Мне доводилось видеть ее в театре. Шикарно одетую - в длинном черном бархатном платье с открытыми руками и шеей, на которых сверкали драгоценности. Эта женщина напоминала утонченную, изнеженную аристократку прошлого века.
Когда она вошла в мой кабинет, я поразился, насколько может измениться человек. Симузар-ханум держалась приниженно, робко, то и дело оглядывалась на дверь.
- Не бойтесь... Ведь вы не участвовали в аферах мужа.
- Нет, но... - Она сделала какое-то птичье движение головой.
На ней было скромное платье из темной ткани, на руках ни одного кольца, даже обручального. Она как-то потемнела лицом, подурнела. "До чего женскую красоту портит страх", - подумал я.
- Что вы можете сказать, Симузар-ханум, о вашем муже? - спросил я. - Какие были между вами отношения?
Она пожала плечами.
- Если скажу правду, не поверите.
- Почему?
- Никто не поверит, знаю.
- Но, может, вы скажете. Я постараюсь понять.
- А зачем? Оплевывать Балаами сейчас, когда он арестован, низко. Выходит, я пытаюсь огородить себя... Правда, задолго до ареста я рассказывала о наших отношениях с мужем одному человеку. Вы его хорошо знаете... Ему можно верить.
- Кто же это? - с любопытством спросил я. Она помолчала, словно решаясь.
- Тот самый парень, чью жену хотел купить Балаами. Шофер Валех.
Я с удивлением глянул на женщину.
- Но как получилось, что вы доверились Валеху? Если не секрет...
- Если человек не выскажет кому-то своего горя, у него сердце может разорваться, разве не так?
... Выяснилось, что Симузар-ханум не очень вникала в то, откуда у Балаами средства для роскошной жизни.
А ведь Балаами, в сущности, совершил еще одно преступление - против этой несчастной жалкой женщины. Он - причина ее морального падения, превращения скромной труженицы в вельможную барыню, только и .знающую, что предаваться развлечениям и разврату. За бриллианты, квартиру в центре, за черную икру Балаами, .по сути дела, купил эту женщину. Хотел купить и Сарыкейнек, но... вышла осечка.
.. .Первое время после задержания Балаами у меня раздавались звонки с просьбами, а порой и с требованиями освободить его и... наказать строптивого шофера. После обыска на даче Балаами и ареста компаньонов подпольного цеха телефон замолк. Словно в лягушачье болото бросили камень. Потом телефон ожил снова. Теперь те же лица выступали с пламенными речами против Балаами, каялись в том, что не разобрались, ошиблись в этом человеке. Старались помочь следствию, называя все новые и новые факты, свидетельствующие о нечистоплотности бывшего начальника рыбного управления.
Но меня не проведешь. Вот закончу с Балаами, займусь всеми этими людьми. Защитниками, а затем хулителями. ..
Наказывая преступника, нужно, как сорное растение, вырывать его с корнем.
Глава четырнадцатая,
ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ, ЧТО НЕ СЛУЧАЙНО:ЗДЕСЬ ПОВЕСТВУЕТСЯ О ТРУДНОМ ПЕРИОДЕ
В ЖИЗНИ ВАЛЕХА, А, КАК ГОВОРЯТ, ПЛОХОЙ ДЕНЬ ЫВАЕТ КОРОТКИМ
Валех
Ох и злым я вышел от Мурадзаде!
В общем-то, он прав. Самочинно наказывать людей, как я наказал Балаами, противозаконно. И мне, будущему юристу, это прекрасно известно.
Но мог ли я не потолковать с Балаами как мужчина с мужчиной?!
... Нет, что бы там ни было - верно, верно я поступил!
Но надо было работать. Где? В качестве кого?
Обращаться снова к соседу шоферу Вели я считал неудобным, да и бесполезным. На самосвал я бы охотно пошел, но еще в прошлый раз выяснилось: работа здесь сменная, случаются командировки на несколько дней, а то и на неделю... Нет, такая работа не согласовывалась с моей учебой в университете.
Что еще?
Парень из параллельной группы, узнав о моих затруднениях, сказал, что по соседству со студенческим общежитием, в жилом доме нужен кочегар с зарплатой семьдесят рублей. Помимо этого можно подрабатывать грузчиком в порту.
Я согласился.
Товарищ глянул на мое расписание занятий и записал дни и часы, когда у меня были "окна".
... Котельная размещалась в подвале нового девятиэтажного дома. Рядом высилась двенадцатиэтажная коробка НИИ.
В тот же день я принял немудреное хозяйство и познакомился со сменщиком.
Дядя Нусрет, сменщик, был на двадцать пять лет старше меня. Жил он в пригороде и приезжал на работу на мотоцикле.
И вот началась моя новая жизнь. Институт - дом - котельная. Котельная институт - дом.
Все эти три объекта находились в разных концах города. И я еле поспевал где на городском транспорте, где пешком.
Первая трудность, с которой я столкнулся в этой своей новой жизни, необходимость оставлять Сарыкейнек на ночь в доме одну.
- Ну, запрись крепко и ложись, - говорил я Сарыкейнек, собираясь на работу. - Никто тебя здесь не тронет. ..
Целуя жену, я видел ее лицо, и мне делалось не по себе. "Ничего, - говорил я себе, - плохой день бывает коротким". От нашего дома до котельной было километров пять. Ехать туда нужно было с пересадками, да еще приходилось ждать автобуса. Потому обычно я шел пешком.
"Слава крепким ногам! - приговаривал я на ходу.- Я Гулливер! Шаг, другой, третий, и - вот она, котельная!"
Когда я вот так быстро, с каким-то остервенением и упрямством шел (а приходилось идти и в дождь, и в ветер!), мне почему-то вспоминался Балаами с его жирным красным загривком. И я шел и приговаривал: "Чтоб ты сдох, чтоб ты сдох.., Мне все нипочем, нипочем, нипочем!"
Дойдя до котельной, я сбегал по лестнице вниз, распахивал дверь и кричал:
- Привет, дядя Нусрет, собирайся домой!
После того как Нусрет-киши уходил, я проверял приборы и доставал учебники.