- Иногда мне хотелось, чтобы твой отец был зеленщиком, а не, генералом.
- Не потому ли, что недюжинные способности штабиста вывели его на промышленную стезю; но тогда тебе не пришлось бы восседать в кресле управляющего алюминиевым акционерным обществом.
- Кстати, одно из следствий моего решения в том, что для меня отпадет необходимость быть бесконечно благодарным твоему семейству за это место.
- Нельзя ли яснее, Тео?
- Я разговаривал с прокурором Хердегеном.
- Откуда мне знакомо это имя?
- Из газеты. Хердеген выступал обвинителем на нескольких процессах по расследованию преступлений в концлагерях.
- Но почему ты обратился именно к нему?
- Я же сказал тебе: хочу явиться с повинной.
- Да ты спятил? Ты открылся ему?
- Он затребует документацию через греческое консульство.
- А как же фирма?!
- Фирма интересует меня со вчерашнего дня лишь постольку поскольку.
- Тебе лечиться пора, Тео.
- Мне пора грехи искупать, если такое вообще возможно.
- Ты уже искупил их. Нельзя сделать большего, чем стойко нести этакий крест.
- Можно сделать больше, Гертруда. Вот увидишь.
- Тридцать семь лет ты прожил с этим. Главных виновников, которые втянули тогда тебя и всех остальных, давно покарали. Мало тебе этого?
- Меня никто не втягивал. В той проклятой войне я, выполнял свой офицерский долг и, увы, слишком поздно уяснил, что долг долгу рознь, иной бывает преступен. Вина прочих в этой связи меня мало волнует; мне надо о своей собственной побеспокоиться.
- А что если бы "в этой связи" ты самую малость побеспокоился и обо мне?
- Гертруда, тебе я обязан многим, а что до карьеры - то почти всем. Но тут я один. Тебя при сем не было. Это касается исключительно меня.
- Может, мне и в самом деле напомнить, сколько раз ты вынуждал меня соучаствовать в той экзекуции? Сколько раз ты вскакивал в поту от ночных кошмаров? Сколько раз впадал в депрессию? Кто тогда возвращал тебя к жизни? Я. После того, как ты в тысячный раз расписывал малейшую подробность.
- И это теперь прекратится,
- Боюсь, я должна выразиться определеннее: постепенно я тоже начала видеть, как те десять валятся, скошенные очередью.
- Тем более, мой долг перед тобой - покончить со всем этим.
- "Покончить", - это правильно. Только никакому прокурору с этим не покончить. Все в твоих руках. Жаль только, ты слишком малодушен.
- Выступаешь вдруг совсем не по существу.
- С бОльшим основанием сие следует переадресовать Ты ведь еще ни, разу не сподобился описать все как было без эмоций.
- Неужели? Ну так послушай. Стоял слепяще жаркий полдень. Останки только что взорванного моста слегка подрагивали. Лишь из оливковых рощиц доносилось уловимое дыхание ветерка: Я спросил тех десятерых, не хотят ли они пить. Они не ответили.
- Вот, пожалуйста.
- Не понимаю.
- Разреши, я тебе помогу. Ты поэтизируешь преступление.
- Я не совершал преступления!
- В таком случае, почему ты рвешься на скамью подсудимых?
- Не могу так жить больше. Я приказал расстрелять десять человек за один взорванный мост. Я не могу вернуть к жизни хоть одного из десяти. Но попытаться искупить вину за содеянное - могу.
- В тюрьме. В исправительном учреждении. Еще бы!
- Допустим, мои рабочие кабинеты менее подходят для этой цели.
- Чего бы я никогда не взялась утверждать. Все целиком зависит от тебя. Правда, если для пущей сосредоточенности тебе потребны ограниченное пространство и решетки на окнах, это значит - еще не время. Ведь камера суть насилие. А искупление возможно при свободном решении.
- Как можно быть свободным, если ты убивал!
- Стало быть твое понимание искупления ложно.
- Для тебя ложно. Мне сейчас любая воля ни к чему, мне нужна неволя.
- Чего же ты добьешься, покорившись ей? Только того, что когда-нибудь сможешь сказать себе: с прожитых лет вина снята. За эту прописную истину ты расплатишься самыми дорогими годами жизни.
- Годы за жизни - я не столь самонадеян, чтобы думать, будто это взаимно уравниваемые величины.
- В чем же тогда смысл этого "искупления", если даже не подвергается пересмотру сам прецедент?
- В том, что покаюсь, а что получу по заслугам, приму как должное.
- Твое бессилие тщится взять свое. Грустный торг.
- Есть исход, и есть предел. Силы мои на исходе, я хочу сделать последний шаг к своему пределу и уже оттуда попытаться обрести новые силы.
- Но почему этот путь должны указать чужие люди, когда единственно верное - найти его в себе самом?
- Знаю! Его надо разделить на отрезки. Каждому - свой черед. Я бы слишком поторопился. Я бы неоправданно поспешил!