— Что?
— Шевелись, если не хочешь сгореть!
Это ощущается как ловушка, но ее голос такой яростный, а взгляд — напряженный, что я убираю рапиру в ножны и поднимаю Дегре за подмышки. Мы устремляемся по мосту в грязные переулки острова Сите.
Мы движемся незаметно — раненых так много, что никого не удивило бы, что мы несем тело — пока не добираемся до крохотной часовни, отчасти скрытой большими зданиями. Девушка кивает входить. Я не был набожным, и Дегре скорее умер бы, чем позволил члену Теневого Общества молиться за его душу, но вариантов нет. Большие церкви точно будут полными священников.
Я щурюсь во тьме, мы проходим в неф и идем вглубь. Девушка указывает на одну из скамеек, и мы осторожно устраиваем там Дегре. Его тело неестественно светится под готическими арками и неосвещенными нишами.
Девушка достает из лифа небольшой кожаный мешочек, спрятанный между грудей.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Нам нужно спешить, — говорит она, поправляя лиф, хотя это не помогает. Грудь вот-вот выплеснется наружу. Она зубами разрывает мешок и выкидывает его содержимое на скамейку. — Мне нужен огонь, чаша и твой клинок.
У меня к горлу подступает истерический смех.
— Ты же не думаешь, что я отдам тебе оружие?
— Я пытаюсь помочь.
— Почему?
Ее хрупкое тело вздрагивает, и ее голос напряжен, когда она говорит:
— То, что там творится, не наше занятие. Так не должно быть.
Все возражения, которые я планировал, застревают у меня в горле.
— Не понимаю…
— Тебе и не нужно понимать, — она указывает на Дегре, чья кожа стала болезненно зеленой. Вдвое зеленее, чем пятна на Анне и Франсуазе. — Ты хочешь спасти его или нет? У него мало времени.
Я смотрю на бледное лицо Дегре, его сморщенную впалую грудь.
— Что это?
— Форма алхимической магии под названием дезинтегратор. Огненные стрелы разжижают жертв изнутри. Так что каждую секунду, пока ты теряешь время, сомневаясь во мне, печень твоего друга разлагается, его сердце иссушается, а кости превращаются в пепел.
Рвота подступает к горлу. Его кости станут пеплом? Я сглатываю и бегу за стену икон. Я роюсь в церкви без благоговения, пока не нахожу чашу и проповедь для растопки. Я снимаю лампу и хватаю кусочек кремня, надеясь, что Бог не накажет меня. Я спешу к Дегре.
Я складываю листы и поджигаю их лампой. Девушка ставит тарелку для сбора на огонь и выдавливает в миску пасту с неприятным запахом и щепотку трав. Помешивая смесь одной рукой, она возвращает мешочек в платье другой.
Когда она кашляет, я понимаю, что смотрю на ее грудь. Опять. Жар обжигает мои щеки, и я дергаю за воротник, опускаюсь на колени рядом с Дегре. Девушка разрывает его рубашку и наносит мазь на его вогнутую грудь. Паста светло-серая и пахнет хуже, чем канализация, что я не считал возможным. Я прикрываю нос.
— Что это?
— Барвинок и серая амбра, — говорит она, наблюдая, как грудь Дегре поднимается и опускается. Она встает, сдувает кудри со своего лица и сильнее втирает смесь в его кожу.
— И это случайно оказалось под рукой?
— Да. Я виновата, что Лесаж может наколдовать дезинтегратор, поэтому я придумала противоядие.
— Противоядие, — я смеюсь. — Что ты знаешь об исцелении?
Руки девушки замирают, и она смотрит на меня с таким отвращением, что я проглатываю свой смех и отодвигаюсь.
— Для тебя лучше, чтобы я много знала, сударь, если ты хочешь, чтобы твой друг остался в живых. Теперь рапиру, будь добр, — она протягивает руку.
Я обнажаю рапиру, но не могу заставить себя отдать ее.
— Если бы я хотела убить тебя, ты был бы мертв. И если ты хочешь, чтобы он жил, ты дашь мне то, что мне нужно, — она хватает рапиру с кряхтением, затем, добавив немного мази на грудь Дегре, помещает кончик лезвия прямо под его грудину. Я хватаюсь за скамейку и стараюсь ничего не говорить, но сдавленный вопль срывается с моих губ, когда она давит. Кровь сочится вокруг лезвия, становясь все темнее.
— Уверена, что это сработает? — спрашиваю я, когда лужа крови под его грудью становится почти черной.
Девушка кивает, но выражение ее лица с каждой секундой мрачнеет.
— Д-должно. Я десятки раз проверяла свои расчеты…
— Ты еще этого не делала? — я хочу оттолкнуть ее, но лицо Дегре начинает шевелиться. Его тошнит с края скамьи, и девушка отпускает рапиру. Она со звоном падает на каменный пол, звук разносится эхом.
Дегре дергается и воет от боли, но зеленый оттенок уже исчезает, а ямки и впадины в его груди медленно поднимаются и восстанавливаются. Кровь из раны сгущается, смешиваясь со зловонной пастой.
Это сработало. Противоядие девушки подействовало!
Облегчение обливает меня, как ведро ледяной воды, и я смеюсь, когда сжимаю ладонь Дегре. Он сжимает в ответ, и надежда взлетает в моей груди к вырезанным из камня ангелам, наблюдающим со стропил. Если она вылечит Дегре, возможно, она сможет вылечить Анну и Франсуазу. Я поворачиваюсь, готовый перебросить девушку через плечо и направиться к канализации, когда Дегре стонет и откашливает еще порцию рвоты.
Все по порядку.
Он пытается сесть, но его руки дрожат, а глаза закатываются.
— Я будто при смерти.
— И выглядишь соответственно, — я смеюсь, осторожно опуская его плечи к скамейке.
Дегре отмахивается и бормочет, что по-прежнему выглядит лучше, чем я. Мы сидим несколько минут в тишине, пока он восстанавливает дыхание. Его стеклянные глаза медленно разглядывают северный проход, яркий желто-малиновый неф и останавливаются на девушке. Он долго смотрит на нее, затем его глаза выпучиваются. Он хватает меня за воротник и притягивает к себе.
— Что она здесь делает?
— Тебе нужно сохранять спокойствие. Она только что вылечила тебя.
— Вылечила меня? — руки Дегре взлетают, чтобы проверить лицо и туловище. Он морщится от раны. — Не похоже, чтобы она меня вылечила.
— Но она это сделала. Когда тебя ударили на мосту Пон-Нёф, она помогла мне отнести тебя сюда и вернула к жизни.
— Думаешь, я в это поверю? — он хмуро смотрит на девушку, она отвечает тем же. Я словно смотрю на двух петухов перед боем, и я встаю между ними.