Когда они вошли в коридор квартиры, там уже стояла мать Аэниэ, скрестив руки на груди и настороженно глядя на пришедшую.
— Добрый день, Наталья Владимировна! — Лави улыбнулась ей так, словно это была ее мама. — Очень приятно, я — Светлана.
Так Аэниэ впервые услышала цивильное имя Лави — и решила, что оно ей совершенно не подходит.
Тем временем Лави вручила коробку — это оказались конфеты, причем не абы какие, лишь бы подарить и отвязаться, а очень хорошие — черный и белый шоколад, скрученный в виде ракушек причудливых форм — сняла куртку, поинтересовалась, куда ее можно повесить, стянула сапожки. Аэниэ только молча таращилась на эльфку: на той обнаружилась белая блузка с какими-то кружавчиками у воротника и черный замшевый жилет, а еще — ну да, и как она сразу не заметила?! — лицо Лави было умело тронуто косметикой. Ресницы стали чуть гуще, подведены глаза, на скулах — нанесен и растушеван легкий румянец. На безымянном пальце правой руки тускло поблескивает кольцо. Золотое.
"Ну ни фига ж себе…" — только и подумала девочка, а Лави улыбнулась ей и скользнула на кухню следом за матерью. Немного помыкавшись в прихожей, Аэниэ решила за ними не соваться — в конце концов, Лави и сама справится, а если при ней начнут говорить о ней же так, будто ее и рядом не стояло… В общем, ну их. Но ужасно хочется послушать, о чем они там…
Из комнаты было слышно очень плохо, к тому же мешали какие-то вопли, доносившиеся из телевизора в соседней комнате — сестренка смотрела свои дурацкие мультики, но отдельные обрывки фраз до девочки все же долетали.
— Очень приятно, Наталья Владимировна. Лена много о вас рассказывала… — это Лави, ну и горазда же сочинять!
— …понимаете, Света, Лена ведь еще даже следить за собой как следует не умеет… — это мать. Залившись краской до ушей, Аэниэ сжала кулаки: "Ну, мама, спасибо!"
Стук ложечек о чашки.
— … едет весь мой клуб — мы будем жить в двух комнатах… мастера из других городов… девочка очень талантлива, ей пойдет на пользу… конечно, разумеется… мой муж тоже…
— Так Вы замужем, Света? Мне Лена не говорила…
— Да, Наталья Владимировна…
И еще минут сорок такого мучения. И когда Аэниэ начало казаться, что они уже никогда не закончат свою поучительно-воспитательную беседу, ее наконец позвали. Мать и Лави сидели за уже убранным столом. Удивительно серьезная и взрослая Лави показалась девочке чужой, чуть ли не неприятной, и Аэниэ даже передернуло, но тут Лави слегка подалась вперед, поймала ее взгляд, и она чуть не рассмеялась от облегчения — в глазах эльфки по-прежнему плясали знакомые лукавые искры.
Мать объявила девочке свое решение: ее отпускали, но только при условии, что… Последовавшие условия Аэниэ благополучно пропустила мимо ушей, рассудив, что раз они относятся к ее пребыванию в другом городе, то тут и слушать нечего. Все равно все будет так, как захочет Лави.
Пока эльфка собиралась и одевалась, мать посматривала на нее с заметной теплотой, а когда та начала прощаться, неожиданно радушно сказала:
— Спасибо, что зашли, Света. Приходите еще!
Та рассыпалась в благодарностях, потом попросила:
— Лена, открой мне ту дверь, пожалуйста. Замок у вас там странный какой-то…
Замок в "той двери" — ведущей на лестницу — был самый обыкновенный, но Аэниэ, догадавшись, что ей хотят что-то сказать, с готовностью ринулась помогать.
— Вот видишь, лап, все нормально, сразу после новогодних можешь начинать собираться, — прошептала Лави. — Ух, и устал я… Жди, я тебе сегодня позвоню. — и подмигнула.
— Спасибо, правда спасибо! Ты… Ты чудо, вот! — и, поднявшись на носки, храбро чмокнула Лави в щеку. Эльфка переливчато рассмеялась и в ответ легко коснулась щеки девочки прохладными губами.
Слава Эру, по лестнице наконец-то можно было нормально спуститься, а не бочком-бочком, с усилием пробираясь и проталкиваясь, сопротивляясь общему потоку, все время норовившему унести девочку куда-нибудь, куда ей было совершенно не нужно, то и дело останавливаясь из-за того, что впереди кому-то приспичило поздороваться и пообщаться с существом, двигавшимся в противоположном направлении. Аэниэ разыскивала Лави. Совсем недавно раскрасневшаяся эльфка закончила сольник, спустилась со сцены, ухватила бутылку пива, услужливо протянутую кем-то из свиты, весело крикнула:
— По вопросам продолжения — позже, позже! Вечером! — и легко побежала к выходу.
Аэниэ, весь концерт просидевшая на ступеньках у сцены, не успела вовремя увязаться за Лави — девочку оттеснили, затерли в обычной послеконцертной толкучке, а когда она, наконец, выбралась в коридор, эльфки там уже не было и никто не видел, куда она делась. Аэниэ искала Лави в их «стойбище» (в устланной спальниками комнате обнаружился только хмурый, взлохмаченный и совершенно необщительный Гэль), искала ее в столовой (заперто — еще бы, неужели в девятом часу что-нибудь будет работать?), искала в кабаке (полно народу за столиками, пьют явно не чай и шум стоит ушераздирающий), даже на улицу выскочила (краткое препирательство с охраной по поводу отсутствия паспорта — но все же нашелся! — и плохо прикрытой двери), но — безуспешно.
Темнота, холод и мелкая колючая поземка, которую ветер так и норовил швырнуть в лицо, быстро загнали Аэниэ назад в школу. Она хотела было задержаться на вахте — уж больно удобный наблюдательный пост! — но охранники, у которых на физиономиях огромными буквами было написано все, что они думают о жизни такой, шуганули девочку. Тогда она снова поднялась наверх, в зал — а вдруг вернулась? Нет, никого. Идти в пустое стойбище не хотелось, поэтому девочка спустилась в кабак, отстояла неизбежную очередь, купила чай в бумажном стаканчике и встала у стеночки, потихоньку наблюдая за собравшимся народом.
Существа набрались самые разные. За столиком у окна миниатюрная девушка изящно куталась в роскошный плащ, пряча нос в пушистый воротник из рыжего меха и лукаво посматривая на расположившегося рядом молодого человека, который что-то жарко доказывал ей, наклонившись так, что чуть не падал из легкого пластикового кресла. По соседству веселая компания в черном едва помещалась за одним столиком — их было уже явно слишком много, и те, кому места не досталось, выходили из положения, как могли. Кто-то садился кому-то на колени, кто-то опирался кому-то на плечи, присаживался возле креслица, опирался на стенку рядышком. Гитара ходила из рук в руки, на столе уже выстроилась внушительная батарея бутылок — и пустых, и полных, и кто-то из этой же компании, стоявший в очереди, пытался знаками изобразить, что он собирается покупать. За столиком у дверей резались в карты — разумеется, в M: tG, — сквозняк мешал игрокам, сносил карты со стола, и каждый полет очередной карты на пол сопровождался громкой заковыристой руганью.
Дверь хлопнула в очередной раз, и в кабак влетела Нэр — резко остановилась, вцепившись в косяк, с преувеличенным вниманием оглядела всех, стремительно сорвалась с места — взмах плаща, и вот она уже склоняется к уху одного из парней в той самой не помещающейся за столом компании. Парень выслушал ее, встряхнул черными как вороново крыло кудрями, что-то сказал всем — и они начали подниматься, явно собираясь уходить. Аэниэ вздрогнула, дернулась было подойти, узнать, в чем дело — ведь Нэр должна знать, где Лави, они же всегда… — но Нэр сама увидела ее, прищурилась, потом кивнула и махнула рукой — давай, мол, вперед, и девочка робко пошла за ними, держась в хвосте.
В полуподвальном этаже, под лестницей, на импровизированном ложе из курток, плащей и спальников удобно устроилась Лави и почти вся ее свита. На самой большой охапке курток возлежала сама Филавандрель (голова эльфки покоилась на коленях сияющего Чиарана) и пыталась извлекать какие-то звуки из гитары — получалось не очень, потому что для того, чтобы достать до ладов, приходилось тянуться через Дарки — та развалилась рядом, положив голову на плечо эльфки, лениво перебирала струны своей гитары и что-то мурлыкала охрипшим голоском. Зю, сидя в обнимку с Аданэлем, потягивала пиво, Йолли внимательно изучала какую-то очередную феньку…
— Ну вы даете! — жизнерадостно заявил чернокудрый парень, плюхаясь рядом (возмущенно пискнула Йолли, не успевшая вовремя убрать ногу). — Вертолет покупать будем?
— Хм, кто бы говорил, — отозвалась Лави. — И вообще — думать надо! Пластик не сдают!
Парень ухмыльнулся еще шире и ответил в том смысле, что вообще пить надо вино, а не бурду всякую, на что чей-то язвительный голос сообщил, что инициатива наказуема…
Аэниэ растерянно наблюдала за всем этим, не решаясь подойти ближе — она здорово надеялась, что Лави заметит ее и позовет, но пока этого не происходило.
— Да садись куда-нибудь, чего ты тут… Как памятник себе. — фыркнула Нэр, проходя мимо замершей девочки. — Места хватит. — и, картинно взмахнув полами плаща, опустилась возле Йолли.
Измученная и несчастная, Аэниэ брела по коридору второго этажа, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы и бесцельно разглядывая потемневший от времени паркет под ногами. Девочка уже устала ходить по школе, но все интересное давно закончилось, все веселые компании с гитарами разогнаны неумолимыми дежурными, а возвращаться не хотелось совершенно. Не просто не хотелось — сейчас была противна даже сама мысль о возвращении на «стойбище». Девочка ни разу не видела Лави в таком состоянии; в легком подпитии — да, случалось, и тогда глаза эльфки блестели больше обычного, она говорила громче, больше смеялась, больше пела, но вот так вот… Ни разу. Девочка отчаянно помотала головой, чтобы отогнать услужливо подсунутые памятью картины. Конечно, Филавандрель может делать все, что хочет, имеет право, но…
"Зачем он так… Я же… Опять… Все отдам, только пусть позволит… Быть его верной тенью, его собакой… Они же не ценят, не любят так, как я… Пусть хоть слово скажет, хотя бы взглянет — ведь до утра вспоминать буду… Господин мой, хозяин, король мой… Как же больно…"
Внезапно девочка подняла голову, прислушиваясь — где-то тихо звучала музыка. Аэниэ покрутила головой, соображая, где бы это могло быть, и тихонько двинулась вперед по коридору. Звон гитарных струн становился все отчетливей, к нему присоединился голос — кто-то пел, но слов было не разобрать, и непонятно, кому это не спалось в такую снежную, зябкую ночь… В конце коридора, слева, обнаружились три ступеньки вверх и облезлая белая дверь, чуть приоткрытая, в которую девочка и заглянула.
В спортивном зале, отданном на время КОНа народу на проживание, царила ночь, пронизанная призрачным светом уличных фонарей. У дальней стены, в перекрестье двух полос бледного света, расчерченных тенями оконных рам, играл и пел менестрель. Вокруг него собрались существа: кто удобно устроился на спальнике, кто пристроился на подоконнике, кто стоял, опираясь на стену или на соседа. Он пел вполголоса, и его слушали, не смея вздохнуть и не решаясь передать другому пущенную по кругу бутылку вина. Когда песня заканчивалась, он улыбался и протягивал руку — ему передавали вино, он делал глоток и возвращал бутылку, перебрасывался несколькими фразами со слушателями, спрашивал, что они хотят, чтобы он спел. И продолжал петь.
Очень стараясь остаться незамеченной, Аэниэ пробралась между расстеленными спальниками, нашла на полу свободное место и уселась, скрестив ноги. Менестрель заметил появление новой слушательницы и коротко, пристально взглянул на нее, и девочка смущенно отвела глаза, всей душой желая только одного — растворится в тенях, исчезнуть, стать невидимой. "Еще не хватало, чтобы он меня за одну из этих принял…" Под «этими» она имела в виду жавшихся к поющему молодому человеку девиц — на их лицах было написано обожание, граничащее с тяжкой формой умственного помешательства. Правда, певец не обращал на них особого внимания.
Аэниэ украдкой разглядывала его: правильный овал лица, высокие скулы, плавный изгиб широких бровей, на подбородке ямочка, мягкий нос, мягкие очертания губ — припухлых, слишком женственных, все лицо — слишком мягкое, словно принадлежит переодетой девушке, длинные волосы — кажется, каштановые, — перехвачены тонким кожаным шнуром; глаз не разглядеть, рост — не понять, сидит ведь… Простая зеленая рубаха с расстегнутым воротом, черные джинсы, а обуви нет — вон сапоги, валяются рядом… Девочка попробовала было угадать, кто это, но вскоре сдалась: КОН только начался, на тех концертах, где она была, никого похожего ей не попадалось, а сколько еще концертов она упустила, а сколько народу поет очень хорошо, но никаких сольников не устраивает… Помучавшись, Аэниэ решилась спросить у какой-то девушки, сидевшей рядом:
— Слышь… А это вообще кто?
— Кто? — та удивленно взглянула на девочку, — Это же Лютик.
Когда Лютик в очередной раз умолк, одна из девушек, светловолосая, в длинном синем платье, грациозно поднялась, подошла к нему и что-то тихо проговорила — в ответ менестрель поймал ее тонкую кисть и коснулся губами кончиков пальцев. Девушка хихикнула, высвободилась и попыталась пригладить его непослушные волосы. Несколько секунд менестрель терпел, потом что-то шепнул поклоннице, и она тут же покорно уселась рядом. Кажется, Лютик улыбался — совсем чуть-чуть, одним уголком рта. Впрочем, в полумраке было трудно разобрать.
Менестрель отпил вина и продолжил петь. Аэниэ слушала. Иногда она закрывала глаза и начинала беззвучно подпевать, и ненадолго ей удавалось раствориться в голосе и музыке — и не думать, не думать о том, что… "Не думать о белой обезьяне," — язвительно сказала она себе и усмехнулась, смаргивая слезы. — "Рррры… Дура…"
А Лютик пел… Кажется, еще пару раз он встречался глазами с Аэниэ, но девочка тут же отводила взгляд.
Время шло. Часы девочки показывали уже три ночи — или это уже три утра? В спортивном зале уснули почти все его обитатели, а кто не спал, предпочитал слушать Лютика из положения лежа. На подоконниках уже никто не сидел, и даже самые стойкие сползли по стеночке, подстелили под себя все, что могли, и устроились поудобнее. Из спальника совсем недалеко от Аэниэ выглядывали две головы — девушка положила голову на плечо своему парню, прикрыла глаза, а он нежно перебирал ее волосы. Та светленькая все сидела у ног Лютика, преданно заглядывая ему в рот, хотя ее заметно клонило в сон.
Аэниэ очень хотела спать, но не хотела возвращаться на «стойбище». "Досидеть бы так до утра… А там Лави уйдет куда-нибудь… Точно, она обязательно должна…" — мысли плыли и путались, — "…тогда я вернусь и посплю… Нэр тоже уйдет… Нет, не Нэр… Как его… Неважно…" Пальцы Лютика скользят по грифу. Пальцы Лютика порхают по струнам. Белые-белые пальцы — мелькающие птицы в сумраке… "Как же он играет? Ведь ладов уже не видно…" Завораживающий танец, полет… "Как красиво…"
Последний аккорд — Лютик провел по струнам неожиданно ласковым, нежным движением и отложил гитару. Сидевшая у его ног девушка встрепенулась, привстала на коленях, подняла к нему светящееся надеждой лицо — губы полуоткрыты, в глазах вопрос, но Лютик уронил ей улыбку — и поднялся. Потянулся, словно кот, одернул рубаху, несколько плавных шагов — и вот он уже опускается на колени возле Аэниэ и грациозно подносит к губам ее пальцы:
— Прекрасная леди… Леди устала? — вкрадчивый голос-шепот.
— Нет, ничего… — девочка смешалась, опустила ресницы, — я пойду… — хотела встать, но как тут встанешь, если теплые сухие ладони все еще не выпустили, все еще держат — крепко, но бережно, как птичку…