Ситхен казался всего лишь заснеженным холмом, и таким он и был — если не знать, как пройти внутрь. Но конечно, как и все в стране фейри, ситхен был не совсем таким, каким казался.
Чтобы войти в ситхен, нужно было, во-первых, найти дверь, а во-вторых, суметь ее открыть. Если ситхен находился в игривом настроении, дверь постоянно перемещалась. Можно было часами за ней гоняться по периметру холма. А может, он только со мной так забавлялся, потому что стоило Кэрроу положить руку на снег, и послышалась мелодия. Ее не удавалось запомнить, и даже не понять было, то ли это пение, то ли звучание музыкального инструмента, — и все же мелодия была прекрасна. Она заменяла дверной звонок, хотя не столько сообщала хозяевам о вашем прибытии, сколько давала знать вам, что вы отыскали дверь. Если музыки не слышно — значит не в том месте вы ее ищете. Кэрроу послал требуемый магический импульс, и дверь возникла из ниоткуда. Точнее, проем — потому что двери как таковой не было. Просто отверстие, достаточно большое, чтобы мы вошли по четверо в ряд. Дверь как будто всегда знала, как широко нужно раскрыться — чтобы танк проехал или чтобы бабочка пролетела.
Сумерки сгустились почти до полной темноты, и бледный свет из двери показался ярче, чем на самом деле. Баринтус внес меня под свет. Мы оказались в коридоре из серого камня, достаточно широком, чтобы упомянутый танк спокойно продолжал движение по крайней мере до первого поворота. Ширина коридора не менялась в отличие от размера двери. Это было одно из немногих постоянных мест в ситхене — все прочее менялось по капризу ситхена или королевы. Словно каменный игрушечный домик, где можно хоть целые этажи переставлять с места на место. Трудно было угадать, куда тебя выведет знакомая дверь. Это то раздражало, то восхищало, а чаще и то, и другое сразу.
Вход закрылся, как только шедший последним Холод переступил порог. Остался только серый камень стены — дверь изнутри было найти не проще, чем снаружи. Белый свет лился ниоткуда и отовсюду, ровнее, чем свет факелов, но мягче электрического. Я когда-то спросила, что это за свет, и мне ответили — свет ситхена. На мое возмущенное: "Но это же не объяснение!" я услышала: "Больше знать и не нужно". Порочная логика во всей ее неприглядности, но наверное, другого ответа попросту не было. Вряд ли кто-то из еще живущих помнит, откуда взялся этот свет.
— Так и понесешь принцессу прямо к королеве, Баринтус?
Мечи вылетели из ножен с тихим металлическим шипением — так шипят капли дождя, падая на раскаленную землю. Пистолет появляется из кобуры много тише. И пистолеты, и мечи направились на звук голоса, а часть, на всякий случай, — в обратную сторону, к невидимой теперь двери. Мы с Баринтусом мгновенно оказались в центре отлично защищенного круга.
Говоривший улыбался. Стоящий рядом с ним — нет. Улыбка Иви была откровенно издевательская. Впрочем, чаще всего издевался он над самим собой. Он был высок, не ниже Дойла и Холода, но тонок как тростинка и изящен, как танцующие на ветру тростниковые стебли. Я бы предпочла, чтобы плечи у него были пошире, но из-за худобы он казался еще выше и еще изящней. Тонкие прямые волосы доходили ему до пят. Волосы составляли самую примечательную черту его внешности: зеленые, скорее даже темно-зеленые, и будто прочерченные белыми прожилками. Только когда Иви подходил поближе, становилось видно, что на волосах будто нарисованы листья плюща[5]. Иви шагнул к нам, и листья словно взметнулись под ветром и улеглись опять, когда напарник схватил его за руку и дернул назад. Иви, наверное, так и полез бы на все эти клинки и пистолеты с улыбкой на губах и злой иронией в глазах. Когда-то я считала его легкомысленным, но постепенно я научилась видеть его печаль, начала понимать, что не легкомыслие это было, а отчаяние. Что бы ни соблазнило его вступить в ряды Воронов королевы, вряд ли сделка оправдала его ожидания.
Удержавшая его рука принадлежала Готорну. Его черные густые локоны спадали ниже колен, роскошную массу волос удерживал серебряный обруч. Свет играл зеленью в черных локонах, когда он поворачивал голову. С широких плеч до самых ног Готорн был укутан плащом цвета сосновой хвои — густо-зеленого роскошного цвета, — заколотым у плеча серебряной фибулой.
— В чем дело, Мрак? — спросил он. — Мы ничем вам не угрожали.
— Что вам здесь нужно? — спросил Дойл в ответ.
— Королева послала нас навстречу принцессе.
— Почему только двоих?
Готорн моргнул, и даже на таком расстоянии мне был виден странный розовый оттенок внутреннего кольца его радужек. Темно-розовый, зеленый и красный — такими были цвета его глаз.
— А почему должно быть больше? Что случилось?
— Они еще не знают, — тихо сказал Баринтус.
— Сколько вы здесь уже простояли на карауле? — спросил Дойл. Поза у него, впрочем, уже стала менее напряженной, ствол пистолета опустился к полу.
— Целую вечность, — сказал Иви, помахивая полой светло-зеленого плаща словно в танце.
Готорн кивнул:
— Часа два или больше. Время в ситхене течет по-разному.
Дойл спрятал пистолет, и словно по сигналу клинки вернулись в ножны и пистолеты в кобуры, и все встали "вольно" — или настолько "вольно", насколько у них получилось.
— Повторяю вопрос, Мрак: что случилось? — Но объяснять не пришлось, потому что стражи чуть расступились по ходу разговора, и Готорн увидел меня. Я и забыла, что на лице у меня кровь. Что-то я стерла о чью-то мокрую одежду, но не все. Все можно смыть только с мылом. — Да спасут нас Господь и Госпожа, она ранена!
— Это не ее кровь, — успокоил Дойл.
— А чья?
— Моя, — сказал Холод, выступая из толпы стражей, и опять, как по сигналу, все двинулись по коридору навстречу двоим ожидавшим.
Иви спросил, забыв ухмыльнуться:
— Что же случилось?
Дойл коротко описал им покушение, не упомянув о Баринтусе и кольце.
Иви качал головой:
— Кто же посмел? Принцесса Мередит несет знак королевы. Поднять на нее руку — значит отдаться на милость королевы. Из Воронов я таких смельчаков не знаю.
В словах не было ни следа обычного для Иви ехидства. Словно известие о покушении на меня так его перепугало, что все шуточки вылетели из головы.
Трехцветные глаза Готорна широко раскрылись.
— И правда, кто посмел?
Баринтус все так же держал меня на руках, но ни снег, ни мороз мне уже не грозили. Я тронула его за плечо:
— Я пойду сама.
Он посмотрел на меня так, словно позабыл, что я сижу у него на руках. Может, и правда забыл. Он согнулся почти вдвое, чтобы осторожно поставить меня на пол. Я одернула юбку, пригладила руками и пожалела, что складки позади не привести в порядок без утюга. Оставалось надеяться, что известие о том, что меня едва не убили, отвлечет королеву от несовершенства моего наряда. Только с Андаис никогда не угадаешь — временами она бушевала по поводу мелочей, если не могла ничего сделать с настоящими неприятностями.
Иви опустился передо мной на колено, и плащ завернулся, обнажив плечо, бедро и бок. Под плащом он был голый.
— Принцесса Мередит, королева Андаис шлет тебе приветствия. Мы — ее дар тебе. — В голосе снова слышалась издевка.
Готорн тоже встал на колени, и то, как тщательно он придерживал плащ, заставило меня подумать, надето ли на нем хоть немного больше, чем на Иви?
— Мы — ее дар тебе, буде кольцо нас признает, — дополнил Готорн тоном, ясно говорившим — он был бы зол, если бы посмел злиться.
— С этим наверняка можно подождать, — сказал Онилвин. — Если королева еще не знает о случившемся, ей нужно как можно скорее доложить.
Ответил ему Усна:
— Если ты так торопишься сообщить королеве дурные новости — вперед! Лично я не хотел бы первым ей все рассказать.
Усна так и не соизволил одеться, ножны с мечом он нес в руке.
Королева славилась обыкновением винить вестника в дурных вестях.
Онилвин слегка спал с лица.
— В этом есть резон.
— В твоих словах тоже, — возразил Баринтус. — Королеве нужно сообщить. Не пойму, как вышло, что никто с ней еще не связался.
— Три часа назад она еще ничего не знала, — сказал Готорн.
— Если бы знала, она прислала бы людей побольше, — заметил Дойл, и все признали его правоту.
— Она развлекается, — сказал Иви полным самоиронии голосом; у него вечно каждое слово будто имело двойной смысл, — и заявила, что отвлечется единственно ради прибытия принцессы.
— Но, конечно, ради такого известия следовало прервать ее забавы, — сказал Баринтус.
Готорн посмотрел на него косо:
— Ты один из нас, лорд Баринтус, но к тебе она относится не так, как к другим. Она уважает твою силу. Нам, прочим, не так повезло. Если мы прервем ее забаву, мы займем место ее игрушки. — Он отвел взгляд и вздрогнул. — Я бы не стал ей мешать известием о покушении на принцессу.
— А если бы оно удалось — ей все же сказали бы? — поинтересовалась я тоном, больше подходящим для Иви.
— Ты забрала к себе всех, у кого хватит сил дразнить зверя в его логове, принцесса, — сказал Готорн.
— Мрак, Холод, Баринтус — все учительские любимчики у тебя, — продолжил Иви.
— Мистраль остался, — сказал Дойл.
Готорн качнул головой:
— Он ее боится, Мрак, как и мы все.
— В последнее время с ней говорить стало легче, — сказал Баринтус.
— Для тебя — возможно, лорд Баринтус, — не согласился Готорн.
— Дайте нам закончить, — сказал Иви. — А потом можете бросить жребий, кто из вас пойдет к королеве с такими новостями.
— Можно подумать, ты жребий бросать не будешь, — хмыкнул Рис.
— Мы не будем, — сказал Иви.
— Готорн, объясни, — потребовал Дойл.
— Мы подарены принцессе, если кольцо нас признает.
— Это ты уже говорил, — сказал Рис.
Дойл сердито на него глянул, и Рис пожал плечами:
— Говорил же.
— А если кольцо вас признает?.. — спросил Холод.
— То мы должны предложить принцессе разделить с нами постель. — Готорн упорно не отводил глаз от Дойла, словно меня тут вообще не было.
Иви хмыкнул, будто стараясь сдержать смех.
— И что смешного? — глянул на него Дойл.
— Королева выразилась иначе.
— Я точно передал смысл ее слов, — заявил Готорн тоном оскорбленного достоинства.
Иви расхохотался.
— Так что же сказала королева, Иви? — устало спросил Дойл, словно слышать он не хотел, но понимал, что выбора нет.
— Если кольцо вас признает… — тут он так точно сымитировал голос королевы, что у меня волосы на затылке дыбом встали, — …то трахните Мередит прямо на месте. Если она заартачится, уведите в ее комнаты или к себе. Плевать, лишь бы дело было сделано.
— Ну, — протянул Гален. — Это уж…
— Не слишком романтично даже для королевы, — закончил Рис.
— Н-да. — Гален был несколько шокирован.
— А я слово имею? — спросила я.
Готорн склонился так низко, что едва не задел лбом каменный пол:
— Прости меня, принцесса.
— Готорн тебе вот чего не сказал, — пояснил Иви. — Он спросил, что нам делать, если принцесса Мередит не пожелает отправляться с нами в постель, едва переступив порог.
Он подражал интонациям Готорна.
— И что ответила моя тетя?
Иви усмехнулся мне в лицо, и темно-зеленые глаза вспыхнули непонятной мне злой радостью.
Ответил Готорн, не поднимая головы, голосом таким же несчастным, насколько тон Иви был ироничным:
— "Вы неблагие сидхе или кто? Убедите ее".
Иви смотрел на меня с той же мрачной усмешкой:
— Он спросил, а если мы ее не убедим? — Он опять так точно воспроизвел голос королевы, что у меня мурашки побежали. — "Убедите, или возьмите так, или передайте, что я сказала, и пусть это ее убедит. Если Мередит откажется от предлагаемого ей удовольствия, может, она предпочтет взамен страдания? Потому что мы, неблагие, щедры что на одно, что на другое. Напомните ей об этом, если ее чувства слишком тонки для траха".
— Я бы сделал все что мог, только бы что-то изменить, — сказал Готорн, падая на пол ничком.
Я повернулась от насмешливой улыбочки Иви к Баринтусу:
— Ты, кажется, сказал, что в последнее время с ней стало полегче?
— Так и есть… было, — поправился он и имел совесть смутиться.
— Ну же, принцесса, — поторопил Иви. — Протяни нам прелестную ручку, и посмотрим, что будет. Если кольцо нас не признает, мы все вздохнем свободно.
— Он прав, — сказал Дойл. — Пусть коснутся кольца, и если оно останется холодным, пойдем к королеве с докладом.
— А если не останется? — спросил Холод.
— Будем трахаться прямо у стенки, — хихикнул Иви.
— Через мой труп, — заявил Гален.
— Ну, если пожелаешь, — не унимался Иви.
— Мальчики… — позвала я.
Гален повернулся ко мне, Иви по-прежнему смотрел на Галена.
— Никто здесь никого не убьет, пока я не прикажу.
Тут Иви соизволил повернуться ко мне, в злости появился оттенок удивления:
— Что это значит?
— Это значит, что если ты меня достанешь, Иви, то у меня под рукой полдюжины лучших воинов, какие были за всю историю сидхе, и если я мило попрошу, они нарежут тебя на кусочки.
— Ах, но этим ты нарушишь повеление королевы.
Я чуть-чуть нагнулась — поближе к его лицу, — чувствуя, как расползается на губах мерзкая ухмылка.
— Нет-нет. В момент смерти частенько случается оргазм. Королева велела не показываться ей на глаза, пока твое семя не попадет мне на тело. Она ведь не уточняла, каким образом это должно произойти?
Злорадство исчезло в никуда, и издевка поблекла под моим взглядом — в зеленых глазах остался один страх. Не то чтобы мне доставил большое удовольствие его испуг, но какую-то компенсацию я точно получила.
Он облизнул внезапно пересохшие губы.
— Ты точно родня своей тетки.
— Да, Иви, да, и лучше не забывай об этом. — Я наклонилась к самым его губам. — Ни-ко-гда. — Я нежно поцеловала его в губы, и он вздрогнул всем телом.
Я потянулась рукой к его лицу, но Баринтус перехватил мое запястье и отвел в сторону.
— Возможно, королеве следует узнать обо всем случившемся прежде, чем мы снова воспользуемся кольцом.
Мы все переглянулись. Готорн спросил:
— Что еще стряслось?
— Скажем так, кольцо прибавило в силе, — объяснил Баринтус. — Я не знаю теперь, что случится, если принцесса дотронется им до кого бы то ни было.
Иви мрачно рассмеялся.
— Вижу, что случилось с тобой, лорд Баринтус! — Он смотрел на пах Баринтуса с отчетливым темным пятном на штанах.
Аблойк протолкался вперед и присел на колени рядом с Иви. Я еще не видела у него такой твердой походки — холод его протрезвил, наверное.
— Я промок, замерз до костей и протрезвел. Ни одно, ни другое, ни третье мне не нравится. Давайте вы все заткнетесь и пойдем к королеве. — Он обвел нас взглядом. — Когда она услышит про наводнение, она предпочтет обеспечить принцессе должную защиту, прежде чем опять испытывать кольцо.
— Наводнение? — переспросил Готорн.
— Разлились все окрестные реки и речушки, — кивнул Аблойк.
Готорн посмотрел на Баринтуса.
— Вы утверждаете, что прикосновение лорда Баринтуса к кольцу затопило всю округу?
Дойл с Баринтусом в один голос сказали:
— Видимо, да.
Гален и Рис, тоже в унисон, сказали:
— Ага.
Усна, злой и голый, растолкал всех:
— Пошли к королеве. Мне нужно согреться наконец.
— Рискнешь жизнью ради комфорта? — спросил Холод.
Усна ответил широкой ухмылкой.
— А ради чего еще стоит сейчас рисковать жизнью? Ты разве не слышал, Убийственный Холод, что времена легенд и волшебства прошли? Времена, когда было за что сражаться. — С последними словами он взглянул на Баринтуса, потом серые глаза скользнули ко мне и задержались надолго. Взгляд этот не был ни голодным, ни сексуальным, ничего такого, что я ждала бы от Усны. Взгляд был задумчивый. Полный догадок, чертовски близко находящихся к правде.
Но один только миг — и все прошло, в глазах светилась только добрая усмешка. Он шлепнул Аблойка по плечу:
— Ну, пошли подразним королеву в ее логове беззакония.
Аблойк поднялся, нахмурясь.
— Ты понесешь ей такие вести, зная, на что она способна?
— Она разозлится из-за покушения и на ком-нибудь злость сорвет, но остальное… — Усна обнял его за плечи. — Другие новости ей понравятся.
Он подтолкнул Аблойка вперед, и все потянулись за ними. Усна оглянулся на меня через плечо:
— На твоем месте, принцесса, я бы опасался, что она запрет тебя в магическом круге, как зверя в клетке, и станет посылать нас одного за другим, чтобы узнать, скольким ты сможешь вернуть… — Он приложил к губам рукоять меча, как прикладывают палец, говоря: "Ш-ш". — А, это тоже прибережем для ушей королевы.
Усна скользнул вперед, прижимая к себе Аблойка за талию, и его пятнистая спина нам всем указывала путь.
"Ivy" в переводе с английского — "плющ".