Борис оглянулся: может, бойцы передумают, позовут его.
Вдруг над самой головой прошуршал снаряд.
— Ложись! — крикнул пулеметчик, припав к земле.
Но Борис не успел и двинуться, как снаряд уже разорвался. Совсем близко просвистели осколки.
— Ложись! — закричали бойцы.
Борис растерялся. Сначала хотел спрятаться за толстым стволом ясеня, росшего возле тротуара, потом бросился к забору, вскочил во двор, через который только что проходил с красноармейцем.
Там его остановил окрик:
— Чего носишься, сумасшедший! Айда в хату!
Повернул голову на голос — из форточки выглядывал дед Карп.
Когда Борис вскочил в хату, дедушка загнал его в угол, к посудному шкафу. Сам же, сердитый, носился по комнате, выглядывал в окно, зло сверкал на Бориса покрасневшими глазами.
Борис сидел на корточках на полу у ведра с водой и с обидой поглядывал на старика.
— Глянь, уходят, наши уходят! А как же мы?..
Вскоре услышали надрывный гул, который все нарастал и нарастал. Тряслась, вздрагивала земля, звенели в окнах стекла, дребезжала в шкафу посуда, в ведрах по воде расходились круги. Это шли танки.
Дед Карп перестал мотаться по комнате. Сведя на переносье брови, такие же лохматые, как усы, торчал у окна, глядел на улицу, откуда доносился беспрерывный грохот и треск.
Борис встал и боязливо, неуверенно подошел к старику. Влез на скамейку и тоже припал к окну.
По дороге мимо дедового двора нескончаемым потоком двигались автомашины, бронетранспортеры, самоходные пушки, мотоциклы. И ни одного пешего или конного.
Вспомнив о бойцах, которые сейчас залегли с пулеметом и гранатами, Борис посмотрел на насыпь. Все так же стоял пулемет, нацеленный вдоль улицы, а возле него лежали двое.
Вдруг с дороги свернула черная легковая машина, за нею три крытых грузовика. Подъехали ко двору, остановились. Из легковой машины вылез стройный молодой немецкий солдат в серо-зеленой форме, подбежал к воротам, повернул деревянную щеколду, распахнул их. И сделал это так быстро и ловко, словно ему и раньше приходилось иметь дело с дедовыми воротами. Потом немного посторонился, и машина въехала во двор.
Дед Карп отпрянул от окна, толкнул со скамейки Бориса, бросился к низкому короткому топчану, стоявшему у глухой стены, прилег.
— А ты садись возле меня, — приказал он Борису.
Притихли, прислушались к гулу автомашин во дворе, с тревогой и страхом ожидали, что будет дальше.
Когда шум утих, послышалась чужая речь. А потом затопали на крыльце, скрипнула дверь, и в комнату вошел юный, разве что года на три старше Бориса, солдат, который открывал ворота.
— Guten Morgen![7] — произнес он минуту спустя, глядя на деда и на Бориса.
Дед Карп, конечно, не понял, что сказал немец; Борис же со школы хорошо знал это приветствие, однако не ответил на него.
— Krank?[8] — обратился к деду солдат.
Дед Карп шевельнулся на топчане, нахмурился, сердито буркнул:
— Крал?.. Ничего я не крал…
— Krank! Krank! — опомнившись, закивал головой Борис. — Это он, дедушка, спрашивает, не больны ли вы, — объяснил.
— Говори — больной. Крал, крал, — и тоже закивал головой.
— Schlecht, sehr schlecht…[9] — скривился солдат. Пошарив глазами по комнате, увидел возле посудного шкафа ведро с водой.
— Ich brauch’ Wasser[10], — ткнул пальцем на ведро.
— Что он говорит? — посмотрел на Бориса дед Карп.
— Наверное, хочет воды.
— Вода, вода, — подтвердил солдат.
— Так дай ему.
Борис взял в посудном шкафу кружку.
— Nein, nein! — замотал головой. — Ich brauch’ viel Wasser, den ganzen Eimer![11]
Борис, не понимая, пожал плечами.
Тогда солдат снова показал на ведро, потом на дверь.
— Понятно, — сообразил наконец дед Карп, — хочет забрать с ведром, чтоб всех своих напоить. Возьми, возьми, — разрешил.
— Шпа-си-бо, — с трудом выговорил немец. — Nimm, Kleiner, — указал рукой на ведро. — Komm mit[12].
Борис стоял, растерянно глядя то на солдата, то на деда Карпа.
— Keine Angst[13], — улыбнулся парень и слегка подтолкнул Бориса к посудному шкафу.
Борис взял ведро, нехотя пошел за солдатом.
Кроме легковой и трех грузовых машин, в дедов двор и садик заехало еще несколько мотоциклов с колясками. Суетилось десятка полтора солдат. На них, как и на этом немчике, заставившем Бориса тащить ведро, была такая же серо-зеленая форма из сукна: брюки заправлены в короткие и широкие голенища яловых сапог, мундиры с большими накладными карманами и темно-коричневым воротником, клювастая пилотка. Все были подпоясаны ремнями с блестящими бляхами.
Молодой солдат привел Бориса в сад под старую развесистую яблоню, где рядом с легковой машиной сидели на скамейке возле вкопанного приземистого столика два пожилых худощавых офицера. В отличие от солдат они были обуты в хромовые сапоги с узкими и высокими, до самых колен, голенищами, в галифе, а вместо пилоток — здоровенные фуражки. Изогнутые лодочкой, обрамленные на околышах и козырьках серебристыми узорами, украшены кокардами. Их воинские звания удостоверяли еще какие-то знаки на погонах и петлицах.
Молодой солдат, который, видно, был денщиком у этих офицеров, бросился к машине, открыл багажник, достал полотенце и мыльницу.
Офицеры поднялись со скамейки, подошли к Борису, наклонившись, подставили пригоршни.
Борис зачерпнул кружкой воду, полил сначала одному, потом другому.