Полчаса спустя шутка не смешила вовсе. Впрочем, когда перед тобой маячит пресс-конференция с вопросами, на которые нельзя ответить правду, — мало что может рассмешить по-настоящему.
На летном поле нас взяли в кольцо полицейские города Сент-Луис — в количестве, которого мне раньше видеть не приходилось. Кольцо стражей вокруг меня, кольцо полицейских вокруг стражей… Я себе казалась крохотным цветочком за огромным забором. В другой раз надену каблуки повыше.
Мы вошли в зал для встречающих частные рейсы и соединились с еще одной группой стражей. Я из новеньких хорошо знала только Баринтуса. Заметила его, когда полицейские на секунду расступились: он мелькнул между черной спиной Дойла и коричнево-кожаной Галена. Холод шел за мной следом, в подметавшей пол шубе из серебристых лис. Я ему намекнула, что ради этой шубы погибло слишком много зверей, но он ответил, что носит ее лет пятьдесят, а тогда на владельцев меховых пальто так косо не смотрели. А еще он потрогал мой длинный кожаный плащ и заметил:
— Может, не будешь упрекать меня, когда на самой надето полкоровы?
— Но я ем говядину, так что носить кожу — это просто экономично, используется все животное целиком. Ты же лис не ешь.
Лицо у него приобрело непонятное выражение.
— Ты даже не представляешь, что мне случалось есть.
Что на это сказать, я не придумала. Кроме того, как только мы вышли из самолета, январская стужа ударила в лицо будто молотком. Перелет из Лос-Анджелеса в Сент-Луис посреди зимы вызвал почти физическую тоску, я даже споткнулась на трапе. Холод, потеющий в своей аморальной шубе, успел меня подхватить. Мех всегда теплей, чем кожа, даже если на подкладке. И все же я укуталась поплотнее в плащ, натянула кожаные перчатки и проследовала по трапу, а Холод держал меня за локоть голой рукой. Он отпустил меня, когда я ступила на твердую землю, и мои телохранители тут же рассыпались в кольцо. Шалфей и Никка прикрывали тыл. Много помощи от Никки при внезапном нападении ждать не приходилось — во-первых, огромные крылья мешали ему двигаться, он к ним не привык, и во-вторых, он кутался в плед. Сидхе не могут замерзнуть насмерть, но нередко чувствительны к холоду. Никка олицетворял весеннюю энергию, холод он переносил с трудом. Крылья у него за спиной обвисли, как побитые морозом цветы.
Рис выругался вполголоса:
— Надо было прикупить пальто потеплее.
— А я тебе что говорил? — хмыкнул Гален, хотя сам наверняка мерз в кожаной куртке. В такую чертову стужу нужно носить что-то, прикрывающее ноги и зад.
Из нас, не обзаведшихся шубами, теплее всех было Китто — в парке небесно-голубого цвета, не особенно красивой, зато теплой.
В зале прилета было достаточно тепло, чтобы у меня запотели очки. Я их сняла и разглядела в толпе мерцающие волосы Баринтуса. Они не так блестели, как у Холода — мало кто из сидхе мог таким похвастаться, — но в своем роде были просто уникальны.
Волосы у него были как океанские волны. Умопомрачительная бирюза Средиземного моря, насыщенная синева Тихого океана, синевато-серый цвет моря перед штормом, переходящий в иссиня-черный — цвет глубоких холодных вод, где течение ворочается тяжело и мощно, как огромные твари из океанских глубин. Цвета лились и перемешивались с каждым поворотом головы, от любой игры света, так что волосы вообще не воспринимались как волосы. И все же это были именно волосы, они спадали плащом до самых пят, во весь его семифутовый рост. Только присмотревшись хорошенько, я увидела, что Баринтус одет в длинное кожаное пальто ярко-голубого цвета, как скорлупа яиц дрозда. Мягкая кожа сливалась по тону с волосами. Страж пошел к нам навстречу, улыбаясь и протягивая руки.
Когда-то он был морским божеством и все еще оставался одним из самых могущественных сидхе, поскольку потерял, кажется, меньше других. Лучший друг и главный советник моего отца. Они с Галеном чаще всех навещали нас, когда мы с отцом покинули двор — мне тогда исполнилось шесть лет. Уехали мы потому, что в этом солидном возрасте я все еще не проявила никаких магических талантов — неслыханная вещь среди сидхе, даже полукровок. Моя тетушка-королева попыталась утопить меня, как топят породистых щенков, не соответствующих стандартам породы. И тогда отец собрал меня и свиту и отправился жить к людям. Тетю Андаис крайне удивило, что он покинул волшебную страну из-за такого мелкого недоразумения. Мелкое недоразумение — именно так она и выразилась.
Синие, с вертикальными щелочками зрачков глаза Баринтуса согрелись искренним теплом, когда он меня увидел. Многие рады были меня видеть — кто из политических соображений, кто из эротических, разные были причины, — но только немногие радовались мне как другу. Он — один из немногих. Он был другом моему отцу, а теперь мне, и я уверена, станет другом моим детям, если они у меня будут.
— Рад снова видеть тебя, Мередит. — Он потянулся взять меня за руки, как обычно делал на публике, но его оттер другой страж, будто между прочим попытался меня обнять, но не тут-то было: Баринтус отдернул его за плечо. Дойл вдвинулся между нами, прикрывая меня, а я шагнула назад так резко, что налетела на Холода. Мех защекотал мне щеку, руки сомкнулись у меня на плечах — Холод был готов передвинуть меня себе за спину, подальше от слишком предприимчивого стража.
Упомянутый страж ростом был примерно на дюйм-два пониже Дойла, то есть до шести футов он все же не дорос. Первое, что бросилось мне в глаза, — это его шуба, а я редко первым делом замечаю в стражах-сидхе их одежду. Шуба стража была сшита из чередующихся широких полос черного и белого меха норки. Противно, когда ради шубы убивают, зверей, но трата меха, чтобы правильно подобрать полосы, — от такого становится просто грустно. Однако шуба очень подходила к цвету его волос, связанных в перекинутый через плечо хвост до колена. В волосах тоже чередовались полосы — черные, бледно-серые, темно-серые и белые, все пряди одинаковой толщины, так что никто не подумал бы, что он просто так седеет. Нет, либо он очень искусно выкрасил волосы, либо не был человеком. А вот темно-серые глаза, хоть и потемнее обычных, все же могли бы встретиться на человеческом лице.
— Что, и приобнять ее нельзя? — спросил он не слишком трезвым голосом.
— Ты пьян, Аблойк! — с отвращением сказал Баринтус, так стискивая плечо этого типа, что пальцы целиком скрылись в полосатом мехе.
— Просто радуюсь жизни, — кривовато ухмыльнулся Аблойк.
— Как он сюда попал? — спросил Дойл, и в низком голосе послышалось приглушенное рычание.
— Королева пожелала послать навстречу принцессе шестерых стражей. Двоих я выбрал сам, но еще трое здесь по ее выбору.
— Но почему этот? — Дойл подчеркнул последнее слово.
— В чем дело? — спросил представитель полицейской охраны. Я бы назвала его высоким, только вот стоял он бок о бок с Баринтусом, а рядом с морским богом мало кто покажется высоким. Седые волосы мужчины пострижены были очень коротко и строго, и лицо казалось слишком голым и напряженным. Удачная стрижка могла бы смягчить резкие черты, но взгляд и поза ясно давали понять, что прическа — последнее, о чем он думает.
Из-за спины полицейского выглянула Мэдлин Фелпс, пресс-атташе Неблагого Двора.
— Не беспокойтесь, майор, все в полном порядке.
Она улыбнулась, продемонстрировав очень белые и очень ровные зубы, а также темно-вишневую, чуть ли не фиолетовую помаду. Губы были накрашены в тон костюму — короткой юбке в складку и приталенному двубортному пиджаку. Наверное, фиолетовый — цвет сезона. Мэдлин такие вещи из виду не упускала. Стрижка у нее была новая — везде очень коротко, но на висках и на затылке оставлены длинные пряди. Волосы ее задевали воротник фиолетового пиджака, хоть короче, чем она, пострижен был только майор. Когда она с улыбкой повернулась к полицейскому, в волосах блеснул фиолетовый блик — вряд ли она покрасилась стойкой краской, но оттеночным шампунем наверняка воспользовалась. На тонком лице — искусный макияж, и хоть она и повыше меня на пару дюймов, для чистокровной смертной она выглядела слишком хрупкой.
— А я бы сказал, что у вас затруднения.
Мне стало интересно, почему это безопасность мне обеспечивает настолько высокопоставленный полицейский. Не скрывает ли от нас королева столько же, сколько мы утаиваем от нее? Глядя на обеспокоенное лицо майора, я подумала: "Вполне возможно".
Мэдлин, улыбаясь по-прежнему, старалась его отвлечь, даже положила руку ему на локоть — но взгляд майора не потеплел. Больше того, он смотрел на руку Мэдлин, пока та ее не убрала.
— Знаете поговорку про утку? — спросил он очень серьезно.
Улыбку Мэдлин на миг сменило удивление, но она тут же улыбнулась опять и покачала головой:
— Извините, не припомню.
— Если что-то выглядит как утка, крякает, как утка, и переваливается, как утка, то это и есть утка.
Мэдлин снова изобразила удивление, но слишком доверять этому выражению не стоило. Она спекулировала на своей хрупкости и миловидности, и только в редкие моменты удавалось понять, насколько она на самом деле деловая, расчетливая и умная.
Мне никогда не нравились женщины, скрывающие ум. Я считаю, что они этим вредят всем другим женщинам.
— Майор хочет сказать, что если что-то выглядит затруднением, звучит как затруднение и ведет себя как затруднение, то это затруднение, — сказала я.
Майор, у которого на беджике значилось "Уолтерс", посмотрел на меня холодными серыми глазами. Впрочем, обычной коповской непроницаемости во взгляде не было — что-то его здорово злило. Но что? Глаза чуточку смягчились: то ли ему понравилось, что я прервала танцы вокруг вежливости, то ли злился он не на меня.
— Принцесса Мередит, я майор Уолтерс, и я отвечаю за вашу безопасность, пока вы не проследуете на земли сидхе.
— Но, майор, — вмешалась Мэдлин, — вы делите полномочия с капитаном Баринтусом, именно таково условие королевы.
— Двух начальников быть не должно, — отрезал майор, — если не хотите завалить дело.
Он глянул на Аблойка, потом на Баринтуса — во взгляде отразилось откровенное недовольство тем, как последний распустил своих людей. Чего не знал майор и чего никто из нас никогда не признал бы при чужих — это что во всех неурядицах обычно виноваты были королева Андаис или ее сыночек. А поскольку принц Кел все еще был надежно заперт, то вина лежала целиком на королеве.
Даже вообразить не могу, по каким резонам она послала Аблойка туда, где будет полно журналистов. Эйб страдал всеми зависимостями, какие существуют, — алкоголь, табак, наркотики… Он не разбирал. Когда-то давно он был виднейшим куртизаном Благого Двора, распутником и соблазнителем. Благие его изгнали — он выбрал себе женщину не по чину, — а Андаис поставила ему условие, чтобы принять к Двору Неблагому. Вступить в ее гвардию. А значит, Эйб мгновенно перешел от крайне насыщенной любовной жизни к полному воздержанию. Он принялся пить, а когда изобрели наркотики покруче — пристрастился к ним. К несчастью для него, сидхе практически не способны испытать полное воздействие алкоголя или наркотиков. Можно напиться, но не вырубиться. Не удается достичь точки, когда душевную боль сменяет блаженное забытье. Все, чего добился Эйб, — он опустился и приобрел привычку едва ли не ко всем наркотикам. Мой отец ко мне его не подпускал, а тетка презирала, считала слабаком. Так что она столетиями держала это недоразумение подальше от глаз, на мелких поручениях. Зачем же теперь посылать его сюда, на публичное мероприятие? Это казалось глупо. Не то чтобы Андаис всегда поступала очень умно, но к формированию общественного мнения она подходила как идеальная королева. Пьяный страж производит плохое впечатление. Доверить пьяному стражу жизнь принцессы, наследницы трона, — не просто произведет дурное впечатление, это беспечность и халатность, а беспечной Андаис не была никогда.
— Я заслужил право здесь находиться, Мрак. Можешь поверить, — сказал Эйб. Ухмылка исчезла, а темно-серые глаза вдруг стали очень трезвыми.
— Как это — заслужил? — спросил Уолтерс.
Ни мне, ни другим стражам спрашивать не было нужды. Заслужил — значит сделал что-то ненавистное для него, но приятное для королевы. Чаще всего связанное с сексом или болью, или и с тем, и с другим. Стражи не рассказывали об унижениях, которым их подвергала королева. В старой поговорке говорится, что к желанной цели поползешь по битому стеклу. С королевой поговорка могла осуществиться буквально. Что сделает человек, чтобы положить конец векам воздержания? И чего не сделает?..
Наверное, что-то на наших лицах отразилось, потому что Уолтерс помрачнел еще больше:
— Что вы от меня скрываете?
Баринтус и Дойл ответили ему непроницаемыми взглядами, отработанными за века дворцовых интриг. Я отвернулась к Холоду, пряча лицо от майора. У меня кончились запасы непроницаемости.
Холод обнял меня за плечи и распахнул шубу, чтобы я скользнула под нее. Наверное, многие решили бы, что он пользуется моментом привлечь меня поближе, но я знала — так ему проще достать пистолет или нож, если понадобится. Обнять меня было приятно, но долг у стражей на первом месте.
Я нисколько не обижалась — как-никак это мою жизнь они защищают.
— Насколько мне известно, майор, — ответил Баринтус, — мы не скрываем от вас ничего, что могло бы повлиять на эффективность вашей работы.
Уолтерс едва ли не улыбнулся.
— Вы не отрицаете, что скрываете от меня информацию? Скрываете от полиции?
— Зачем же отрицать? Вы слишком умны, чтобы думать, что мы расскажем вам абсолютно все, что знаем.
Майор посмотрел на Баринтуса уже добрее:
— Спасибо, что предупредили. Так вам присутствие этого Эйба не нравится?
— Не могу спорить.
— Так почему же он здесь?
Мэдлин попыталась вмешаться:
— Майор, нам давно пора готовиться к пресс-конференции.
Майор ее будто не слышал:
— Почему он здесь?
Баринтус моргнул, быстро мелькнуло третье веко — прозрачная пленка, помогавшая ему держать глаза открытыми под водой. На суше движение третьего века выдавало его беспокойство.
— Вы же слышали, что Аблойка назначила королева, а не я.
— Но почему она послала сюда пьяного?
— Протестую, — заявил Аблойк, качнувшись в направлении майора.
Уолтерс повел носом:
— Выхлоп смертельный.
— Всего лишь доброе шотландское виски, — сказал Аблойк.
Баринтус схватил его за плечи.
— Нам нужно кое-что обсудить приватно, майор Уолтерс. Уолтерс сухо кивнул и отозвал своих людей в сторону.
Двоих он попытался оставить, но Баринтус попросил забрать и их:
— Поставьте их на обе двери — снаружи, если хотите, — только чтобы они не пытались подслушать.
— За дверями они вас не услышат, если вы орать не станете.
Баринтус улыбнулся:
— Постараемся не орать.
Уолтерс махнул своим копам, и Дойл сказал им вдогонку:
— Придержите дверь для миз Фелпс, пожалуйста.
Мэдлин взглянула на него большими глазами, удивленно приоткрыв ротик. Разыгрывала удивление, слишком быстро она среагировала.
— Ну, Дойл… — Она положила ухоженную ручку на его кожаный локоть. — Мне же нужно подать вас на пресс-конференции в самом лучшем виде!
Он посмотрел на нее почти так же, как Уолтерс недавно, разве что еще выразительней. Она сняла руку и отступила на шаг. На секунду выглянула настоящая Мэдлин: упорная и безжалостная. Свой козырь она выложила с заострившимся от злости лицом:
— Королева дала мне приказ проследить, чтобы на пресс-конференции вы все выглядели восхитительно. Когда она спросит, почему я этого не сделала, я могу сослаться, что вы пошли против ее приказа?
Больше чем другие смертные, имевшие дело с двором, она знала, на что способна королева, — и знанием умело пользовалась.
Я повернулась в руках Холода, выглянув из меха:
— Мы не идем против приказов королевы.
Она взглянула на меня едва ли не презрительно. Мэдлин уже семь лет пользовалась расположением королевы. Семь лет в лучах абсолютной власти, которую имела королева над существами, способными одним щелчком свернуть Мэдлин шею. Под защитой Андаис она чувствовала себя в полной безопасности. И в общем, правомерно. До некоторых границ. Пора напомнить ей, где проходят границы.
— Это очень ответственная пресс-конференция, Мередит. — Она даже не трудилась называть мой титул, когда нас не слышали другие смертные. Взгляд ее перебежал с любимой потертой куртки Галена на куцую черную курточку Дойла и наконец на слепяще-яркую парку Китто. Губы поджались — едва заметно. — Не вся одежда годится, прически не вполне в порядке, и макияжа на вас, Мередит, безусловно, недостаточно, если предстоит фотосессия. Косметика и одежда у меня с собой. — Она направилась к двери — за упомянутыми аксессуарами, видимо.
— Нет, — сказала я.
Она оглянулась с такой надменной миной — любому сидхе на зависть.
— Я могу связаться с королевой по сотовому телефону, но я уверяю вас, Мередит, что выполняю ее приказ. — И она правда вытащила телефон из внутреннего кармана — крошечную игрушку. Он нисколько не портил вид блейзера.
— Твои действия сейчас противоречат ее приказу, — сказала я. Я знала, что кажусь слишком маленькой, почти ребенком, выглядывая из пушистого меха. Но сейчас, с Мэдлин или ей подобными, меня это не волновало — чуть ли не впервые в жизни. Нет нужды демонстрировать силу. Здесь и малого хватит.
Она помедлила в нерешительности:
— Не может быть.
— Разве тетя велела нам заняться нарядами, едва мы войдем в помещение с мороза? Это ее точный приказ?
Она прищурила искусно подведенные и накрашенные глаза.
— До подробностей не доходило. — Голос был неуверенный, но деловые интонации тут же вернулись. — Но после конференции вам нужно будет еще раз переодеться к банкету. Время назначено, и королева не любит ждать.
Она нажала на кнопку и поднесла телефон к уху.
Я шагнула вперед из уютного Холодова тепла и прошептала ей в свободное ухо:
— Я наследница трона, Мэдлин, а ты ведешь себя со мной вызывающе. Я бы на твоем месте задумалась о своем поведении, если б хотела сохранить работу.
Я расслышала из трубки голос секретаря своей тетушки, но не его слова.
— Прости, ошиблась кнопкой, — прощебетала Мэдлин. — Да, они прибыли. Определенные сложности есть, но мы со всем справимся. Да-да, прекрасно.
Она убрала телефон и попятилась от меня точно так же, как пятились люди от Андаис или Кела. Испуганно попятилась.
— Я подожду за дверью. — Она облизнула губы, взглянула на меня искоса. Не такой уж она прожженный политик. Кое-кто из тех, кто прежде пытался меня убить, теперь улыбались мне в лицо и поддакивали, представляясь лучшими друзьями. Мэдлин до таких высот двуличия не дотягивала, что изменило к лучшему мое мнение о ней.
У дверей она задержалась:
— Но поторопитесь, пожалуйста. У нас действительно очень напряженный график, а королева сказала — цитирую, — что приготовила наряды на сегодняшний вечер для всех. Она хочет, чтобы к пиршеству все переоделись.
И она вышла, не оглянувшись, словно не хотела, чтобы я видела выражение ее глаз.
Когда дверь за ней плотно закрылась, Гален спросил:
— Что это ты ей сказала?
Я пожала плечами и опять прижалась к Холоду.
— Напомнила, что как наследница трона я имею определенный вес в решении кадровых вопросов.
Гален качнул головой:
— Она даже побледнела. Всего лишь от угрозы увольнения?
— От угрозы изгнания из волшебной страны, Гален.
— Но она же не одержима эльфами, — непонимающе нахмурился он.
— Не до зависимости, и все же ее реакция ясно сказала, как она дорожит своим особым положением среди нас. Она не хочет потерять возможность касаться плоти сидхе, даже если это лишь случайные касания.
— Ты думаешь, это так важно знать?
— Это значит, что у нас есть рычаг давления на Мэдлин, которого раньше не было. Вот так все просто.
— Совсем не просто, — сказал он.
Я посмотрела в его честные глаза — он почти страдал, осознавая, что я его опережаю, превосхожу в чем-то. Может, мне никогда не пригодится информация о том, что Мэдлин достаточно дорожит работой, чтобы угождать мне, а может, и пригодится. Каждый клочок информации — о чьей-то мельчайшей слабости или преимуществе, о доброте, о жестокости, о тщеславии — мог оказаться жизненно важным клочком. Я научилась ценить любое проявление симпатии или лояльности, даже если они вызваны были всего лишь желанием угодить всем возможным хозяевам. Мэдлин не станет хуже относиться к Келу, когда его освободят, но теперь она будет относиться к нам одинаково, а это уже кое-что.