Рис с размаху бросился на кровать, перекатился на бок, подгреб к себе подушки и наконец устроился полусидя, опираясь на изголовье. Одну ногу он согнул в колене, вторую вытянул, чтобы ослеплять достоинствами всех входящих в спальню. Ухмылка Риса не сулила ничего доброго — такое выражение у него появлялось в сеансе дружеского и не очень поддразнивания. Холод подобного обмена колкостями не ценил — это если выражаться мягко.
— Брось эти штучки, Рис. Я серьезно говорю. Ночь на дворе, я устала, а денек был тот еще. — Открыв дверцу прикроватной тумбочки, я попыталась запихнуть чашу в ящик. Она не помещалась, ящик был слишком мелкий. Я выругалась себе под нос. — Как думаешь, может, ее просто оставить здесь? Завернем поаккуратней, и все.
— Оставляй, — махнул рукой Рис.
Я поставила завернутую в шелк чашу возле лампы, желая, чтобы она оказалась одновременно и дальше от меня, и ближе — хоть это глупо звучит. Мне хотелось держать ее в руках, чувствовать металл под пальцами — быть уверенной, что она не исчезнет ни с того ни с сего, — и в то же время хотелось сунуть ее на дно ящика, завалить тряпками и никогда больше к ней не прикасаться. В итоге я просто переставила ее на пол у кровати, прикрыв занавеской-подзором. От двери не видать — если кто-то к нам ворвется, — зато мне легко ее схватить в случае чего.
— С тобой сегодня и не пошутить, — ухмыльнулся Рис. — Горячая лесбийская любовь тебе в новинку, а?
Я глянула на него сердито.
— Подарить Мэви первый оргазм с сидхе за столетие — это честь, но ты же знаешь, что я к этому не стремилась.
— Как по мне, так очень даже стремилась, — ухмыльнулся он еще шире.
Прелестно. Он и правда хотел подействовать мне на нервы.
— Ты просто завидуешь.
Улыбочка слегка поблекла.
— Возможно. — Зубы опять блеснули. — А может, мне просто жаль, что я не был третьим.
Я распахнула халат, и при виде моей наготы глаз у него загорелся уже хорошо знакомым огоньком. Что-то между похотью и страданием — словно Рис хотел меня до боли. Я думала, что разгадка — в веках целибата, но другие стражи на меня так не смотрели. Взгляд этот мне и нравился, и интриговал, но я знала, что никогда не спрошу Риса, что он значит, — слишком уж личный вопрос. Пока он сам не пожелает объяснить, я не узнаю, в чем дело. Может, если когда-нибудь этот огонь пропадет, я и спрошу… Но только если пропадет.
Холод с Шалфеем о чем-то переругивались в коридоре за дверью. К несчастью, не один Рис сегодня был в игривом настроении. На Шалфея только рукой оставалось махнуть, но с Рисом я могла попытаться.
Я забралась на постель совершенно нагая и прошептала:
— Не дразни Холода, пожалуйста.
Рис на меня не смотрел и будто не слышал, что я сказала. Я прищелкнула пальцами:
— Эй, я здесь!
Он моргнул, но еще помедлил, прежде чем повернуться ко мне.
— Ты что-то сказала?
Я стукнула его подушкой. Он подушку перехватил и прижал к животу.
— Я серьезно, Рис! Будешь выеживаться — я взбешусь. — Я взяла себе другую подушку. — Я устала, Рис. В смысле, просто устала, физически. Я спать хочу, а не возиться с Холодовой ранимой психикой, пока он будет делиться кровью с Шалфеем.
Я поймала взгляд Риса и порадовалась, увидев, что улыбочка исчезла.
— Пожалуйста, не усложняй мне ничего.
— Ты меня просишь или приказываешь? — уже без иронии спросил он.
— Пока — прошу. Как друг, как любовница, не как принцесса.
Он переложил подушку за спину, сев еще выше.
— Ну, раз ты так мило просишь… — Улыбочка опять зазмеилась на губах. — К тому же Холод не в моем вкусе, если честно.
Я закатила глаза:
— Еще одна шуточка на эту тему, и я тебя выкину из кровати, клянусь.
— Ну разве я посмею?
— Конечно, посмеешь, кто бы сомневался! — Я схватила его руку. — Рис, прекрати, пожалуйста!
Холод с Шалфеем показались в дверях, и я расслышала, о чем они спорят. Холод хотел, чтобы Шалфей не пользовался гламором, когда станет пить кровь, а эльф настаивал на гламоре. Так забавней, говорил он.
Рис вздохнул, помрачнев.
— Мне Холод нравится, в драке он — что надо, но ему слова нельзя было сказать спокойно, когда он только стал сидхе и был принят при дворах. Вспыхивал будто порох.
Чуть раньше эта фраза меня озадачила бы, но теперь я знала, о чем говорит Рис. Я видела первоначальный облик Холода — тогда он сидхе не был. Но на меня навалилось столько всего, что я ничегошеньки не успевала толком обдумать. Холод не всегда был сидхе, а меня учили, что сидхе может стать только тот, в ком течет наша кровь. Я помнила, как Холод танцевал на снегу — дитя, прекрасное, как прекрасен снежный вихрь, когда ветер подхватывает и бросает снег в небеса потоком мерцающего серебра. Это дитя сидхе не было. Кем оно было — не знаю, но не сидхе. Только кем же тогда? И если Холод когда-то не был сидхе, то как он им стал? Вопросы, вопросы — а времени получить ответы нет, потому что Холод и порхающий у его плеча Шалфей уже вошли в спальню. При Шалфее я не могла спрашивать Холода о том видении. Не уверена, что он стал бы отвечать мне даже при Рисе, но при Шалфее — уж точно.
Шалфей держался в воздухе наравне с Холодом, как шел бы рядом человек обычного роста.
— Без гламора я отказываюсь, и делу конец!
Холод покачал головой, серебряные волосы сверкнули на свету.
— Я не позволю тебе зачаровать меня, Шалфей. Вот теперь делу конец.
— Господа… — позвала я.
Оба повернулись ко мне с одинаково раздосадованными физиономиями. Но у Шалфея надутая мина мгновенно сменилась на похотливую. С радостным смешком он метнулся вперед и закружился у меня над головой в поисках лучшего вида, будто крохотный вертолет.
Холод остался у двери, надменный, разозленный и — слегка — испуганный. Страх на миг показался в серых глазах, самый настоящий страх, но тут же исчез под надменной гримасой. Холод всегда прятал под надменностью свои истинные чувства. Я знала, что высокомерие у него только напоказ, но пользы от моих знаний не было никакой, потому что если так, то загвоздка в том, что он не может просчитать ситуацию или она ему здорово не нравится. Дрянь дело — и в том, и в другом случае.
Я протянула к нему руку:
— Иди сюда, Холод.
— С радостью, Мередит, но к тебе, а не ко всей компании.
Я уронила руку на подушку, так и лежавшую у меня на коленях. Шалфею досталось совсем не то зрелище, какое ему хотелось, и все же он радостно кружил надо мной: обычно я одевалась или хотя бы прикрывалась, когда кормила его. Эльф доказал, что доверять ему не стоило. Я не против определенного внимания, когда мне того хочется, но непрошеные приставания мне не нужны. Раньше я считала, что в присутствии Риса и Холода мне опасаться нечего, но теперь задумалась.
— Ты же согласился, Холод, — напомнила я.
— Я согласился дать ему кровь, но не позволить этому коротышке испытывать на мне свой гламор.
Шалфей проделал пируэт в воздухе и подлетел к стражу:
— Сидхе страшится магии фей-крошек? Вот так загадка!
— Я не боюсь тебя, человечек, но по своей воле никому из фейри не дам применить ко мне магию.
— Разрешить Шалфею гламор — это компромисс, раз уж я отказываю ему в сексе.
— Я ему таких компромиссов не обещал, — заявил Холод, на глазах будто вырастая, расправляя плечи, обретая уверенность. Я знала уже, что чем уверенней он выглядит, тем меньше уверенности испытывает, но он не порадовался бы даже тому, что я это знаю, и не дай Богиня мне объявить об этом вслух!
Рис приподнялся на подушках:
— Можно мне, принцесса?
Я махнула рукой и вздохнула:
— Пробуй, если думаешь, что сумеешь.
— Пусть Шалфей лизнет Холода… — На лице упомянутого господина появилось такое отвращение, что Рис поторопился закончить фразу: — Как он лизнул меня, всего лишь дотронется. Давайте убедимся, вправду ли Холод ощущается как бог.
Мысль была недурна.
— Холод, ты разрешишь Шалфею тебя лизнуть? Ничего больше.
Холод открыл рот — наверное, чтобы сказать "нет", — но я его опередила:
— Я не так много от тебя прошу!
Он подумал еще секунду и коротко кивнул:
— Хорошо.
— Шалфей, — строго сказала я, — только лизнешь, как Риса на кухне, и ничего кроме.
Шалфей подлетел ко мне поближе, чтобы продемонстрировать донельзя ядовитую ухмылку, но кивнул. Я даже не сразу поверила, но он кивнул еще раз и полетел к Холоду.
Холод невольно попятился, но спохватился и шагнул обратно. Большинство сидхе не верили, что кто-то помимо их сородичей может с успехом применить к ним гламор. Это было заблуждением, но очень распространенным. Холод его явно не разделял, и я задумалась, жертвой чьей магии он когда-то пал. Он вел себя так, словно имел основания опасаться фей-крошек.
— Погодите, — сказала я. — Холода когда-нибудь отдавали на пытку феям-крошкам, как Галена?
— Нет, — хором воскликнули Холод и Рис.
Шалфей мотнул головой:
— Убийственного Холода никогда не подавали блюдом на наш пиршественный стол. — Эльф медленно, напоказ облизнул свой маленький ротик. — М-м… Ням!
Холод умоляюще на меня глянул:
— Не принуждай меня!
— К чему не принуждать? Дать ему себя лизнуть, ощутить вкус кожи — не такое большое дело, Холод. Тебя что, провел когда-то гламор кого-то из малых фейри? Это тебя беспокоит? — Не успев договорить, я поняла, что спрашивать так прямо не стоило.
— Никому из фейри меня не провести.
Лицо Холода застыло прекраснейшей из масок — холодной и высокомерной, черты заставили бы рыдать от зависти любого мастера пластической хирургии. Серый шелк халата почти сливался с серебром волос. Будто статуя — слишком прекрасная, чтобы посметь к ней прикоснуться, слишком гордая, чтобы самой снизойти до прикосновений.
Мне нужно было выяснить, в чем дело, но не в присутствии еще двоих мужчин. Я вгляделась в прекрасное лицо, провела взглядом по груди, по животу, представила, что прячется под халатом, — и подумала, что даже будь мы наедине, он не сознался бы в своих тревогах.
— Ну, пробуй же, Шалфей. — В голосе отразились мои усталость и разочарование.
Шалфей скользнул вперед, почти сложив крылья, — скорее упал, чем спланировал. Он остановился у самого лица Холода, молниеносно нырнул и тут же метнулся прочь размытым от скорости цветным пятном. Он уже кружил под потолком, когда Холод шлепнул себя по лбу, — словно предугадал защитную реакцию стража.
Шалфей злобно шипел; я решила поначалу, что Холод его все-таки стукнул, но потом разобрала слова в шипении:
— Он не отличается на вкус от белого рыцаря!
— Ну так возьми кровь у меня и отстань от Холода, — предложил Рис.
Шалфей подлетел к кровати. Он сложил ручонки на груди и топнул ногой по воздуху — как по земле.
— Ах нет! Я уговаривался о крови двоих воинов-сидхе и двоих получу?
— Я дам ему кровь, — буркнул Холод. — Но без гламора. На магию я не соглашался.
Рис взялся возражать, но я тронула его за руку:
— Ты получишь все обещанное, Шалфей, но Холод пусть идет к себе. От него сегодня пользы не будет.
Последние слова Холода задели — всего лишь чуть дернулись веки, но я его уже наизусть выучила, я знала, что это значит.
— Кем ты его заменишь? — с интересом спросил Шалфей, подлетая пониже к моему лицу. — Как насчет Галена? — Он усмехался довольно и злобно одновременно.
— Глупый вопрос, — сказала я. Шалфей состроил обиженную гримасу — не слишком искренне.
— Я не буду больше делить тебя с гоблином. И не хочу пить от Мрака. — Он задумался и в задумчивости приземлился на подушку у меня на коленях. Пурпурный шелк заметно промялся. Шалфей всегда оказывался тяжелей, чем я предполагала или даже чем помнила. — Так, значит, Никка — он один остался.
Я кивнула:
— Решено.
— Ты не спросила Никку, позволит ли он эльфу пить свою кровь, — напомнил Холод.
Я вгляделась в сногсшибательно красивое лицо. Он все же невероятно красив — вопрос только в том, хватит ли мне одной его красоты. Ответ, разумеется, отрицательный.
— Никку мне спрашивать не нужно, Холод. Он придет, стоит мне позвать, и сделает то, что я скажу. Он не станет пускаться в споры — просто сделает то, что нужно.
— А я — нет.
Холод вскинул лицо кверху — воплощенное высокомерие и дерзость. Я вздохнула.
— Я тебя люблю, Холод.
Его взгляд смягчился, неуверенность на миг проглянула из надменной маски.
— Я люблю наши ночи, я так много люблю в тебе — но я стану королевой. У меня будет абсолютная власть над двором. Кажется, ты не понимаешь, что это значит. Это значит, что править буду я, кто бы ни стал королем. Ты слышишь, Холод?
— Тебе нужна марионетка, а не король.
— Нет, мне нужен партнер, который знает, что жизнь — не только пряники, и не заводит бесполезных споров.
— Я себя переделать не смогу, — сказал он тоном, противоречившим каменному спокойствию лица.
— Знаю, — тихо сказала я.
Пару секунд он выглядел совершенно несчастным, но надменность победила. Придворная маска вернулась на место. Он неподвижно смотрел на меня, и уговаривать его было бессмысленно. Передо мной стоял Убийственный Холод — а с холодом не поспоришь. Ищи от него укрытие или умирай.
Он сказал мне холодно как никогда:
— Я пришлю тебе Никку. Я скажу ему только, что ты его зовешь.
— Хорошо.
Я не смогла справиться с холодом в собственном голосе. Я была зла на Холода, зла и разочарована, и не знала, как исправить положение. Тоже мне будущая королева, в собственной личной жизни порядок не могу навести! Плохо дело.
— Спасибо, Холод, — прибавила я.
— Не стоит, принцесса, это всего лишь моя обязанность.
Он повернулся к выходу.
— Не надо, Холод, — сказала я вдогонку.
Он только голову слегка повернул:
— Чего не надо?
— Все принимать на свой счет. Тебя никто не хотел задеть. Некоторые вещи просто приходится делать, и ничего личного в этом нет.
— Мне можно идти?
Я помолилась про себя, чтобы мне хватило терпения на этого невыносимого типа, и сказала вслух:
— Да, и пришли сюда Никку.
Он вышел не оглядываясь; рука у него так и тянулась к пояснице, а значит, там было припрятано оружие. Холод почти никогда не ходил безоружным. В минуты растерянности он непроизвольно хватался за оружие, как иные женщины — за украшения.
— Да-а, — протянул Рис. — Плоховато получилось.
— Больно уж он обидчив нынче, — хмыкнул Шалфей, — и злее обычного.
— Это страх, — мягко сказал Рис.
— Что? — удивилась я.
— Страх, — повторил он. — Чем больше Холод нервничает, тем выше он задирает нос, а "нервы" — всего лишь новый синоним для страха.
— Но чего он боится?
— Меня. — Шалфей прянул в воздух и закружился, словно хвастаясь крыльями и виртуозностью полета.
Рис усмехнулся:
— Напугать ты можешь, но сейчас дело не в тебе.
— А в чем? — спросила я.
— Не знаю, — пожал плечами Рис.
Тут вошел Никка. Распущенные волосы плащом скрывали его тело, но он все же набросил пурпурный шелковый халат. Пурпур ему шел, подчеркивал глубокий карий цвет глаз и красноватый отлив каштановых волос. А кожа казалась темнее — больше шоколада, чем молока.
— Холод сказал, я тебе нужен.
Я объяснила, в чем дело, и он просто согласился. Ни споров, ни обид, никакого протеста — даже скрытого. Это было больше чем приятно, это было именно то, что мне требовалось этой ночью, — хоть что-то простое. Холод в моей постели — это всегда сумасшедшее желание, огромные запросы и яростное наслаждение. Сейчас же требования поменьше, ласки попроще и тихое спокойное удовольствие — это как раз то, что доктор прописал.