- Как же вы, в самом деле, Иван Иванович, даете за ружье черт знает что такое: свинью!
- Отчего же она - черт знает что такое, Иван Никифорович ?
- Как же, вы бы сами посудили хорошенько. Это-таки ружье, вещь известная; а то - черт знает что такое: свинья! Если бы вы не говорили, я бы мог это принять в обидную для себя сторону.
- Что ж нехорошего заметили вы в свинье?
- За кого же, в самом деле, вы принимаете меня? чтоб я свинью...
- Садитесь,садитесь!не буду уже...Пусть вам остается ваше ружье, пускай себе сгниет и перержавеет, стоя в углу в комоде, - не хочу больше говорить о нем.
После этого последовало молчание.
- Говорят, - начал Иван Иванович, - что три короля объявили войну царю нашему.
- Да, говорил мне Петр Федорович. Что ж это за война? и отчего она?
- Наверное не можно сказать, Иван Никифорович, за что она. Я полагаю, что короли хотят, чтобы мы все приняли турецкую веру.
- Вишь, дурни, чего захотели! - произнес Иван Никифорович, приподнявши голову.
- Вот видите, а царь наш и объявил им за то войну. Нет, говорит, примите вы сами веру Христову!
- Что ж? ведь наши побьют их, Иван Иванович!
- Побьют. Так не хотите, Иван Никифорович, менять ружьеца?
- Мне странно, Иван Иванович: вы, кажется, человек, известный ученостью, а говорите, как недоросль. Что бы я за дурак такой...
- Садитесь, садитесь. Бог с ним! пусть оно себе околеет; не буду больше говорить!..
В это время принесли закуску.
Иван Иванович выпил рюмку и закусил пирогом с сметаною.
- Слушайте, Иван Никифорович. Я вам дам, кроме свиньи, еще два мешка овса, ведь овса вы не сеяли. Этот год все равно вам нужно будет покупать овес.
- Ей-богу, Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись. (Это еще ничего, Иван Никифорович и не такие фразы отпускает.) Где видано, чтобы кто ружье променял на два мешка овса? Небось бекеши своей не поставите.
- Но вы позабыли, Иван Никифорович, что я и свинью еще даю вам.
- Как! два мешка овса и свинью за ружье?
- Да что ж, разве мало?
- За ружье?
- Конечно, за ружье.
- Два мешка за ружье?
- Два мешка не пустых, а с овсом; а свинью позабыли?
- Поцелуйтесь с своею свиньею,а коли не хотите, так с чертом!
- О! вас зацепи только! Увидите: нашпигуют вам на том свете язык горячими иголками за такие богомерзкие слова. После разговору с вами нужно и лицо и руки умыть, и самому окуриться.
- Позвольте, Иван Иванович; ружье вещь благородная, самая любопытная забава, притом и украшение в комнате приятное...
- Вы, Иван Никифорович, разносились так с своим ружьем, как дурень с писаною торбою, - сказал Иван Иванович с досадою, потому что действительно начинал уже сердиться.
- А вы, Иван Иванович, настоящий гусак3.
Если бы Иван Никифорович не сказал этого слова, то они бы поспорили между собою и разошлись, как всегда, приятелями; но теперь произошло совсем другое. Иван Иванович весь вспыхнул.
- Что вы такое сказали, Иван Никифорович? - спросил он, возвысив голос.
- Я сказал, что вы похожи на гусака, Иван Иванович!
- Как же вы смели, сударь, позабыв и приличие и уважение к чину и фамилии человека, обесчестить таким поносным именем?
- Что ж тут поносного? Да чего вы, в самом деле, так размахались руками, Иван Иванович?
- Я повторяю, как вы осмелились, в противность всех приличий, назвать меня гусаком?
- Начхать я вам на голову, Иван Иванович! Что вы так раскудахтались?
Иван Иванович не мог более владеть собою: губы его дрожали; рот изменил обыкновенное положение ижицы, а сделался похожим на О: глазами он так мигал, что сделалось страшно. Это было у Ивана Ивановича чрезвычайно редко. Нужно было для этого его сильно рассердить.
- Так я ж вам объявляю, - произнес Иван Иванович, - что я знать вас не хочу!
- Большая беда! ей-богу, не заплачу от этого! - отвечал Иван Никифорович.
Лгал, лгал, ей-богу, лгал! ему очень было досадно это.
- Нога моя не будет у вас в доме
- Эге-ге! - сказал Иван Никифорович, с досады не зная сам, что делать, и, против обыкновения, встав на ноги. - Эй, баба, хлопче! - При сем показалась из-за дверей та самая тощая баба и небольшого роста мальчик, запутанный в длинный и широкий сюртук. - Возьмите Ивана Ивановича за руки да выведите его за двери!
- Как! Дворянина? - закричал с чувством достоинства и негодования Иван Иванович. - Осмельтесь только! подступите! Я вас уничтожу с глупым вашим паном! Ворон не найдет места вашего! (Иван Иванович говорил необыкновенно сильно, когда душа его бывала потрясена.)
Вся группа представляла сильную картину: Иван Никифорович, стоявший посреди комнаты в полной красоте своей без всякого украшения! Баба, разинувшая рот и выразившая на лице самую бессмысленную, исполненную страха мину! Иван Иванович с поднятою вверх рукою, как изображались римские трибуны! Это была необыкновенная минута! спектакль великолепный! И между тем только один был зрителем: это был мальчик в неизмеримом сюртуке, который стоял довольно покойно и чистил пальцем свой нос.
Наконец Иван Иванович взял шапку свою.
- Очень хорошо поступаете вы, Иван Никифорович! прекрасно! Я это припомню вам.