Людовик смеется, хотя это не смешно. Он обмахивает лицо ладонью в перчатке.
— Хотя мои министры думают, что мне было бы лучше без тебя, я придерживаюсь другого мнения. Я дал обещание своему народу, и это плохо отразится на мне, если я сразу же вытесню их чемпиона. Итак, у меня есть другое предложение для тебя. Похоже, мне нужен новый капитан полиции, и я верю, что ты идеальный человек для этой работы. Старый друг утверждал, что это тебе подойдет.
— Что? — весь гнев уходит из меня, собираясь в моих сапогах. Мои глаза щиплет. — Ты хочешь, чтобы я занял место Дегре?
— Мне нужен кто-то, кому я доверяю, патрулирующий улицы, и мне было бы очень приятно, если бы этим человеком был ты.
Я медленно качаю головой. Я никогда не смогу занять место Дегре. И я не хочу его занимать. Нет, я хочу двигаться дальше. Забыть. И у меня есть другие обязанности.
— Я не могу. Девочки…
— Были помещены под отличную опеку.
— Что ты имеешь в виду, под отличную опеку? Где? С кем? — я оглядываю комнату, как будто от этого каким-то образом появятся Анна и Франсуаза.
— Старшая сестра мадам де Монтеспан, маркиза де Тьянж, вызвалась присматривать за их воспитанием, и я подумал, что это прекрасная идея.
— Как ты мог так подумать? Им нужно быть здесь. Со мной.
Людовик сцепляет ладони и ждет, пока я перестану кричать.
— Будь разумнее, Йоссе. Маленьким девочкам не следует расти с нами. Они будут счастливы с тётей. И это не значит, что их отправили за море. Они на другом конце города. Ты можешь посещать, когда хочешь.
— Разве маркиза не предпочитает быть при дворе?
— Она думает, что им будет полезно пожить какое-то время в тихом месте, чтобы оправиться. Но им здесь найдется место, когда они захотят вернуться.
Гром в моей груди утихает, и я неохотно киваю.
— Ты мог бы хотя бы подождать, пока я проснусь. Я хотел бы проводить их.
— Ты их не отпустил бы. Тебе можно быть братом и офицером. И девочки — не единственная твоя родня, которой нужна помощь.
Сзади от этих слов шепчутся министры Людовика. Он застывает в кресле.
— Я жду ответа утром, Йоссе. А теперь беги, — он поднимает руку в перчатке и машет мне. — Мне нужно заняться делами, которые намного важнее твоего положения. Уверен, ты найдешь в магазине шляп общество, которое больше соответствует твоим вкусам.
Это заставляет его министров хихикать, но тень улыбки появляется на губах Людовика, а его голубые глаза озорно мерцают.
Я ошеломленно кланяюсь и ухожу из дворца вверх по улицам. К Мирабель и магазину шляп. Удивляясь тому, как все изменилось. И как все в мире ощущается странно правильным.
29
МИРАБЕЛЬ
В магазине темно, и я одна — купаюсь в тишине, наслаждаясь успокаивающей тьмой, которая окружает меня, как пар. Здесь так тепло и тихо. Противоположность драки у Нотр-Дам.
Я сижу под окном, притянув ноги к груди, упираясь подбородком в колени, смотрю на лунный свет, проходящий через оклеенные бумагой окна. Он падает на пол мазками олова и индиго, и я лениво верчу пальцами на свету.
Мать и Лесаж мертвы. Маргарита и сдавшиеся члены Теневого Общества заперты в Шатле в ожидании суда. Гаврил и дети-сироты уже поселились в Пале-Рояль. Амелина и торговцы рыбой с победой вернулись к пристани. И мы с Людовиком отнесли Йоссе в Лувр, хотя я ушла сразу после того, как ввела лекарство от дезинтегратора.
От этого дворца у меня мурашки по коже. Я видела лицо матери в каждом камне и гобелене. Ее голос эхом носился по коридорам и висел в тишине комнаты Йоссе. Поэтому я ушла, надеясь избежать ужасающих изображений, как она корчилась на эшафоте в Нотр-Даме. Но воспоминания следовали за мной до магазина — я подозреваю, что они будут следовать за мной всегда.
И не только матери.
Теплые карие глаза Гриса преследуют меня в очках, лежащих на столе. Его кривая улыбка сияет в каждом флаконе. Я слышу его смех в чреве каждого котла. Слеза скатывается по моей щеке, и когда я вытираю ее, я отшатываюсь от металлического запаха крови.
Его крови.
Агония разрывает меня, как когти дымовых зверей. Он принял кинжал за меня. И он дал мне средство убить маму. Хотя я обманула его, осудила и сказала так много ужасных вещей.
— Прости, — шепчу я. — Прости меня.
После Гриса — моя сестра. Маргарита не боролась, когда ее задержали и отправили в Шатле. Она даже не подняла глаз, чтобы попрощаться. Последнее, что я помню о ней, — это ее взгляд со стеклянными глазами, когда она склонялась над трупом матери.
Возможно, мы отбили город, но небольшая часть меня все равно чувствует себя побежденной.
Моей семьи больше нет.
Голос отца тут же звучит у моего уха. Я почти чувствую шепот его дыхания.
«Я всегда с тобой. И я еще никогда так не гордился».
Дверь со щелчком открывается, и сквозь пыль и тьму появляется прекрасное, залитое лунным светом лицо Йоссе. Несмотря на тени, я могу сказать, что его кожа сияет золотом, а не испачкана болезнью Лесажа, и он стоит, высокий и сильный, как статуи в Тюильри. Он щурится, разглядывая магазин, и когда его крыжовниково-зеленые глаза падают на меня, тепло, свет и надежда пробегают по моему телу.
Он жив. Он пришел за мной.
— Я так и знал, что найду тебя здесь, — говорит он, шагая по магазину. — Разве ты не знаешь, что невежливо исцелять кого-то и исчезать? Как я должен выразить свою благодарность? — он садится рядом со мной, и тени подчеркивают острые грани его щек. Его волосы падают на глаза, окрашенные в черный цвет в темноте. Он пристально смотрит на меня и одаривает меня озорной улыбкой, от которой мои пальцы ног поджимаются в ботинках. — Я хочу поблагодарить тебя за очень многое.
Я пытаюсь рассмеяться, но у меня перехватывает горло и больше похоже на насморк. Улыбка быстро соскальзывает с лица Йоссе, и его брови сдвигаются.
— Мира, ты плачешь?
— Нет, — я быстро вытираю глаза рваным рукавом.
— Что случилось? Ты ранена? — он берет меня за подбородок и проводит пальцами ниже моих ресниц. Затем он прижимает меня к своей груди, и его руки блуждают вверх и вниз по моим бокам, исследуя каждый дюйм меня.
Я обвиваю руками его пояс и сжимаю его тунику. Словно я — корабль, который раскачивают волны, а он — мой якорь.
— Я в порядке.
— Что тогда?
— Грис, — я пытаюсь сказать больше, но имя пронзает меня, открывает раны. После нескольких судорожных вдохов я тихонько добавляю. — Моя мама. Маргарита. Все это. Я знаю, что так должно было закончиться, но они все еще были моей семьей. Это все еще была единственная жизнь, которую я знала.
Йоссе сжимает меня сильнее, и его губы мягко, как перышко, касаются моего виска.