— Она давала нам повод сомневаться? Она увела нас в укрытие во время шествия, она исцелила девочек, исцелила тебя. Или ты это удобно забыл?
Дегре фыркает.
— Я восстановился бы сам.
— Ты был при смерти.
— Лучше мертвый, чем предатель.
— В миллионный раз говорю: я не предатель!
— Если ты не предатель, то что, скажи, все это? — он указывает на прилавок, заваленный пузырьками, пинцетами и пакетиками с травами. — Похоже на проклятую лабораторию ядов.
— Это часть нашего плана. Если хочешь послушать, а не рычать, как химера на вершине башни Нотр-Дам, я с радостью объясню.
Дегре скрещивает руки и сердито смотрит — это, как по мне, почти приглашение.
— Мы варим лекарства, а не яды, — говорю я решительно, — которые распространяем среди простых людей от имени королевской семьи, чтобы заслужить их расположение и поддержку. В дополнение к лекарствам, мы предлагаем людям право голоса в правительстве после восстановления Людовика на троне — выбор представителей, которые будут озвучивать проблемы королю. И мы разрабатываем противоядие для оставшихся дворян, которых Ла Вуазен планирует погубить, так что они тоже будут в долгу перед нами. Это будет союз простых людей и аристократов, чего не смогли осуществить ни отец, ни Ла Вуазен. Мы сможем свергнуть Теневое Общество с помощью единого города позади нас.
Я торжествующе смотрю на Дегре. Я довольно хорошо умею произносить речи.
Он молчит бесконечно долго, затем запрокидывает голову и смеется. Такое ощущение, что тысячи игл вонзаются мне в уши.
— Бедный глупец! Пожалуйста, скажи мне, что отравительница что-то добавила тебе в воду или бросила на тебя дьявольский порошок, и что ты не веришь, что этот смехотворный план сработает.
— Это сработает! — выдавливаю я. — Это хороший план!
— Возможно, так кажется, если верить словам из ее лживого рта.
— Она невиновна. Мать использовала и предала ее — как и нас, — Дегре делает вид, что вытирает глаза и качает головой, и мои пальцы сжимаются в кулаки. — Перестань смеяться, — говорю я рычанием.
— Я перестану смеяться, как только ты начнешь пользоваться головой. Меня не волнует, что она тебе сказала. Она врет. Она все еще одна из них. Она всегда будет одной из них.
Мое сердце бьется о ребра, как птица в клетке, и мое зрение темнеет по краям, сужаясь на взбешенном лице Дегре.
— Ты невозможен! — кричу я. Затем я делаю что-то очень глупое — бросаюсь вперед и бью Дегре плечом в грудь, что, как я знаю, плохо кончится, поскольку именно он научил меня драться. Он опрокидывается назад и врезается в стойку, но каким-то образом ему удается зацепиться ногой за мою лодыжку, когда он падает. Прежде чем я успеваю понять, что происходит, я затылком трескаюсь о пыльный пол.
Дегре забирается на меня. Я пинаю его ногой, и мой ботинок вонзается ему в живот. Он сгибается пополам, хрипит, и я пытаюсь откатиться, но мне некуда двигаться, и я врезаюсь в прилавок. Чайник с лязгом падает на пол, отражаясь, как колокол, за которым следует грохот, по крайней мере, дюжины стеклянных флаконов.
— Что, черт возьми, здесь творится? — Мирабель врывается в магазин. Она смотрит сначала на свое разбитое оборудование, а затем на Дегре. — Ты.
Дегре приподнимается на локтях, его голубые глаза весело сияют.
— Какая прелесть, Йоссе. Твоя отравительница пришла спасти тебя.
— Скажи ему, — говорю я Мирабель, потирая пульсирующую голову. — Скажи ему, что он может тебе доверять. Что ты никому не причинила вреда и не имела никакого отношения к нападению на Версаль.
Она моргает, как будто я говорю на чужих языках.
— Что?
— Скажи ему то, что ты сказала мне.
Она медленно отступает и упирается в дверь. Глаза у нее широкие и тревожные, щеки белоснежные, как луна.
— Я не понимаю. Я не могу… — она хватается за лоб. Капельки пота стекают от ее волос. Ее рот открывается и закрывается, но она, кажется, не может найти голос.
У меня по спине пробегает холод страха.
— Мирабель?
Я ощущаю взгляд Дегре. Его взгляд мечется, словно он смотрит увлекательный теннисный матч.
Я поднимаюсь на ноги, сердце колотится в моей груди.
— Что ты пытаешься сказать?
— Прости, — ее плечи дрожат. — Мне очень жаль.
— Почему тебе жаль? — она долго молчит, и я хочу пересечь комнату и встряхнуть ее. — Ответь мне!
Наконец она опускает взгляд. Ее взгляд так же пуст и так же далек, как и в замке герцога Люксембургского.
— Это все моя вина, — тихо говорит она.
— Я не понимаю, — повторяю я.
Всхлип вырывается из ее горла, и ее голос срывается.
— Моя мать передала отравленную петицию в руки Королю-Солнцу, но я сделала яд. Я в ответе за его смерть.
Прилив леденящего кровь холода распространяется по моей груди и обвивает пальцами мое горло. Я мотаю головой.
— Нет. Это невозможно. Ты сказала, что не имеешь никакого отношения к нападению на Версаль.
Мирабель говорит в пол, ее голос звучит ровно и сухо:
— Я сказала, что ничего не знала о планах матери, я и не знала. Но вряд ли это делает меня невиновной. Я знала, что она даст кому-нибудь яд. И я создала кровавое зелье, чтобы сделать магию Лесажа тактильной: его молния, дымовые твари — ничего из этого не существовало бы без меня. Я причина того, что Теневое Общество смогло захватить город.
Звон в ушах заглушает конец ее признания. Из-за нее мои сестры чуть не погибли. Она убила моего отца. И Ризенда…
Я смотрю на Мирабель, сгорбившуюся в дверном проеме, пытаясь связать девушку, которую я видел, с любовью применяющую лечебные средства, с монстром, которого она описывает. И не могу. Это невозможно.
— Прости меня, — выдавливает Мирабель.
— Вот видишь! — Дегре вскакивает на ноги и указывает пальцем. — Она сама признает! Она убила короля, твоего отца. Это уже ужасное преступление. Но она еще и в ответе за смерти половины знати и полиции Парижа. И ты с ней решил объединиться, — он скалится, глядя на меня, — но я не буду совершать такую ошибку, — он вытаскивает рапиру из коричневой мантии и идет к Мирабель. — На колени.