- Хоть всю кровь возьмите. У меня крови много!
- Всю не надо. - Взглянув на меня еще раз, профессор добавил: - А ты за свою жену не бойся.
- Огромное вам спасибо! - взволнованно произнес я. - А к ней можно?
- Сегодня нет. Все сделано, теперь будем ждать. Иди отдохни.
.. .Проснувшись рано утром, вскочил и помчался в больницу.
Меня впустили немедленно. Но не к Сарыкейнек. В лабораторию, где проверили группу крови, - оказалось, что наша с Сарыкейнек группа совпадает ("Воду для мужа и жены берут из одного родника", как сказал профессор).
Разве могло быть иначе? Ведь на этом свете мы были самые близкие друг другу люди!
Потом моя кровь медленно, по каплям, переливалась в стеклянный сосуд - от меня к моей любимой.
Хотя Сарыкейнек была где-то рядом, за стеной, профессор не позволил мне и в тот день повидаться с ней.
- Завтра, - сказал он. - Вливание сделали, она чувствует себя хорошо, но лучше ей не волноваться. Завтра разрешу... Точно.
Мы разговорились.
- Ты сам из района? - спросил профессор.
- Да.
- А жена твоя?
- Тоже.
- Ваши родители знают о происшедшем?
- У нас никого нет, - ответил я. Услышав это, профессор помрачнел.
- Значит, одни? Одиночество - скверная штука...
- Мы не одни, профессор. Нас двое, - уточнил я.
- Да, верно... Я не о вас, вообще. - Профессор вздохнул. - Не обращай внимания. К старости люди становятся сентиментальными.
Впоследствии я узнал - профессор Алибек происходил вовсе не из бекской семьи. Он сын бедного крестьянина, Товарищ Мурадзаде рассказал, что в первые годы Советской власти предсовнаркома Нариман Нариманов вместе с некоторыми другими способными юношами и девушками из бедноты послал и Али учиться. А когда Али вернулся врачом, его и стали звать Алибеком - ведь до революции все врачи были из богатых сословий, Так и пошло... Еще в школе Сарыкейнек плакала, чи тая роман Нариманова "Багадур и Сона". Роман нравился и мне. А учитель Фикрет сравнивал жизнь Наримана Нариманова с горящим факелом, что светил народу.
То, что профессор виделся с этим выдающимся чело веком, еще более возвысило его в моих глазах. Теперь когда я смотрел на него, мне казалось - в нем самок есть что-то от Нариманова...
Сарыкейнек очень похудела, ослабела,
И не знаю, что бы я делал, не будь тетушки Джейран. Она каждый день приходила в больницу, неся сумку, набитую разной едой.
Когда я думал о пулях, посланных в нас той ночью, почему-то у меня перед глазами появлялся не Гюльбала и не Агабашир, а толстопузый Меджидов и тот низенький наглый директор мясокомбината Хыдыр, который из машины охотился за джейранами.
.. .Несмотря на все старания Мурадзаде, найти преступников, стрелявших в нас, пока не удавалось. Агабашир доказал, что в ту ночь из-за головной боли лег спать рано - провизор дежурной аптеки на углу подтвердил, что старик в восемь вечера купил у него пирамидон. Гюльбала, как оказалось, был на свадьбе в Хачмасе, - это подтвердили свидетели. Сын Меджидова Ровшан, у которого были основания мстить нам из-за отца, тоже имел алиби...
Видимо, мы с Сарыкейнек встали поперек дороги тех, кто до нашего появления на Девятой Параллельной свободно мог держать в страхе любого и подчинять себе слабых и беззащитных. Но совесть наша была чиста. И если бы даже Гюльбала немного поразмыслил, то и он бы понял, что, женившись насильно на Санубар, обрек бы на муки не только девушку, но и себя самого.
- Дайте мне пистолет, я сам найду и накажу стрелявшего. Хоть из-под земли откопаю! - сказал я однажды Мурадзаде.
Когда произнес это, спохватился. Думал, Мурадзаде отчитает меня за мой проявившийся вновь анархизм.
- Ну, найдут стрелявшего, накажут... Но до каких пор человек будет хвататься за пистолет, как дикарь за дубинку? - Мурадзаде закурил. - Сильны, ох сильны еще пережитки! Сколько времени пройдет, прежде чем люди изживут их в себе...
- Верно, товарищ Мурадзаде! - воскликнул я. - У нас во дворе живет одна женщина. Так вот, дня не проходит без того, чтобы она не избивала свою восьмидесятилетнюю мать... Можно ли считать ее членом социалистического общества?!
- Вот видишь, - вздохнул Мурадзаде. - Дело тут пистолетом не поправишь...
... Сарыкейнек постепенно выздоравливала.
Профессор Алибек, каждый раз осматривая рану, говорил:
- Вот что значит молодой организм!
Пожилая сестра как-то сказала, что каждую ночь профессор звонит, справляется о'самочувствии тяжелобольных и обязательно о Сарыкейнек.
Я знал: профессор заботится так о нас не с тем, чтобы угодить товарищу Мурадзаде. Он не из таких людей. Просто он добрый и, кроме того, одинокий человек. Сестра рассказала нам, что детей у него нет, а жена Айна-ханум умерла четыре года назад.
Шофер Вели, видно чувствовавший, что мне не по себе одному в стенах дома, приходил по вечерам, и мы подолгу беседовали о том о сем. Чаще всего Вели заводил разговор о войне, вспоминал эпизоды фронтовой жизни, своих товарищей... и перебрасывал мосток в наши дни, в наш двор.
- Мы сражались за Родину, против фашистов, -. горячился он, - а тут мерзавцы, подкравшись ночью, стреляют в своих сограждан. Подонки, воры!.. Откуда им знать, что такое гуманность, что такое борьба, что такое нация...
.. .Когда Сарыкейнек наконец выписалась из больницы, я от радости места себе не находил. Будто заново родился. Будто не Сарыкейнек, а я был тяжело ране i и пролежал двадцать пять дней в постели.
- Нашли, кто стрелял? - спросил профессор Алибс.с при выписке.
- Нет.
- И что же, вы снова будете жить на той самой квартире?
- Да, профессор. А где же еще? Сделав паузу, профессор сказал:
- В воскресенье приходите ко мне. Посмотрю, как заживают рубцы на ране. И побеседуем заодно. Я к вам обоим привязался...
- Спасибо, обязательно придем, - ответила Сарыкейнек.- Да будут ваши дни долгими, профессор! Вы так много сделали для нас!
- Долгие дни уже позади, - улыбнулся он. - У старости короткий срок.
- Вы выглядите так бодро! - возразил я.
- И земля наша славится долголетием!-добавила Сарыкейнек.