- Какой тебе, сопляку, завод! - неожиданно накинулась на мальчика Антонина. - Болтает, чего не понимает, а мать стоит, будто и дело не ее. Закликнула бы. Его ли дело про заводы расспрашивать!
- Маленький ведь. Что слышит, то и говорит, - пыталась защитить братишку Фаина, но только растравила этим свою хозяйку.
Из отцовского дома, кроме страсти к нарядам, Антонина вынесла огромный запас всяких ходячих слов на разные случаи жизни и любила их кому- нибудь повторять. Теперь это выпало на долю Петюньки, и она усердно стала вытряхивать из себя всякую премудрость.
- Смолоду не научишь - потом покаешься. Учи малого, говорят, покуда поперек скамейки уложить можно, вдоль скамейки класть - в волость ходить. От людей - покор и себе-досада...
Петюнька не раз слыхал такие разговоры хозяйки и относился к ним с полнейшим равнодушием. А ждать приходилось - иначе хозяйка обидится и еще больше станет - донимать своим поученьем. Когда запас слов на тему о воспитании детей пришел к концу, Антонина набросилась на Антоновну.
- Ты что, стоять пришла; а не помогать? - И опять полился поток всяких присловий о хозяине и его работниках.
Петюнька, как только мать перестала держать его за руку, шмыгнул к двери и с порога крикнул Фаине:
- Не могла сказать! Жалко тебе! - и, переменив тон, похвалился: - А я и без тебя знаю! Слышал, как тетя Тоня с приезжим дядей разговаривала. Бумажную фабрику в лесу строить приехали!
- Что? Что ты, свиненок, плетешь? С кем я говорила? - вскинулась хозяйка.
- А с дядей, который в кожаной фуражке! Еще Филей его звала, - крикнул мальчуган и захлопнул за собой дверь.
- Вот, стервец! - хлопнула себя обеими руками по обширному животу хозяйка и опять набросилась на безответную мать Петюньки. Та отмалчивалась и вместе с Фаиной хлопотала у печки. Поток чужих слов нашел отклик только у матери Бурого. Старуха поддакивала снохе:
- Верно, Тонюшка, сказываешь. Так, так... - Вскоре, однако, потянула на свое: - А печь видеть - это беспременно к печали... Помяни мое слово. И печь-то долгая-предолгая... Конца-краю ей не видно...
Люк сверху открылся, торопливо стал спускаться Бурый. Плотно закрыв за собой западню, зашипел на жену:
- Говорил тебе, - гости особые, а она расселась, сны с мамонькой распутывает! Пока уха варится, закусочку бы подала. Да получше, смотри! Из запертого шкапчика на погребице возьми две коробки. Грибочков тоже, огурчиков. Чтоб, значит, по-хорошему. Да переваливайся поживее, а то люди томятся.
- Ох ты, господи! - вздохнула Антонина и стала "переваливаться" сначала за ключом от шкапчика, потом вышла на погребицу.
- Ну, скоро у вас? - спросил Бурый у Фаины.
- Не задержим, не беспокойся, - ответила та и в свою очередь спросила: - Который высокий-то... в кожаной фуражке... Его как зовут?
- Не знаю, - небрежно ответил Бурый, потом добавил: - Все слышу: товарищ Преснецов да товарищ Преснецов... По-другому не зовут... Партийный, надо полагать... А тебе что? Зачем понадобилось? . ....
- Думала, - знакомый какой, - раз Антонина Архиповна с ним разговаривала...
- Разговаривала? Где? - явно встревожился Бурый.
- Петюнька сказывал... Из окошка будто...
Дальше Бурый не мог слушать. Он выбежал из кухни, сильно хлопнув дверью.
- Будет теперь разговор, - сказала Фаина матери, на что та с укором отозвалась:
- И чего ты, Фая, встреваешь в это дело... Пусть их живут, как им надо.
- Нельзя, мамонька, не встревать... Вижу, что тут какой-то обман советской власти подстраивают... А мне что? В стороне стоять да поглядывать? У меня, поди-ка, Вася за эту власть голову положил, да и нам с тобой она не чужая.
- Молчи-ка ты, - кивнула Антоновна на старуху.
- Не до нас ей, - успокоила Фаина, - свою долгую печь видит. Что-то у них разговор затянулся. Пойти послушать. - И Фаина, захватив таз с рыбьей требухой, выскользнула во двор. Там увидела у погребицы мирно разговаривающих хозяев и услышала последний наказ Бурого:
- Ты виду не подавай, что знаешь... Будто отродясь не видала.
- То же и он говорил, - ответила Антонина и нарочито громко проговорила: - Ишь, вылетела подслушать, о чем хозяева беседуют. Житья мне не стало от роденьки-то твоей. Давеча вон их мозгленок успел подглядеть, как я с Филей перемолвилась. Прямо в гроб меня скоро загонят.
"Дай-то бог", - подумал Бурый, но вслух сказал совсем другое:
- Христос терпел и нам велел. Не прогонишь ведь по родственному положению. - Обратившись к Фаине, Бурый строго приказал: - Без зову вверх не показывайся, а подавать станешь, не застаивайся.
- Какой мне в том интерес? - ответила Фаина.
- Кто тебя знает... На что-то вон спрашивала, как приезжего зовут.
- Полюбопытствовала, не старый ли знакомец какой.
- А хоть бы и так... Не твое дело нос совать. Помни это.
- Буду помнить, Евстигней Федорыч! Хозяйское одно, наше другое. - И мысленно обругала себя: "Дурой была, что им подсказала. Теперь легче спеться".
Однако тут же утешила себя:
"Все равно, вижу теперь, что тот этому пара. Тоже, видно, деревенский кулачище, только уж в город пробрался и к большому делу прилипает. Как вот отлепить такого?"
С этим вопросом Фаина не расставалась весь вечер, а он выдался хлопотливым. Антонина Архиповна после разговора с мужем проявляла необыкновенную энергию. Она вытащила самую лучшую посуду, придирчиво требовала, чтоб все было "собрано, как при тятеньке", посылала Фаину в огород за укропом и тмином и даже обратила внимание на лапти Фаины.
- Ты бы ботинки надела для такого случаю.
- Нету у меня, - угрюмо ответила та.
- Мои старенькие надень, - милостиво разрешила хозяйка, но Фаина сдерзила:
- На лапти, что ли, твои-то надевать? Иначе спадут.
В других условиях это вызвало бы целую бурю, но теперь хозяйка только поджала губы:
- Вон что! Ей добром, а она зубы скалит!
Поднимаясь не один раз вверх, Фаина больше всего следила за приезжим, которого назвала про себя щукой, видела, конечно, и других, но они ей казались менее интересными: "старый барин" быстро опьянел и чаще прежнего мотал головой и говорил одно и то же:
- Приятно это, а? Этакая отзывчивость, а? в деревне, а?
"Немец" большого усердия к напиткам не проявлял, но сильно налегал на еду. Ему, видно, нравилось, как "собран стол". С большим аппетитом ел уху, а когда Фаина, сменив тарелки, подала на большом блюде разварную стерлядь, "немец" даже встал и раскланялся с хозяйкой.
- Благодарю вас, хозяюшка! В московских ресторанах и то такое блюдо редко увидишь.