Мы трое устроились на подушках, я примостила голову у Риса на плече; Никка сполз пониже, чтобы положить голову мне на живот, его волосы рассыпались вокруг коричневым шелковым покрывалом. Шалфей порхал над нами, похожий на похотливого ангелочка.
— Не многим из фейри предлагался столь роскошный приз!
— Никак не могу решить по твоему виду, на секс ты рассчитываешь или на жратву, — буркнул Рис.
— На то и на другое, не сомневайся! — Шалфей неторопливо подплыл к нам поближе. Рис подставил ему ладонь, но эльф скользнул в сторону. Я тут же, не думая, подняла руку, чтобы не дать ему приземлиться на голые груди. К таким интимным частям я предпочитала его не подпускать.
— Эй, ты ж у нас кровь пьешь, не у Мерри! — вмешался Рис.
— Не тревожься, гуинфор, ты не будешь обойден вниманием, но поскольку я, как и ты, насколько мне известно, отдаю предпочтение женщинам, лучше мне начать с нашей прелестной принцессы. Так получится вернее.
— Меня не звали гуинфор уже очень давно.
— Ты был гуинфор, что значит «белый лорд», и будешь им снова, — торжественно заявил Шалфей.
— Может быть, — усмехнулся Рис, — но эта лесть не объясняет, почему ты приземлился на руку Мерри, а не на мою или Никки.
Шалфей весил не так уж много, фунта два, наверное, но долго держать его на весу мне не улыбалось.
— Он свои чары лучше знает, Рис, дай ему действовать, как он хочет. Я все же хочу поспать этой ночью. Я не то что вы, бессмертные, на моей внешности бессонные ночи сказываются.
Рис подозрительно на меня глянул:
— Что-то мне кажется, что дело не в бессоннице, а в том скорее, что ты переметнулась на другую сторону в этом споре.
— Я вообще не спорила, — напомнила я, — а когда ты еще раз решишь поспорить на мое тело, не спросив меня, лучше подумай хорошенько.
— Ты же все слышала, — удивился Рис.
— Но ты не спросил.
Он опешил на пару секунд, а потом коротко кивнул:
— Черт. Прости, Мерри, ты права. Я виноват.
— Не успел почувствовать себя богом, как манеры уже испортились.
— Прости.
— Это не главное. Лучше в ты за другое извинился.
— За что же?
— Если б я вас обоих сейчас выставила, Шалфей сделал бы все, что я захочу. Ему удовольствие важнее трона.
— К чему это ты? — не понял Рис.
— К тому, что, если б вы пришли ко мне ради секса, а не ради короны, я бы уже уговорила хоть кого-нибудь из вас сойти с заезженной дорожки банального акта.
— Мерри, Кел убьет тебя, если победит в этой гонке. Если он станет королем, тебе не жить. Мы — твоя стража, мы должны защищать твою жизнь любой ценой, даже когда это идет вразрез с какими-то нашими желаниями. Или твоими, если на то пошло.
Шалфей взялся ручонками за мой палец, и от единственного этого прикосновения у меня перехватило горло, и пульс понесся вскачь. Рука по собственной воле поплыла к грудям и легла между ними. Шалфей будто в один миг потяжелел, рука устала его держать.
Рис пытался сфокусировать на нас взгляд и не мог:
— Что это?
— Шалфей, — выдохнула я.
Никка потерся щекой о мой живот, а мне почудилось, что он ласкает меня гораздо глубже, гораздо интимней. Он поднял глаза на меня и Шалфея.
— Что он с нами сделал? — растерянно спросил страж.
— Погладил мне палец, — ответила я.
— Проклятие, — сказал Рис. — О черт.
Шалфей расхохотался тоненько, самодовольно.
— О, это будет потешно!
Рис начал что-то говорить, но Шалфей обвил руками три средних пальца у меня на руке и прижался к ладони неправдоподобно нежной кожей.
— Да спасет нас Консорт, я ловлю твои ощущения. У него такая нежная кожа, нежнее всего, что я трогал…
Шалфей провел волосами по кончикам моих пальцев. Волосы нежнее пуха, словно тончайшая паутина, слишком мягкие для настоящих. От их прикосновения к моим пальцам Никка вздрогнул всем телом, а Рис прижался к моему бедру. Готовый, нетерпеливый.
— Не понимаю… — проговорил Рис севшим голосом.
— Я пыталась тебе объяснить, — сказала я. — Ты не стал меня слушать.
— Почему мы такого не чувствовали, когда он к нам прикасался? — спросил Никка.
— Не знаю.
— Я знаю, — ухмыльнулся Шалфей, скользя вниз по моей руке и усаживаясь верхом на запястье. — Но не скажу.
Он обвил мне запястье обеими ногами, и я вдруг отчетливо осознала, что под его паутинной юбочкой на нем ничего нет. Прикосновение крошечного кусочка плоти показалось мне гораздо интимней, гораздо значимей, чем должно было показаться.
Я чувствовала, как бьется пульс у него в паху. Толчки крови отдавались пульсацией в моем запястье, словно моя собственная кровь отвечала ритму крошечного тела.
— Руку, белый лорд! Теперь я ее возьму.
Только секунду спустя Рис сообразил, что от него что-то требуют. Одну его руку я прижимала к кровати, а другой он прикрывал живот, словно боялся удара.
— Капельку крови, только отведать. Ничего другого, гуинфор, ничего другого.
— Не надо меня так называть, — пробормотал Рис.
— Но ты белый лорд, — возразил Шалфей. — А Белый Лорд, Рука Восторга и Смерти, не боится ничего и никого.
Рис потянулся к малютке-эльфу, медленно, нехотя, растерянный и почти оглушенный чувственным призывом магии Шалфея. Спор был проигран еще до того, как Шалфей дотронулся до стража.
Шалфей у меня на руке походил на резную деревянную фигурку — когда эльфов изображают летящими на травинках. Только стеблем служило мое запястье, и сила Шалфея гнала меня вперед, правила мной, как правят, говорят, бескрылые эльфы стебельками сорванных цветов. Вот интересно, цветам бывает так же хорошо, когда на них летят? Нравится ли им, когда их срывают с корней и бросают в ночное небо?
Шалфей обнял ладошками палец Риса, прижался к кончику пальца алым ротиком, похожим на расцветающую розу. Я ловила стук сердца Риса, словно музыку откуда-то издалека, басовый ритм, который слышишь ночью за стеной, лежа в постели, и не можешь понять, откуда он доносится. Шалфей, не отрывая рта от кожи Риса, приоткрыл губы.
Рис вскрикнул:
— Нет!
Шалфей чуть отвел голову и воззрился на стража блестящими черными глазенками:
— Предашь ли ты клятву, белый лорд? Ужель твоя доблесть покинет тебя пред лицом единственного эльфа-крошки?
Я видела, как бьется жилка на шее Риса — быстро-быстро.
— Я забыл, какими вы были, — выдавил он.
— Что-что забыл? — переспросил Шалфей, водя губами по пальцу Риса.
Рису пришлось сглотнуть, прежде чем ответить.
— Забыл, что прежде вы были отдельным двором и что сила не от роста зависит.
Шалфей хихикнул.
— А помнишь, что еще мы умели?
— Ваш гламор пьянил нас, как пиво в субботний вечер.
— Да, белый лорд, да, и потому оба двора нас терпели. — Его губы потянулись к пальцу Риса, и следующие слова он произнес, уткнувшись в кожу: — Безымянное вернуло многое, и не только вам.
Зубы вонзились в плоть Риса.
Спина стража выгнулась, голова запрокинулась, глаз закрылся. Я укол боли едва ощутила — как отдаленную вспышку удовольствия.
Никка пополз вверх, извиваясь, пока едва не коснулся лицом ноги Шалфея. Страж схватился за мою талию словно в испуге — а может, в нетерпении. По одной его позе я поняла, что он тоже улавливает отголоски наслаждения и боли Риса.
Шалфей потянул в себя кровь, и я почувствовала, как он ее высасывает. Я хорошо уже знала по себе, как это бывает, как к паху протягивается тонкая, длинная нить прямо от крошечного ротика, целующего кончик пальца. Каждым движением языка и губ Шалфей возбуждал органы, которых он никак не мог касаться через точечную ранку на пальце.
Пульс Шалфея бился вместе с жилкой у меня на запястье, быстрее, быстрее, чаще и чаще, и к нашему ритму присоединился еще один. Словно мы с Шалфеем заставили сердце Риса прыгнуть ему в руку, и Шалфей почти захлебывался густым, мощным прибоем крови белого стража. Я чувствовала, как стук сердца Риса отдается по телу эльфа, словно тот — камертон, резонирующий, вибрирующий проводник между двумя нашими трепещущими сердцами.
Рис прижался ко мне крепче. Пах его вжимался мне в бедро, и, кажется, почти против его воли он начал двигаться. Я чувствовала, как он трется о мое бедро. Двое мужчин вошли в ритм. Я ощущала, как всасывается в Риса эльф, и на каждый глоток Рис вжимался в меня, вбуравливаясь в тело, словно пытался найти новый путь.
Рис засиял тем белым светом, что жил внутри него. Трехцветный глаз лучился голубым неоном. Губы раскрылись, Рис потянулся ко мне, и едва он меня поцеловал, моя магия рванулась вверх, так что, когда страж отвел голову, магия звездным мостом натянулась меж нами. Мое тело мерцало белым светом, словно я проглотила луну и ее сияние лилось сквозь мою кожу.
Шалфей между нами казался статуэткой из чистого золота, жилки в его крыльях сияли, как витраж в потоках солнечного света. Он не был сидхе, но сила есть сила. Несколько мгновений я видела, как пульсирует его алый рот, словно он и впрямь держал в губах сердце Риса.
Никка начал мягко светиться, рисунок крыльев на его спине едва заметно мерцал розовым, кремовым, голубым и черным. Его магия едва показалась, это был лишь ее рассвет.
Рука Риса сжалась у меня на плече, пальцы вонзились в кожу; я чувствовала, как хочется ему сжать в другом кулаке хрупкое тельце Шалфея. Рис дышал все чаще и быстрее, и вот он выгнулся дугой, запрокинув голову. Расплавленное сияние лилось у него под кожей — как проливается кипящим фосфором ослепительный свет в разрывы туч. Белые кудри взвихрились у лица под ветром собственной магии стража и подернулись сиянием, словно кто-то горящей волшебной палочкой провел по прядям. Глаз распахнулся, и я успела заметить, как кружатся неоново-синие кольца — будто смерч, готовый обрушиться на меня, на всех нас. И тут Рис ударился об меня с такой силой, что мне стало больно, — и я пришла в себя, а сила чуть поутихла, именно так, как было нужно. Страж вскрикнул — за миг до того, как пролиться на меня жгучей волной, хлынувшей и оросившей мое бедро.
От этих ощущений спина у меня выгнулась, рука простерлась куда-то вверх, я корчилась и извивалась на кровати, но не могла сдвинуться с места, запертая между тараном тела Риса и обвивавшим талию и ноги Никкой.
Пульс Риса стал тише в моих жилах, замедлился, а потом пропал так внезапно, что я испугалась. Мне пришлось открыть глаза и убедиться, что страж здесь, что он жив. Странно, я ведь чувствовала, что он по-прежнему прижимается ко мне всем телом, — но мне нужно было еще его сердцебиение, которым я ненадолго завладела. Рис лежал рядом со мной в изнеможении, спутанная грива закрыла лицо, гладкая шея обнажена — и под тонкой кожей на горле бьется жилка, будто попавшая в западню. Магия стража поблекла, как луна, скрывшаяся за облаками.
Я хотела спросить, все ли с ним хорошо, но от ощущения пульса в теле Шалфея слова замерли у меня на губах, и я повернулась навстречу сверкающему взгляду маленьких черных глаз. Золотое сияние Шалфея не поблекло — наоборот, он сиял ярче, чем когда-либо, крылья многоцветным всполохом обрамляли пламя его тела. Лицо горело не столько вожделением, сколько яростью, триумфом и силой.
— Что бы ни пожелала моя госпожа, пусть будет по ее желанию, — прохрипел он.
Никка протянул вперед дрожащую руку, и Шалфей расхохотался:
— О, как ему невтерпеж! Я счастлив!
— Не злорадствуй, — одернула его я. Голос был неустойчивый, как будто я еще не совсем пришла в себя.
— Ах, но как же иначе? Доннан выразил мне высочайшую хвалу.
— Доннан? — переспросил Никка и покачал головой. — Я никому не главарь и не главарек, Шалфей, какие б волосы у меня ни были[3].
Голос у него подрагивал, но сквозь слабеющую дымку гламора — наш с Рисом лунный свет едва пробивался, словно сквозь полог леса, — я видела, что Никка определенно не желал называться никогда не принадлежавшим ему титулом.
— Твоя воля. Пусть будет Никка, — сказал Шалфей. Он ухватил пальцы Никки и потянул его руку к моей, так что ладонь стража оказалась между моими пальцами и телом эльфа. Ладонь была горячей — и скользила по моей руке. От этого невинного прикосновения гаснущий свет моей кожи вспыхнул заново — словно луна решила дважды взойти за эту ночь.
Шалфей втащил руку Никки себе на колени и потянулся к запястью маленьким пухлым ротиком. Он запечатлел на запястье стража алый поцелуй — как раз там, где под кожей бьется голубая жилка, так близко к поверхности, что похожа на нетерпеливую любовницу, жаждущую отдаться.
Никка подвинулся вверх, полулег на меня, перенеся часть веса на другую руку; я бросила на него быстрый взгляд и увидела его — полным золотистого света, что уже начал исходить из светло-коричневой кожи стража, как будто внутри него взошло солнце. Я чувствовала магию Никки, она трепетала надо мной, словно натянутая в воздухе завеса жара. Волшебство Шалфея застало Риса врасплох, но Никка учел чужую ошибку — если это была ошибка — и использовал собственную силу, чтобы противостоять гламору.
Шалфей прокусил кожу запястья, и боль отвлекла Никку, заставила ахнуть и закрыть глаза, но он по-прежнему удерживал тело на весу надо мной. Я не чувствовала сердцебиение Никки так, как это было с Рисом. Никка боролся с гламором.
Я скользнула рукой по груди Никки, по животу вниз.
Мое прикосновение выгнуло спину стража, нарушило его концентрацию. Гламор Шалфея затопил нас обоих, и кровь, мчавшаяся в моих венах, белым светом рванулась сквозь кожу, вихрем взметнула волосы. Кожа Никки стала густо-янтарной, золотистой, цвета темного меда — если бы мед мог гореть. Потому что он горел, пылал золотым светом, которого мне еще не случалось у него видеть. Гламор Шалфея словно сдернул с него кожу — и обнажил чистую силу.
Золотистая сила побежала наперегонки с моей магией, моим телом, моим наслаждением, и сияние Никки лилось впереди моего, перекликалось с ним, разгораясь все ярче и ярче, пока комната не наполнилась тенями от нашего сияния, тенями, которым не было места в этой комнате, словно наш огонь обрисовал контуры того окружающего, что не имело ничего общего с этой комнатой, и этой постелью, и этими телами. Магия рванулась из нас — дикая и свободная, — и Шалфей пылал в самой ее середине.
Я вернулась в собственное тело, вопя и брыкаясь, колотя по кровати, по мужчинам, по всему, до чего могла дотянуться. Я чувствовала, как мои ногти полосуют чью-то плоть, и мне этого было мало. В чувство меня привели три обстоятельства: обжигающий поток крови на лице, неутихающий вопль Никки и ощущение крыльев под ладонями. Где-то в подкорке я не хотела порвать крылья Шалфея, будто выросшие под моим прикосновением.
Кто-то схватил меня за руки, завел их мне за голову, прижал к подушке — и я не сопротивлялась. Я ничего не видела. Кровь залила мне глаза и склеила веки, ресницы пропитались кровью. Слишком много крови для чуточку жестковатого секса. Я бешено заморгала — и подумала, что у меня двоится в глазах. Надо мной неоном светились две пары крыльев. Одна принадлежала Шалфею — теперь ростом почти с меня, он меня придавил к кровати, — но вторая была больше, чуть ли не больше всей меня, коричнево-кремовая, окаймленная розовым, с красно-синими глазками на каждом крыле. Эти вторые крылья еще не развернулись полностью — как у бабочки, только что покинувшей куколку.
Я смотрела вверх — прямо в лицо Никке. Лицо, застывшее наполовину в гримасе страдания, наполовину в экстазе и совершенно растерянное. На всех нас сверкала кровь, светилась расплавленными рубинами, мерцала магией, еще парящей в воздухе. Кровь принадлежала Никке — вылилась, когда крылья вырвались из его спины.
За руки меня держал Рис, постаравшийся, правда, отодвинуться от нас как можно дальше. Он был заляпан кровью, но кровь впитывалась прямо под моим взглядом, словно сама кожа ее поглощала.
— Я думал, ты порвешь им крылья, — объяснил он, в голосе еще различался страх. Интересно, сколько же глоток вопило под конец.
Кровь будто стекалась к Рису. Он пил силу этой странной крови из этих странных ран.
Никка и Шалфей прижимали меня к кровати своим весом, хотя Шалфей был ближе к середине тела, а Никка с меня почти сполз. Я загляделась на крылья — словно витражи, светящиеся сами по себе. Крылья Никки расправлялись на глазах, росли с каждым ударом его сердца.
Губы Шалфея были перемазаны растаявшими рубинами. Я никогда не видала, чтобы кровь так сияла. Шалфей нагнулся ко мне, и я почувствовала силу — не только его гламор и не магию Никки, но силу самой крови. Эльф поцеловал меня, и сила обожгла мне кожу, заставила поднять лицо навстречу поцелую, и мы впились друг в друга. Он пил из моего рта, словно из цветка, и я пила из его губ, словно из чаши. Мы пили, сосали, вылизывали силу из ртов друг друга.
Когда мы прервали поцелуй, кровь почти исчезла — как будто не была кровью. Рис казался вырезанным из белого света, а глаз его горел словно синее солнце. Он стек с постели, мотая головой.
— Хватит с меня, благодарствую. Остальное я просто посмотрю.
Не знаю, что бы я ответила, если б вообще нашла какие-то слова, но кто-то из мужчин в постели дернулся, и я повернулась к ним.
Я потянулась потрогать волосы Шалфея. Когда он был крошечным, волосы были очень мягкими, но сейчас они были мягкими невероятно — я всего лишь запустила пальцы в этот дивный шелк и тут же изогнулась всем телом от наслаждения.
Никка вскрикнул, и я подняла к нему взгляд, следя, как уходит из его глаз страх, поглощаемый чувством более темным — и более ярким. Глаза Никки светились, когда он потянулся ко мне губами. Шалфей чуть подвинулся, позволяя Никке отведать меня. Страж лизнул мой рот изнутри, словно чашу, из которой он пытался добыть последние капли напитка.
Я скользнула руками по телам обоих мужчин одновременно. Кожа Шалфея на ощупь казалась теплым шелком. Кожа Никки была горячей, жарче. Шалфей вздрогнул и изогнулся, невозможно мягкий и твердый одновременно. Но Никка был весь словно сгусток силы, мне трудно было различить хоть что-то, кроме рокочущего ритма магии внутри его тела.
Шалфей взгромоздился на меня, шепча прямо в кожу:
— Помнишь ли свое обещание, принцесса?
— Да, — прошептала я, — да.
Я смотрела, как Шалфей надвигается на меня, видела, как близится к лицу его упругая плоть. Крылья Шалфея закрывали Никку, так что страж был полускрыт многоцветной завесой. Его собственные крылья почти совсем уже раскрылись — огромные, изогнутые, сияющие красками.
Шалфей тронул меня за лицо, привлекая к себе внимание. Я никогда еще не видела его нагим в полный рост. Он притронулся к моим рукам, остановив их скольжение по своему телу.
— Осторожнее, Мерри, или это случится раньше, чем я узнаю сладость твоего рта.
Я ощутила скользнувшие под мои бедра руки Никки, почувствовала, как он приподнимает меня.
— Да, Мерри, скажи "да"! — Голос у него был хриплым от желания, но я знала, что скажи я "нет", и он остановится. Только я не сказала "нет".
Я выпустила Шалфея настолько, чтобы сказать:
— Да, Никка, да.
Я чувствовала, как Никка бьется в меня, руки скользят дальше мне под спину, поднимают меня выше, держат, обдавая жаром.
Я закричала, но сладкая плоть в моем рту заглушила звук. Никка держал меня на уровне своих бедер, помогая мне изогнуться так, чтобы Шалфею было легче.
Крылья цветным морем мелькнули надо мной, словно паруса волшебных кораблей, и я ощутила, как растет внутри меня теплая тяжесть, заполняя меня словно бассейн водой, по капле наслаждения на каждом размахе.
Шалфей сиял, как солнечный луч, более темный свет Никки я ловила лишь временами, он сиял, словно солнце проглотило что-то коричневое и стремилось выплеснуть его светом. Мою кожу они превратили в белоснежное кипение, и белое пламя плясало на мне, и что-то зелено-золотое тоже, и я поняла, что это мои глаза сияют так ярко, что бросают зеленые отсветы на подушки.
Я снова и снова глотала солнечный луч, и солнце било мне между ног, и над всем этим блистали крылья, танцевали краски, бежали по воздуху — пока я не увидела, что комнату заполонили бабочки, созданные из магии и неонового свечения.
Когда я пришла в себя, Шалфей лежал на боку, скорчившись и зажав мою руку. Никка рухнул на меня ничком, придавив ноги, крылья изгибались над его спиной, ягодицами и бедрами, а изящно выгнутый длинный "хвост" одного из нижних крыльев свесился с кровати, едва не касаясь ковра.
Я не слышала ничего, кроме грохота крови в собственных жилах. Слух возвращался постепенно, и первое, что я расслышала, — дрожащий смешок Шалфея. Кажется, он спросил: "Как сидхе выживают после такой любви? Меня она убила бы за месяц". Он повернулся ко мне, и я увидела его глаза.
По краю радужки остался блестящий черный цвет, но внутри шло кольцо угольно-серого, а в нем — кольцо нежнейшего бледно-серого цвета.
Я смотрела в трехцветные глаза Шалфея и думала, что он скажет, когда увидит себя в зеркале.
Доннан (Donnan) — уменьшительная форма от гэльского корня "donn", означавшего "вождь", "предводитель", второе значение — "человек с каштановыми волосами".