Меня охватывает облегчение, и мои глаза наполняются слезами. Она жива. Но надолго ли? Отчаяние уносит меня вперед, как сильный порыв ветра, и я начинаю пробиваться сквозь кусты.
На мгновение я забываю, что несу своих сестер, ветка бьет по щеке Анны, и она вскрикивает.
Голоса на дороге замолкают. Очередь заключенных останавливается.
— Покажись! — кричит один из злоумышленников в маске.
Девочки напрягаются в моих руках, и Людовик бормочет ругательство.
Ризенда всматривается в деревья, ее лицо становится наглым, я слишком хорошо знаю это выражение. Беспокойство скользит вверх и вниз по моему позвоночнику. Я не даю мышцам шевелиться. Небо темное и в дыму, и мы далеко от дороги.
«Отвернись», — умоляю я. Но ее светлые глаза смотрят на меня сквозь кусты ежевики.
Один из мужчин устремляется к нам.
Ризенда вытирает ладони об фартук и выпрямляется. Искры огня сверкают в ее глазах, и я знаю, что она собирается сделать.
«Нет», — хочу кричать я, но уже поздно. Она поднимает юбки до колен, выходит из строя и бежит в противоположном направлении. Отвлекая от нас внимание.
Злоумышленник разворачивается, чтобы броситься в погоню. Мужчина во главе группы бросает взгляд на деревья, затем на своих пленников. Не может решиться.
— Идем! — шепчет Людовик и бежит глубже в лес.
Остальные идут следом, но мои ноги как вкопанные. У меня горит горло, будто я кричу, но я не издаю ни звука.
Мужчина обгоняет Ризенду менее чем за десять шагов. Его меч прорезает плоть между ее лопатками, и ее крик поднимает каждый волосок на моем теле. Боль пронзает меня, как землетрясение, когда я смотрю, как она падает на землю. С моих губ срывается хриплое бульканье, когда ее кровь растекается на дороге.
Мари зажимает мне рот ладонью.
— Не делай ее жертву напрасной, — мягко говорит она и тащит меня.
Я хочу свернуться клубочком и плакать. Я хочу лечь в листья и позволить огню поглотить меня. Но по мере того, как крики Ризенды стихают, ее последние слова остаются в моей памяти.
«Будь сильным, Йоссе».
Поэтому я заставляю себя вдохнуть. Заставляю себя поднять сестер выше и бежать. Слезы текут по моим покрытым сажей щекам, онемение опускается на меня — мутное, как угольное небо. К тому времени, когда мы, наконец, останавливаемся, чтобы перевести дыхание, мои кости превратились в желе.
Людовик прислоняется к дереву и что-то бормочет про побег, будто мы — крысы. Его слова медленно проникают сквозь туман горя, зажигают что-то во мне.
— Крысы… — повторяю я.
— Что они?
— Если те мятежники хотят обходиться с нами, как с крысами, мы можем послушаться.
Людовик смотрит на меня, словно я не в себе. Может, так и есть.
Помахав Конде в конце строя, я устремляюсь вперед, к последнему месту, где кто-то мог искать королевичей.
3
МИРАБЕЛЬ
Наша карета катится от пылающих останков дворца, оставляя след из трупов. Я сижу прямо, как кол, смотрю на потрепанные шторы, хлопающие от ветра. Каждый раз, когда шторка надувается, ледяной ветер наполняет карету, но мое онемевшее тело это не ощущает. Мой язык болит, и я не могу выдавить слова. Я зажмуриваюсь, но во тьме появляется Король-Солнце, пена капает с его рта, пальцы терзают воротник. Я вижу зеленое сияние дезинтегратора Лесажа и тела придворных на ухоженных лужайках, их платья и яркие камзолы были в стрелах и алых пятнах.
Что мы наделали?
Я сжимаю край сидения все крепче, предплечья дрожат. Как бы глубоко я ни вдыхала, я не могу перевести дыхание, словно невидимые ладони душат меня. Я знаю, что не стоит спорить, но я точно выгляжу как котел, который вот-вот закипит, раз матушка сжимает мой подбородок крепко и заставляет посмотреть на нее.
— Доверься мне, Мирабель.
Я облизываю губы и сглатываю.
«Как я могу тебе доверять? Ты обманула меня, использовала меня. Мы отравили короля».
Матушка делает голос мягким, как мед, убирает локон с моего лица.
— Это было необходимо. Для общего блага. Мы позаботимся о людях Парижа лучше, чем Король-Солнце. Больше не будет голодных и слабых.
Все внутри меня затихает. Настолько, что я слышу шум крови в ушах. Что значит: мы позаботимся о людях?
— Я близко знала нашего бывшего правителя, уверяю, он заслужил эту судьбу, — добавил с придыханием Лесаж. Он прислоняется к стенке кареты, слабый, ведь потратил много магии. Он с трудом держит глаза открытыми. Я хмуро смотрю на жуткий зеленый свет на кончиках его пальцев, страх и ярость пылают в моих венах. Я дала Лесажу ту силу, моя алхимия предоставила шанс. Он был лишь исполнителем, магом, создавал иллюзии, которые пропадали, как дым, пока я не создала тоник, сделавший его магию осязаемой. Пока я не превратила его в волшебника.
Тошнота снова подступает к горлу, и я склоняюсь из окна, моя рвота стекает по карете.
— Мирабель, возьми себя в руки, — рявкает матушка, хотя я замечаю, что ее лицо желтое, как свеча.
Маргарита выпрямляется и смотрит на меня свысока.
— Думаешь, Карл Великий объединил империю без крови? — она звучит так, словно цитирует исторические книги наставнику. Это работает. Выражение лица матушки становится намного спокойнее. — Лучше, когда небольшое количество погибших может помочь большинству.
— А сколько мы достигнем с королевской казной в наших руках! — добавил Лесаж. Я смотрю на рыжеватого шакала. Конечно, его заботит казна.
Мои пальцы начинает покалывать. Зрение становится серо-черным.
«Дыши, Мира», — король был прожорливым ленивым человеком. Ужасным лидером. Возможно, матушка права. Людям будет лучше без него.
Остаток пути проходит в тишине, хотя это не серьезная тишина поля боя или благоговейное молчание на кладбище. Это грубая тишина. Хриплый гул бьет по моим ушам, кожа зудит. Фернанд и Маргарита все шепчутся, как всегда, и аббат Гибур гладит крест с довольной улыбкой на сухих губах. Даже Ла Трианон выглядит довольно, качает головой и обмахивает румяные щеки.
Мадам де Монтеспан — единственная, кроме меня, кто не присоединяется к тихому празднованию. Я думала, она была в схеме матушки, даже подтолкнула ее, но когда Фернанд и Маргарита надели маски и бросились к дворцу, она упала рядом со мной на землю и завыла изо всех сил.
Теперь она серая и беспокойная, отлетает в стенку кареты на каждом повороте и кочке. Она теребит свои спутанные кудри цвета кукурузы, и ее лазурные глаза глядят сквозь меня. Она повторяет два слова снова и снова:
— Мои девочки, мои девочки.
Матушка и Лесаж не спешат ее утешать. Они поджимают губы и с опаской поглядывают на нее.