— Нет! — кричит Людовик. — Ей нельзя доверять оружие, — но Йоссе достает кинжал и протягивает рукоятью ко мне. Он держится за рукоять дольше, чем необходимо, его глаза предупреждающе светятся.
Я выдергиваю кинжал, злясь из-за его неуверенности, и тем более тем, как его беспокойство проникает в меня. Мои пальцы дрожат, когда я наношу мазь на живот девушки. Лезвие соскальзывает, когда я прижимаю кончик к ее телу. Я делала это только один раз. Что, если это было удачей? Состояние этих девочек ухудшалось неделями, а не минутами. Что делать, если уже слишком поздно? Что, если я убью ее?
«Однажды ты станешь великим алхимиком — даже лучше меня».
При первом виде крови Мари хныкает и крепко сжимает плечи маленькой девочки. Ботинки Йоссе упираются мне в спину. Даже Людовик замолкает и наклоняется вперед, чтобы посмотреть.
Я тяжело сглатываю и задерживаю дыхание, пока кровь смешивается с густой серой мазью. Когда кожа девочки становится менее бледной, я выдыхаю с облегчением. Я хочу прыгать, танцевать и кричать от радости, но держу голову.
— Плотно прижмите ее платье к ране и постоянно давите, — я показываю Мари, как это делать. — И приведите другую девочку.
Мой голос стал сильнее. Мои руки устойчивы.
Это то, кем я являюсь, для чего я рождена.
Я представляю, как отец обнимает меня и кружит по лаборатории, как когда-то давным-давно — когда я впервые правильно сварила снотворное. Слабое эхо его смеха грохочет в моих ушах, когда я повторяю процесс со старшей девочкой, Франсуазой. Но ее лечение оказывается намного сложнее. Она корчится и пинается так сильно, что Йоссе приходится прижимать ее плечи к полу. Я работаю как можно быстрее, и, как только кровь пущена и раны у обеих забинтованы, я опускаюсь на ледяной пол. Несмотря на лужи и зловоние, мне хочется прижаться пылающим лицом к холодному камню и спать несколько дней.
Мари прислоняется к стене и обмахивает румяные щеки, смотрит на меня то с восторгом, то с недоверием. Йоссе ходит по комнате, как лев, сторожащий своих львят. А Людовик мрачно сверлит Йоссе взглядом, ворча и ругаясь под нос. Я знаю эти сжатые зубы и оскал — ту же горечь я сто раз видела на своей сестре. Хотя я сомневаюсь, что эти двое дружат, чтобы это поведение было приемлемым. Хоть мы с сестрой ссоримся чаще, чем ладим, это все еще пропитано любовью. Я так думаю.
«Что ты сейчас делаешь, Марго?» — она переживает за меня? Умоляла матушку забрать меня отсюда? Или рада, что осталась единственной дочерью Ла Вуазен?
Йоссе устает расхаживать и садится рядом с девочками. Его верность поражает: то, как он поправляет свой плащ на их дрожащих телах и приглаживает их тусклые кудри, как нежность его лица смягчает острые скулы и поджатые губы. Я разглядываю тонкий слой щетины на его подбородке, и как темные волосы падают на его глаза. Он младше, чем я думала — может, на год-два старше меня — и красивый, пока не угрожает меня убить.
— Нравится, что ты видишь, отравительница? — гнусавый голос Людовика звенит в комнате.
Я дергаюсь и отвожу взгляд.
— Я не знаю, о чем ты.
Смех Людовика жестокий.
— Ты практически пожираешь моего брата-бастарда глазами. Если хочешь, можешь забрать его. Он был бы весьма полезен в твоей работе, учитывая его кухонный опыт.
Йоссе скрипит зубами так сильно, что у виска подрагивают мускулы. Мари смотрит на Людовика.
— Хватит, — рявкает она.
— Что? — говорит Людовик. — Мне нельзя говорить правду? Он — не принц. Он — слуга с кухни. Наш отец никогда не одобрял его, поэтому я не вижу причин, по которым я должен.
Глаза Йоссе вспыхивают огнем.
— Я не хотел одобрения короля. Хотя понятно, кого он сейчас посчитал бы более компетентным. По крайней мере, я пытаюсь! Ты просто сидишь и жалуешься, пока Теневое Общество захватывает твой город. Даже отравительница полезнее, — он машет рукой в мою сторону. Я знаю, что он пытается ранить Людовика, но все равно вздрагиваю, ненавидя это слово. Ненавижу то, что я сделала. Ненавижу то, что сколько бы раз я ни проявила себя, я никогда не выйду из тени матушки.
— Ты пожалеешь об этих словах, брат, — цедит дофин.
Смех Йоссе презрительный и злобный.
— Что ты сделаешь? Свяжешь меня шелковыми лентами? Будешь бить меня тапочками на красном каблуке? Или, знаю, задушишь меня своим крысиным паричком?
Щеки Людовика пылают, а рот открывается и закрывается.
— Я требую тишины, — бормочет он, наконец.
— С радостью, — Йоссе вытягивается на спине и закрывает треуголкой лицо. Мари сворачивается клубком на боку. Я очень хочу последовать ее примеру. Мои руки дрожат, как листья, и веки трепещут.
«Не засыпай, — приказываю я себе. — Неизвестно, что с тобой сделают члены королевской семьи», — но Мари не кажется такой уж плохой, просто чрезмерно опекающей. Людовик никогда не рискнет прикоснуться к немытым паразитам. И Йоссе кормил меня. Он доверил мне исцелить его сестер. Он обещал освободить меня…
Серые пятна затуманивают края моего зрения. Сколько времени прошло с тех пор, как я хорошо спала? Дни? Недели? Тьма окутывает меня, и я тону. Невыносимо тяжелая. Я прижимаюсь к стене и сдаюсь в изнеможении. Члены королевской семьи вполне могут убить меня, но, по крайней мере, я пыталась искупить свою вину. Я доказала, кто я и где я стою, в своем последнем поступке. Удовлетворенная, я теряю сознание с крохотной улыбкой на губах.
* * *
Я просыпаюсь от звука, который давно не слышала: смех. Высокий, мелодичный и веселый. Я вскакиваю, и мое тело протестующе кричит. Шея затекла, и почти невозможно повернуть голову. Я моргаю в темноте, на мгновение ослепшая, вытирая сон с глаз.
Маленькие девочки сидят. Им приходится держаться за стену для этого, а меньшая, Анна, все еще ужасно бледна, но они живы. И больше не испещрены ужасными зелеными шишками. Йоссе сидит перед ними на коленях, рассказывая им историю. Он машет руками над головой и щелкает по носу Франсуазы. Ее восторженный визг приподнимает уголок моих губ.
Я так увлечена наблюдением за ними, что не слышу приближения Мари, пока она не опускается рядом со мной и не берет мои ладони в свои.
— Спасибо, — она краснеет. — Тысячу раз спасибо.
Йоссе поворачивается на звук ее голоса. Его улыбка сияет ярче, чем солнце в полдень, а глаза зеленее, чем холмы летом. Мою грудь сдавливает, и сквозь тело пробегает забавное покалывание. После всего, что я сделала, я никогда не думала, что кто-то будет смотреть на меня с такой надеждой и благодарностью. Я также не думала, что они будут прижимать мои руки к груди, смачивая мои пальцы слезами, как это делает сейчас Мари. Я даже замечаю усмешку Людовика в углу, и во мне растет волна эмоций.
— Это сработало, — кричит Йоссе. Он подбегает и душит меня в объятиях. Я вскрикиваю от удивления, а девушки хихикают. Звук наполняет мои кости теплотой, силой и правильностью. — Ты молодец, — продолжает Йоссе. Но его похвала, как пощечина, попадает по моей щеке, и мое тело напрягается.
Я не такая героиня, как они. Может, я и спасла маленьких девочек, но все же убила их отца.
Йоссе наклоняется ближе, прежде чем отпустить меня, его губы касаются моего уха.
— Я провожу тебя в целости домой. Клянусь.
Я отодвигаюсь на пару шагов. Я не хочу возвращаться в матери и Теневому Обществу. И это невозможно из-за их записки с выкупом. Даже если я скажу, что сбежала, матушка знает, что я была тут с королевичами, так что будет ждать, что я приведу Теневое Общество в их укрытие. Она убьет этих невинных детей. Вина все сильнее обвивается вокруг моей шеи, и во рту появляется неприятный привкус.
— Нет, — шепчу я.
Йоссе смотрит на меня так, будто я только что отказался от золота в сундуке Короля-Солнца.
— Но ты сказала…
— Я сказала, что хочу свободы.
Его зеленые глаза смотрят мне в глаза.
— Я найду способ сдержать свое обещание. Поверь мне, — он берет меня за руку и проводит к девочкам. — Что нужно сказать Мирабель?
Мирабель. Не отравительница. Не La Petite Voisin. Мирабель.
Франсуаза застенчиво смотрит вниз.