколько шагов по направлению к выходу, прижал платок к своему лбу и упал замертво.
На лице Калошина теперь уже было явное отвращение вперемешку со страхом. Он нажал на какую-то кнопку, пришли люди и унесли Долговязого. Потом он нерешительно поднял главную телефонную трубку.
– У нас проблемы, – проговорил он, вытирая пот со лба.
Ночью Долговязый был перевезён в морг больницы и положен рядом с самым несчастным человеком на земле. А по больнице распространился слух, что на лбу у Долговязого с правой стороны образовалась точно такая же шишка, что и с левой стороны, и что стал он похож на чёрта с рогами. А Дядя Ваня Пророк авторитетно заявил, что муха была вторым рогом Долговязого.
Альфред продолжал выслеживать свою жертву. С исчезновением Долговязого Максимыч резко изменился. Раньше он выглядел весьма моложаво для своих лет, был всегда собранным и задиристым. Теперь он выглядел каким-то пришибленным и усталым, постоянно озирался по сторонам, всего пугался, не вступал ни в какие споры и дискуссии.
Минут через десять Максимыч должен был пойти в туалет. Организм у него работал как часы. Об этом Альфред узнал, слушая шутки больных по этому поводу.
С перекинутым через плечо полотенцем Альфред передвигался к концу коридора, от одной группы больных, обсуждавших новости, к другой. Он делал вид, что очень заинтересован пустой болтовнёй о Долговязом и его мухе и изредка бросал какие-нибудь фразы, вроде:
– Да? Вы тоже слышали, как он вопил?
– О! Не то слово! Я выскочил в коридор, а Долговязый с мухой в руках орёт, закинув голову назад, а рядом с ним бежали два вот таких здоровых таракана!
Альфред услышал массу нелепых подробностей.
– У нас в палате лопнуло оконное стекло от его воплей, когда он проходил мимо, а в четвёртой палате взорвались две электрические лампочки.
– А я ел варенье из банки в этот момент, и у меня ложка изогнулась, и всё варенье из ложки вылилось на халат. Вот так я её держал! Вот она! – Высокий больной в очках демонстрировал всем странно изогнутую чайную ложку.
Альфред заметил, как Максимыч вышел из своей палаты и, оглядевшись по сторонам, отправился к концу коридора.
– Ну, прямо Дэвид Копперфилд! – проговорил Альфред, и не торопясь пошёл вслед за Максимычем.
Альфред шёл в странном медленном темпе. Это был своего рода танец. Каждый шаг наполнялся силой, и ничто не могло ему помешать. Какой-то больной шёл перед ним с явным намерением зайти в туалет.
«Ну, куда же ты?!» – мысленно произнёс Альфред, глядя ему в спину. Больной нерешительно остановился и почесал затылок.
– А! Полотенце забыл! – произнёс он, ни к кому не обращаясь, – потом схожу! – Он развернулся и пошёл в обратном направлении.
«Я только иду мыть руки, но шанс не упущу», – мысленно произнёс Альфред, открывая дверь.
Максимыч сидел на унитазе. Хотя в туалете было несколько кабин, он выбрал ближайшую к выходу, у которой отсутствовали двери и боковая стена. Видимо, он хотел избежать неожиданного нападения Альфреда.
– А! А! А! – в приступе страха заорал Максимыч Стукач.
Альфред спокойно шагал вперёд. И тут Максимыча Стукача всего перекорёжило. С глазами, полными ужаса, он схватился за сердце. Альфред открыл кран умывальника, но потом повернулся в сторону Максимыча Стукача и ясно понял, что тот умирает сам.
«Что бы на моём месте сделал Совершенный Бог?» – спросил себя Альфред.
Он с равнодушным видом подошёл к скрюченному на унитазе от боли и ужаса Максимычу Стукачу и помочился прямо на его мерзкую физиономию. В этот момент жизненный путь Максимыча Стукача завершился.
Альфред помыл лицо и руки, вытерся полотенцем и пошёл к себе в палату, поражаясь тому, что он только что сделал, не испытав при этом никаких чувств и эмоций.
«Преднамеренно, хладнокровно, и ни малейшего раскаяния, – подумал Альфред. – Всё встало на свои места».
Скомарохов не переставал удивляться тому, что далеко не каждый стремится побеседовать с Иисусом. Сейчас, когда они вошли в палату, из неё сразу же вышло несколько человек. Скомарохов остановил одного из них. Скомарохов не помнил, как его зовут. Этот больной с серебряным крестиком на шее был заметен тем, что всё время стрелял у кого-нибудь сигареты.
– А вы не хотите побеседовать с Иисусом? – спросил его Скомарохов.
– Мне с ним вот так нужно побеседовать, – он провёл ребром ладони по горлу, – но в данный момент никак не могу! Идти надо! Там принесли новый кроссворд, без меня не начнут. Обязательно!!! Обязательно подойду!
И, конечно же, он не подошёл. Но были и другие, те, для кого эта беседа была последней надеждой.
– Я здравомыслящий человек, – сказал старый еврей. – А здесь я потому, что душой болею за свой народ, и выходит, что я душевнобольной.
Умеют же люди находить себе занятия по душе! Конечно! Не за своих же знакомых душой болеть!
Он был в круглых очках, кипе, и иногда поглаживал свою почти седую бороду. На тумбочке лежал двойной свиток Торы с закладкой в виде металлической руки. Напротив сидел Иисус, а чуть в отдалении Скомарохов.
– Я знаю, почему прошлым разом вы появились именно среди евреев. Потому что все народы со временем войдут в царство божие, и разумные народы, и те, что сейчас совсем ещё дикие, но последним будет еврейский народ.
– Как? – от удивления проявил несдержанность Скомарохов. – Среди евреев так много талантливых, умных людей! Почему последним?
– Я Мойша Рабинович, мне 77 лет. У меня есть свой дом, хороший дом. У меня есть жена, дети и внуки. Я не бедный человек, меня уважают, и я мог бы свои последние годы наслаждаться жизнью в своём доме. Почему я предпочитаю находиться здесь, а не в своей семье? Вы думаете, я сошёл с ума?
Скомарохов пожал плечами.
– Все пожимают плечами, а я сижу здесь и плачу за свой народ. Да, среди евреев талантливых и умных, возможно, больше, чем среди других народов. Всё дело в воспитании. Вот среди русских, например, умные люди появляются не благодаря воспитанию, а вопреки вашему воспитанию, Скомарохов.
– Вопреки нашему воспитанию? – переспросил Скомарохов.
– Можете не пожимать плечами, я не про вас говорю. Именно вопреки бездарному воспитанию становятся умными, пробиваются талантливые. У нас всё иначе. Правильно воспитанный еврей становится умным, хитрым и изворотливым. Иначе наш народ не смог бы выживать во враждебном окружении. Нас бы просто уничтожили.
Старый еврей вздохнул и погладил рукой тору.
– Евреи научились быть умными, чтобы выживать в агрессивной среде, но никто и никогда не учил евреев, как нужно жить в атмосфере любви. Всегда нужно было бороться за выживание. И вот я сейчас здесь, поскольку в моей семье тоже агрессивная среда, при всём внешнем благополучии.
Мойша показал на Тору и сделал жест, который Скомарохов понял как «минимум».
– Хоть сколько-нибудь она учит этому?! Тора здесь бесполезна. Мой народ не умеет жить в неагрессивной среде и сам создаёт агрессивную среду даже внутри семьи. Я здесь чувствую себя комфортнее, чем в собственной семье.
Больше всего я ценил свой ум и интеллект, как и раввины две тысячи лет назад. Ваше учение казалось тогда невежественным, и только невежественные люди могли следовать за вами. Если бы еврейский народ последовал за вами, то как бы он смог существовать в агрессивной среде? И сейчас, когда на земле миллионы христиан, царство небесное не приблизилось и на йоту. Я понимаю, что не вы создавали христианскую церковь. Церкви создают политики для своих политических целей. А ничто, как известно, не выше сути своей.
Но вы возвещали миру приближение царства небесного, а я знаю, что царство небесное должно прийти, иначе бессмысленно существование всех народов на земле. Но я попытался создать маленькое царство любви внутри своей отдельно взятой семьи, и что же? В итоге я скрываюсь здесь от своей горячо любимой семьи, где все друг друга страстно любят. Всю силу своего ума, все старания я направлял на то, чтобы расцвела любовь в моей семье, но намного проще мне было бы построить финансовую империю.
– Конечно трудно, с вашим-то характером! – усмехнулся Скомарохов.
– Что да, то да, – ответил Мойша, – характер у меня не из приятных, в противоположность вашему. Вы общительны, обаятельны, всеми любимы. Только вот жена ваша почему-то бежит от вас как от чумы.
– Это другой вопрос, – сконфузился Скомарохов.
– А я не жду другого ответа. Так вот, мой дед был деловым партнёром Соньки Золотой Ручки. Это была умнейшая женщина. Её сгубила любовь к ничтожнейшему человеку. Из-за любви Сонька потеряла свой разум и в конце концов погибла. Две тысячи лет назад еврейский народ потерял бы разум, если бы последовал за вами. Между разумом и любовью всегда есть противоречие, как его ни сглаживай. И весь христианский мир был бы давно уничтожен, если бы жил в любви, согласно вашему учению. Этого не происходит потому, что на самом деле никто за вами не следует. Все только стремятся или делают вид, что стремятся, но мало кто имеет веру хотя бы в один карат.
Он опять скорбно вздохнул.
– Я много думал. Я думаю всю жизнь. Чем сильнее разум, тем труднее отказаться от него и сгореть, как мотыльку, в царстве любви. Скажите мне, пожалуйста: почему существует противоречие между любовью и здравым смыслом? Ведь Бог должен был это как-то предусмотреть. И что теперь с этим прикажите делать?
– Где вы видите царство любви? – спросил Иисус. – Только сумасшедшие могут говорить об этом, не видя, что происходит вокруг!
– Как? Но вы же сами говорили, что приблизилось царство небесное!!! В книгах написано!
– Не верьте тому, что написано. Я отказываюсь от всех своих слов!
Тут прямо за окном, сверкнула молния, и одновременно прогремел сильнейший гром. И тьма на несколько мгновений опустилась вокруг.
– Я разочарован в людях и не буду больше ни перед кем распинаться, что-то доказывая. Всё это, как вы видите, бесполезно. – Иисус встал, показывая, что беседа закончена.
– Всё бесполезно и бессмысленно, – ошарашено пробормотал старый еврей, – и царство любви не наступит никогда, даже в моей семье.
– Никогда, – подтвердил Иисус и направился к выходу. А Скомарохов поспешил выйти из палаты.
– Что же мне делать? – спросил старый еврей.
– Страдайте! – ответил Иисус, повернувшись снова к Мойше.
– За весь еврейский народ?
– За весь еврейский народ.
– Спасибо! Это очень щедрое предложение! Буду продолжать страдать.
– Вы не умеете страдать.
– Как?! А чем же, по-вашему, я занимаюсь здесь всё это время?
– Страдать нужно осознанно. Я рекомендую вам страдать натощак три раза в день перед едой по тридцать минут и вечером перед сном не менее полутора часов. И ни в коем случае не размышлять! В счёт идёт только Чистое Страдание!
– Вы, конечно, шутите?!
– Как бы я ни шутил и что бы я ни сказал, мои слова – это сама истина. Я не могу сказать ничего, кроме истины.
В больнице отключили электричество, и это вызвало бурю эмоций. Был светлый летний вечер. Отключение электричества пока отразилось только на приготовлении ужина. Было объявлено, что ужин переносится на неопределённое время.
В телевизионный холл стекался народ. Пронёсся слух, что сам Барабайс – главный электрик – страны прибыл в больницу, чтобы лично отключить электричество. Дмитрия это очень развеселило. Он заметил Станислава, стоящего у окна в коридоре, и подошёл к нему, чтобы поделиться новостью. В этот момент Станислав поспешно отпрянул от окна.
– Кого вы там увидели? Случайно не Барабайса? – со смехом спросил Дмитрий.
– Барабайса!
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Дмитрий. – Барабайсу, конечно, делать больше нечего!Хлебом не корми – дай отключить свет в психушке!
Дмитрий сам посмотрел в окно. Во дворе стоял человек, которого довольно-таки часто можно было увидеть на экранах телевизоров. В этот раз Барабайс был одет в какие-то брезентовые штаны и рабочую куртку. Он деловито отдавал распоряжения рабочим, которые откапывали какой-то кабель. Увидев в окне Дмитрия, Барабайс, ехидно улыбаясь, помахал Дмитрию рукой.
И в этот момент где-то рядом сверкнула молния и одновременно прогремел сильнейший гром. Барабайс от неожиданности сел на четвереньки и отполз на несколько шагов в сторону.
Дмитрий повернулся к Станиславу, стоящему в стороне от окна.
– Действительно, очень похож, прямо вылитый Барабайс!
– Дима, он не просто похож на Барабайса – это и есть Барабайс.
– Но, Станислав…
– Я с ним знаком и неоднократно встречался – это он!
Дмитрий снова посмотрел в окно. Барабайс в рабочей спецовке поспешно садился в правительственный автомобиль.
– Уезжает, – сказал Дмитрий, и Станислав тоже взглянул в окно.
– Если бы мне кто-то рассказал, то я бы не поверил. Хорошо, если он меня не узнал.
– Это ему нужно бояться, чтобы его не узнали!
И оба отправились в телевизионный холл, где начинался стихийный митинг. Пророк Дядя Ваня терпеливо ждал, когда все рассядутся на свои места и наступит тишина.
– Братья мои… И сёстры, – добавил он, заметив Эллочку, – сегодня наш воин Самурай нанёс поражение самому Дьяволу! Он ударил в самое сердце Дьявола – убил мерзкую муху и тем самым уничтожил Долговязого! – Торжественным жестом Дядя Ваня указал на Самурая: Великий воин – Самурай!
Раздался грохот аплодисментов и выкрики:
– Ура Самураю!
– Слава Самураю!
– Мочить их всех, гадов!
– Да здравствует Самурай!
Самурай, не привыкший к такому вниманию, слегка покраснел. Он встал и с достоинством поклонился, видимо, так, как это делали древние самураи, и сел на место. Со всех сторон к нему тянулись с рукопожатиями.
– Это переломный момент в подлинной истории России, – продолжал Дядя Ваня, – и маглы об этом, конечно, ничего не знают. Но дебилы ещё сильны! Они продолжают свои дебильные игры с отключением электричества, с выборами и с собственностью! Почему они отключили нам электричество?
Мимо неудачно проходил Владимир Карлович, он решил, что этот вопрос относится к нему и счёл своим долгом ответить:
– Что касается отключения электричества! Администрация больницы занимается этим вопросом и лично главврач. Это недоразумение, больница исправно оплачивает все счета, и скоро всё разъяснится. Просьба сохранять спокойствие!
– А где же Долговязый? – выкрикнул кто-то из больных.
– Больной, которого вы называете Долговязым, сегодня сбежал из больницы в состоянии острого кризиса. Он случайно забрёл в одно из правительственных учреждений, с ним там случился сердечный приступ, и он умер. Скоро его привезут в наш морг. Так что сохраняйте спокойствие! – И Владимир Карлович удалился, изображая деловую походку.
Врачи считали неприемлемым для себя присутствие на выступлениях Пророка Дяди Вани, но в обязательном порядке и с большим удовольствием слушали пересказы этих выступлений от младшего персонала, воспринимали их как анекдоты и цитировали на пятиминутках. Владимир Карлович на этот раз поспешил удалиться ещё и для того, чтобы избежать скользких вопросов, на которые он сам не знал ответов.
Было непонятно, как сбежал Долговязый. Почему из тщательно охраняемого правительственного учреждения, где он каким-то образом оказался, сразу же позвонили в больницу и попросили не поднимать излишнего шума. Откуда они знают жалкого дебила, который двух слов не мог связать? И ведь документов при нём никаких не было! И почему в больницу приехал такой высокопоставленный чиновник, чтобы лично отключить электричество?
«Опять я общаюсь с людьми как дебил!» – огорчался Владимир Карлович.
А Дядя Ваня тем временем продолжал:
– К сожалению, все маглы таковы. Они не хотят видеть реальность, они щадят свою психику, они боятся преступить грань нормального человека. Мы преступили эту грань и мыслим свободно! Только мы можем противостоять дебилам в стране! Возможно, поэтому к нам сюда и явился Иисус Христос! А где как не здесь он может быть понят?! Где как не здесь он может найти себе последователей и учеников?! Если бы маглы знали, что явится Иисус Христос, то они бы заранее написали для него речи, как будто они лучше его знают, что он должен сказать, что он должен сделать и как он должен поступать в каждом отдельном случае! Они бы расписали, что он должен делать по протоколу, как расписывают каждый шаг президента или папы Римского. Не выйдет!
– Правильно!
– Иисус с нами!
– Мочить дебилов!
– Какие маглы тупые!
– Маглы принимают правила жизни, навязанные дебилами, – продолжал Дядя Ваня, – и живут по ним. Они считают, что такова жизнь! На самом деле это дебилы придумали такие правила жизни, по которым сама жизнь человека стала издевательством над его разумом!
– Ты здесь один, Моисей? – в палату зашёл Михаил Иосифович.
– Не задавай идиотских вопросов. Что я тебе должен ответить, что здесь Феликс Дзержинский под кроватью?!
– Как ты себя чувствуешь?
– Миша, ты представляешь, он отказался! От всех своих слов отказался!
– Кто отказался?
– Иисус Христос отказался от всех своих слов! Ты понимаешь? Христианства больше не существует! Это покруче развала Советского Союза!
– Не мог он отказаться!
– Как не мог?! Гром гремел, молния сверкала – отказался! Он-то как раз и смог. Это папа римский не смог бы ничего подобного себе позволить, но он не папа римский!
– Но он и не утверждает, что он Иисус Христос.
– И не отрицает этого! Ведёт себя как вор в законе перед телекамерой. Я сразу понял, что это он! И сразу пришёл поприветствовать его, как бывшего знаменитого соотечественника. В тот раз он был неучем и голодранцем, вечно прикалывался, ездил на осле, отца своего не признавал за отца, семью игнорировал. Откуда и пошло неуважение родителей. И сейчас прикалывается! Не то что родителей знать не хочет – от своей биографии отказывается! В психушке тусуется. Конечно, это он!
– Какой же он национальности?
– Ясно какой! Если он поедет в Израиль, то там все будут считать его русским. Можно не сомневаться: Иисус Христос – русский!
– Опять он хочет всех нас подставить, как в прошлый раз. Почему он именно тебе сказал, что отказывается от всех своих слов? Если ты будешь говорить об этом, то потом все скажут: «Это Мойша Рабинович разрушил христианскую церковь!» Тебе это надо?
– Я никому не скажу. Но как же так? Столько народу будет ходить в церкви, и всё напрасно?!
– Это их проблемы! В конце концов, в церкви-то они ходят. Так они уже получают своё!
– Постой! А вдруг и наш Бог отказался от своих слов, и Тору теперь читать бесполезно? Иисус сказал не верить всему тому, что написано.
– Тора – это документ. А ты сам знаешь, как трудно изменить в документе хотя бы одно слово!
– Да, ты прав. Везде бюрократы!
– Что вы поняли обо мне? – спросил Иисус.
Это был последний вечер пребывания Иисуса в больнице. На следующий день было запланировано подписание договора между Иисусом и Станиславом и представление Иисуса в финансовой компании Станислава. Завтра же Станислав должен будет снова вернуться в больницу на семь банковских дней.
Света в больнице по-прежнему не было. Все больные, за исключением лежащих в «элитке», уже поужинали и готовились ко сну. В элитной столовой ужин начался значительно позже – ждали, когда привезут свечи на высоких подсвечниках. В полумраке столовой свечи горели ровно, слегка потрескивая и создавая на стенах причудливые тени. Эллочка чиркнула спичкой и зажгла высокую массивную свечу в центре стола.
– Я хочу сказать, – начал Скомарохов, – я так переполнен впечатлениями, что их хватило бы на несколько моих жизней! Я не понимаю, как такое количество смысла помещается на таком незначительном отрезке времени. Когда я смотрю на вас, я понимаю истинность каждого слова, чувствую таинственную разумность каждого жеста, и мне начинает казаться, что я понимаю сокровенный смысл непостижимого. Но, когда я сам начинаю думать, рассуждать, анализировать, – всё смешивается, и возникают противоречия, которые я не могу разрешить.
Одним людям вы говорите одно, другим нечто противоположное по смыслу, но я чувствую истинность и того и другого! Но мой ум тонет в противоречиях, и я, пока что, ничего с этим не могу поделать. Вначале меня поражала ваша мудрость, потом она стала мне казаться естественной, как воздух. И тут я был поражён ничтожным разумом обычных людей. Это страшное убожество! И это самое сильное впечатление во всей моей жизни! Почему люди сами хотят жить ничтожной и безумной жизнью?! Для меня это неразрешимая загадка. Вы беседуете с ними и легко разрешаете все противоречия, все их смешные проблемы тут же исчезают. Они счастливы, но я с ужасом понимаю, что они сами тут же начинают создавать себе новые проблемы. Люди хотят быть убогими!
– Почему вы говорите обо всех людях? Скажите же что-нибудь о себе.
– Я увидел свет подлинного разума. Я записывал всё в свой блокнот. Этот свет разума я буду нести людям!
– Свет разума вещь очень тонкая, и если я вам не смог его передать, то что же вы будете передавать людям? А слова можно понимать по-разному. Каждому слову есть своё место и время. Пересказанные слова – мёртвые слова. Не лучше ли самому стать вначале подлинно разумным?!
– Я буду к этому стремиться всеми силами и всей душой! – заверил Скомарохов.
Потом заговорил Станислав.
– Раньше я видел вокруг себя только мерзкий мир, – Станислав вздохнул и поправил очки, – в котором никому нельзя доверять. Сожрут тут же! А доверяют другим только безнадёжные глупцы, которые поплатятся за своё доверие.
Дружба, товарищеские отношения, хорошее партнёрство – всё это тоже имеет место, но всегда можно доверять только до каких-то определённых пределов. Когда идёт борьба за деньги, за собственность, никогда невозможно заранее знать, на что может пойти человек ради денег, особенно ради больших денег.
Я перестал доверять всем. Я давал волю своей безудержной фантазии и всех подозревал в предательстве, измене и подлых замыслах. От этого я чуть было не сошёл с ума, у меня появились навязчивые мысли и действия… Теперь всё изменилось! Я уже говорил, что доверяю вам абсолютно. Так, как доверяют дети. Оказалось, что доверие – это великое благо! Во мне нет ни малейшего беспокойства. Вы будете смеяться, но я даже дышать стал иначе. Правда! В прямом смысле, я это сегодня заметил. Это потому, что я стал доверять самой жизни!
Раньше, когда я не доверял жизни, я постоянно ждал от неё каких-то подлостей, и это отравляло всё моё существование. Что я мог с этим поделать? Доверия-то не было!
Сейчас у меня с моей жизнью что-то вроде любовного романа. Я в неё влюблён, и она отвечает мне тем же. И что бы моя жизнь мне ни преподнесла – я этого не боюсь.
– Ах, милый! Как ты хорошо сказал! – Эллочка бросилась к Станиславу и расцеловала его. – Любовный роман с жизнью – это чудесно! Ты примешь меня в эту компанию?
– Ты часть моей жизни! Простите! – покраснев, сказал Станислав, – я пока что не привык к таким откровениям.
– Не стесняйтесь! – с улыбкой произнёс Иисус. – Это хорошо, что вы сказали об этом. Это укрепит ваше понимание, оно ещё очень несовершенно, а тонкие чувства очень изменчивы и не поддаются произвольному воспоминанию. Их легко потерять, а потеряв, их нужно искать заново.
Совсем иной была речь сурового Самурая.
– Когда я был в состоянии клинической смерти, я много чего видел, но потом стал всё забывать. Вас я сразу узнал, как только вы вошли в палату, хотя там вы выглядели совсем по-другому. – Самурай был подобен окаменевшему воину и смотрел прямо в глаза Иисуса. Иисус не улыбался.
– Ты, Станислав, – Самурай бросил взгляд в его сторону, – говорил, что твоя среда финансистов – это мерзкий мир, а я специалист по разборкам. Должен же и разборками кто-то заниматься. Это когда пошла непонятка и все хотят мочить друг друга или нужно выбивать деньги. Я работаю в крайних ситуациях.
Я уже не помню, что я должен был исправить в своей жизни, но то, что я изменился – это факт. Стал спокойным, стал рассуждать здраво. Могу сказать, что если бы не моё спокойствие и рассудительность, то трупов было бы гораздо больше. Это я не отчитываюсь – это так.
– Выходит, вы были знакомы! – вставила Эллочка.
– Знакомы! – вздохнул Самурай. – Что я понял? Если человек не ценит доброту, то с ним нужно обращаться сурово, иначе он может много бед натворить. Зверю нужна палка, и другого языка он не понимает. Все видят в тебе любовь, а я увидел ещё и суровость по отношению к некоторым. И для них это благо. Но я видел в жизни много жестокости, жестокости к неповинным людям. Мне непонятно, почему Бог допускает к людям излишнюю жестокость. Я с этим не согласен.
– Бог был несправедлив с вами или излишне жесток? – спросил Иисус.
– Нет. Со мной всё правильно, но я говорю о других.
– Других не существует! У каждого человека свои взаимоотношения с Богом, и в этих отношениях третьи лица не участвуют. Если Бог показывает вам жестокость, то, может быть, он этим хочет вам что-то сказать?
– Мне этим что-то хочет сказать?
– Конечно! Всё то, что вы делаете, и всё то, что происходит с вами в ответ, – это ваш диалог с Богом.
– Я подумаю над этим,– сказал Самурай. – И ещё, – спохватился он, – здесь я встретил духовно близких людей. Только ради этого мне стоило жить. Я понимаю, что это благодаря вам. Спасибо, Иисус!
Иисус улыбнулся.
– Я чувствую, теперь мне нужно что-то сказать, – начал Альфред. – Нам всем очень повезло – мы увидели то, чего нет в обычной жизни. И знаем теперь, что это не миф и не сказка. Это то, к чему мы должны прийти. В вас я увидел безграничный океан спокойной энергии. Только оттого, что я увидел ваше лицо, у меня прекратилась тяжкая депрессия. Но в поисках истины человеку не может помочь никто, он должен найти эту истину сам, и надежда на кого-нибудь ещё – это великое препятствие! Я предпочитаю состояние полной безнадёжности.
Альфред отпил из своего стакана глоток газированной воды, поморщился, как будто это была водка, и продолжал:
– В последние годы я забыл, как можно быть успешным, мне ничего не удавалось сделать, хотя всякий раз я старался до самого конца. Постоянные неудачи сделали меня истериком. Да, у меня свои отношения с Богом. Мне кажется, что меня он очень не любит. У меня было впечатление, что кто-то специально подстраивает мне неудачи на каждом шагу, за что бы я ни взялся. А краткие моменты, когда мне казалось, что дела налаживаются, были только для контраста, чтобы следующая неудача ещё сильнее втоптала меня в землю.
Альфред поднял свой бокал вверх и посмотрел сквозь него на пламя свечи.
– Вот на этой оптимистической ноте мне нужно было закончить своё выступление, но два дня назад произошло некоторое событие. Я потерял надежду. И заметил, что можно действовать, абсолютно ни на что не надеясь. Как совершенный бог! Во мне что-то умерло. Мне стало всё равно, что обо мне будут думать люди, их игры ума меня больше не волнуют. Они во мне не могут отразиться, этого во мне уже нет.
– От чего же умер Максимыч? – спросил Иисус.
– Он умер от сердечного приступа. Я хотел его убить, но он умер сам.
– Он умер от одного вашего взгляда. Вы не знаете своей теперешней силы. Имейте в виду, обратного пути к этим играм у вас уже нет.
– Однако! – сказал Дмитрий. – Все начинают с вас, а заканчивают своими проблемами. Очень показательно! Это потому, что человек соткан из проблем. У вас их нет, поэтому о вас и сказать-то толком никто ничего не может. То, что вы всё-таки существуете, – это фантастика! Вы уже не такой, как все мы. Раньше я пытался представить себе свою жизнь до конца. Было много разных вариантов, но ни один из них мне не нравился. Но если бы я не увидел вас, то и представить не смог бы.
– Никто не может представить, пока не увидит, не только ты, Дима, – сказал Альфред, – прости, что я тебя перебил. Я в этом деле могу считать себя специалистом, я видел много икон – близко ничего нет. Если в самом художнике чего-то не хватает – никакая фантазия не поможет.
– А что вы думаете о Софьином рисунке? – спросил Иисус.
– О Софьином? – изумился Альфред – надо же! Я забыл о нём!
После того как все посмеялись над Альфредом, Дмитрий продолжил:
– Я ещё хочу сказать вот о чём. Все христиане стремятся попасть в некий рай. Не нужны поиски истины, стремление к мудрости – делай всё, как учат, и попадёшь в рай. По-моему, рай – это ужасная чушь! Что, в раю их сущность изменится? Допустим, в раю все они будут молодыми и красивыми, но кто им сделает золотые характеры? Вот в это я ни за что не поверю! Я знаю некоторых таких верующих. Если бы я вместе с ними попал бы в этот рай, то мне было бы там весьма отвратительно! Я бы сбежал оттуда куда-нибудь ещё.
– Значит у вас проблема с раем? – засмеялся Иисус. – Вы боитесь туда попасть? Но если не захотите, то не попадёте. Это я вам обещаю!
– Но он всё-таки существует?
– Иллюзорный! Рай всегда иллюзорен. Истинный рай на земле!
– Вот это да! – теперь изумился Дмитрий. – Это как в анекдоте про светлые и темные полосы жизни! Значит, это у нас светлая полоса! А мы-то этого не понимаем, думаем, что тёмная! Вон Альфред всё время считал, что мы в аду живём, а оказалось – это ещё рай!
Все опять рассмеялись.
– У каждого человека есть в резерве возможность легкого решения всех своих проблем, – сказал Иисус, – но человек боится своей лёгкости и силы больше, чем бед и несчастий. Он боится потерять старые ориентиры, когда вдруг оказывается в счастливом расположении духа. Отваги, чтобы двигаться вперёд, хватает только у тех, кто ищет, и в счастливом расположении духа оказался не случайно.
– О! Как я это всё понимаю! – воскликнула Эллочка. – Только мне раньше никто не говорил об этом. Теперь меня не остановишь! Вот это то, что я хотела услышать, а то от ваших тяжеловесных откровений мухи дохнут!
Эллочка играючи соскочила со своего места и стала изображать ритмические фигуры какого-то танца.
– Дорогая, мне кажется, ты хочешь уйти от ответа! – заметил Станислав и пробарабанил пальцами по столу в такт неслышимой Эллочкиной музыке.
– Хорошо! – Эллочка села, продолжая покачиваться в такт музыки, – я тоже должна сказать?
– Человек никому ничего не должен, а тем более мне. – ответил Иисус.
– Это правильно! И я хотела промолчать, но всё-таки Вы задали вопрос.
– И мы тяжеловесно ответили, – добавил Самурай, хлопнув в ладоши в такт Эллочкиному танцу.
– Я не живу словами, и то, что я поняла, я никому не скажу. И слов таких люди ещё не придумали. Есть в человеке сокровенное, что нельзя рассказывать никому. Вы ведь меня понимаете? – спросила Эллочка Иисуса. – Я знаю, что понимаете. А для вас, мальчики, я могу сказать, что увидела Вечность. А по сравнению с Вечностью всё остальное – такая ерунда! Мы с вами можем хоть на ушах стоять! Всё, что бы мы ни делали – это полная ерунда!
– Прекрасная философия! – со смехом сказал Дмитрий. – Только ты помнишь, что Вечность – это одиночество?!
– Что ты, Дима! Какое в Вечности может быть одиночество?! Ты ничего не понял! – Эллочка соскочила с места и стала в грациозном танце прохаживаться вдоль стола.
– То, что поняла Элла, – есть танец Духа! – сказал Иисус. – Дух всегда ищет себе партнёра для мистического танца, неважно, мужчина это или женщина, и танцует с каждым, в ком загорается Божественный огонь! Распознайте в своей жизни танец Духа. Он всегда здесь, прямо перед вами – танцующий Дух. Возможно, в образе какой-то женщины? Ищите её.
– Я хочу танцевать с Духом! – пропела Эллочка, лёгким движением она включила магнитофон, и зазвучала волшебная мелодия.
– Что бы ни делал человек, танцующий с Духом – это всегда прекрасно, – продолжал Иисус, – он всегда прав, для него нет запретного или невозможного. Но это танец не в прямом, а в метафорическом смысле.
– А я хочу в прямом!
– Эллочка! Что это за музыка? Почему я никогда её не слышал? – спросил Дмитрий.
– Димочка! Откуда тебе слышать?! Это современный Моцарт!
Музыка завораживала! В ней звучали неземные мотивы. В дверь постучали. Этот стук как нельзя кстати подходил к мелодии, вписывался в её ритм и был её составной частью. Вошёл главный врач больницы, Евгений Петрович, с большим морским фонарём в руке.
– Мы все в заботах, можно сказать. Может быть, вам не хватает света?
– Спасибо, со светом всё в порядке! – отозвался Станислав, точно в ритм.
Эллочка, танцуя, сбросила халатик и набросила его на голову Самурая. Теперь она танцевала голой, в туфлях и медицинской шапочке.
– Вот это по-нашему, так сказать! – восхитился главврач.
В роговых очках, с торчащей бородкой, как у фавна, и глумливой улыбкой, он был похож на древнее мифическое существо. Эллочка стремительно приблизилась к нему, приглашая к танцу.
– Да ведь это настоящий фавн! – поразился Альфред.
Главврач с криком «И-ех!» сбросил пиджак и галстук и заскакал навстречу Эллочке.
– Сейчас самое время обсудить некоторые финансовые вопросы, – спокойным тихим голосом произнёс Станислав, обращаясь к Иисусу. – Не угодно ли пройти в люкс?
Иисус согласился, и они направились к выходу.
– Ну, вы даёте, Станислав! – удивился Дмитрий, – Здесь так интересно!
– Самое интересное, Дима, это финансовые вопросы, а они всегда решаются за кулисами, – ответил Станислав, и они ушли.
Столы отодвинули в сторону, танец нарастал! Фавн прыгал уже в одних больших полосатых трусах. Раздался стук в дверь, точно такой же. Вошёл старый еврей.
– Я ищу Иисуса и не нахожу его, – проговорил Мойша.
– Все христиане его ищут и тоже не находят, – отозвался Альфред.
– Мне было велено страдать, но у меня ничего не получается. Что же мне теперь – страдать оттого, что я не могу страдать? Это уже слишком! – посетовал старый еврей, обратившись к Альфреду. – Ого! А у вас здесь что-то происходит!
Эллочка теперь приглашала к танцу старого еврея. В музыке послышались и еврейские мотивы.
– За компанию жид удавился! – воскликнул Мойша и сбросил свой халат – и ещё лет 30-40!
Это фантастическое трио под ироническую мелодию современного Моцарта вызывало бурю восторга в зрителях. Фавн неистовствовал уже абсолютно голым, полностью отдаваясь мощным ритмам Маэстро. Комический Мойша, в кипе, очках, майке и трусах на подтяжках, вихрем кружился под щемящий душу мотив. Эллочка была душой танца, она выделывала нечто такое, что всем было ясно, что такой танец красивой женщине никак нельзя танцевать во что-либо одетой!
– Почему такие женщины одеваются?! Какая нелепость! – воскликнул Дмитрий – Как убоги человеческие отношения!
А маэстро Моцарт играл невидимыми лучами танца, которые соединяют душу человека с небом над головой. Он слегка дотронулся до них рукой, и танец захватил всех присутствующих.