— Я в них не верю.
— Человек, перегрызший ангелу глотку, не верит в рай. Довольно иронично, не находишь?
— Мне сейчас совсем не до этого… с Луиджиной всё в порядке?
— Ну, не считая, что она сидит у тела «отца», у которого обожжённая дыра в груди. Да, она в порядке.
Орландо скосил взгляд вниз, отнял ладонь и выругавшись оглядел опалённые края раны. Раскалённый клинок прошил его, как масло и прошёл через сердце, разделив надвое.
— И то хорошо… — Выдохнул мечник, перевёл взгляд на ведьму. — И что теперь?
— Всё очень просто, сейчас ты проснёшься и пойдёшь убивать верховного жреца и всех заговорщиков. Во главе армии, конечно. Если повезёт, бог войны решит наведаться и помочь твоим врагам.
— Погоди, я ведь мёртв.
Ведьма вздохнула и покачала головой. Туман стелется по серебряной дорожке, забивается в щели меж кирпичей, будто под ними дымящий костёр.
— Дурашка, ты перестал быть живым, когда упал в бассейн крови бога. Не мёртвый и неживой, ты чудовище Бога, отринувшие его. Рана зарастает, скоро очнёшься.
— Помнится, у Гаспара и Серкано всё заживало моментально. — Буркнул Орландо, зашипел, водя пальцем по краю раны.
— Они получали Кровь регулярно. — Подметила ведьма.
— Логично… но этот план, с «пойди убей», выглядит слишком просто.
— Конечно. Тебе ещё нужно убить местного бога, желательно отвечающего за войну. А для этого его нужно выманить в материальный план бытия.
— Ну и как мне это сделать?
— А я почём знаю? Кто из нас человек действия, мистер «попаду в плен и убью всех»?
— А если я не смогу выманить этого бога?
Ведьма тяжело вздохнула, попятилась, взмахивая рукой. Туман поднимается вокруг неё, окутывает фигуру, смазывая очертания, пока она не исчезла вовсе.
— Ты останешься бессмертным чудовищем, которое рано или поздно обезумеет от жажды крови, вот и всё. Твоя дочь и вообще все вокруг превратятся просто в средство по её добыче. Но в этом мире нет той искры, что была в твоём. Её больше нигде нет. Ты будешь метаться по земле, убивая всех, не в силах утолить голод и всё больше сходя с ума…
Голос ведьмы истончается, превращаясь в шёпот, звучащий прямо в голове. Орландо сжал ладонь на груди, сдвигая края раны, оскалился, пережидая вспышку боли.
*****
Верховный Жрец швырнул кубок вина в дальний угол, рубиновое вино протянулось шлейфом капель и заплескало шерстяной ковёр. Кубок лязгнул о стену и упал, расплёскивая остатки на паркет.
— Ты что?!
Вопль заметался меж стен, взлетел к потолку. Морлэн остался неподвижен, стоя и молча глядя на беснующегося. Жрец рывком смёл со стола бумаги и чернильницу с запасными перьями. Грохнул кулаком и задыхаясь рухнул в кресло, сдавив грудь.
— Тебе было сказано… убить девчонку и всё… на неё даже твоя клятва не распространяется. Она ведь отродье…
Голос жреца истончился до комариного писка, нижняя челюсть мелко трясётся, а лоб покрыт мелким бисером пота. Морлэн взирает на него сверху вниз, с ледяным безразличием.
— Всё пропало… всё, пропало… Теперь гражданская война и империя сгорит! Ты понимаешь это? Понимаешь?!
— Да. — Ответил Морлэн. Подошёл к сообщнику, наклонился и рывком ухватил за челюсть, сдавил, вынуждая смотреть в глаза. — Пусть горит, пусть слабые умирают миллионами. Так даже лучше, веселее.
Толкнул жреца на спинку кресла и развернувшись вышел из кабинета, оставив дверь приоткрытой. Заговорщик сполз в кресле, обессилено положив руки на подлокотники. Волосы растрепались, а лицо окончательно растеряло остатки величия, превратившись маску тщедушного старика, провалившегося в глубочайший маразм.
В щель просунулась черноволосая голова мальчишки, бастард ойкнул, увидев дядю, и вбежал внутрь. У самого кресла запнулся о ворох бумаг и налетел на жреца, попытался вскочить, но тот приобняв удержал.
— Д-дядя с тобой всё в порядке?
— Да, Салезригел, да солнце моё… просто немного перенервничал.
Ладонь, тощая, с пергаментной кожей пригладила волосы и мальчик уткнулся лбом в грудь, шумно всхлипнул.
— Я… я испугался, что ты… как и мама…
— Всё хорошо, я ещё крепкий. Всё будет хорошо.
Жрец торопливо запрокинул голову, чтобы мальчишка не увидел выражения лица. Добавил изо всех сил стараясь удержать в голосе силу и уверенность:
— Твой дядя о тебе позаботится.
Глава 37
Орландо лежит на шкуре степного льва, грудь стянута тканевой повязкой бежевого цвета. Облегающей до пояса как корсет. Лицо и шея покрыты витиеватым рисунком охры, а скьявона лежит под правой рукой. Рядом на стульчике сгорбилась Луиджина, золотые волосы скрывают лицо сияющей вуалью, на земляной пол часто капают слёзы. У входа стоит Аэнлан, голова и лицо эльфа замотана повязкой, с красным пятном от левого глаза до подбородка.
Внутрь задувает тёплый ветер, последний вздох умирающей осени. Доносится гул голосов и ржание коней, вперемежку со скрипом телег. Аэнлан поглядывает на императрицу, не решаясь подойти, под тело собрали погребальный костёр. Человек, звавшийся Орландо, будет похоронен со всеми почестями и торжеством, как величайшие короли прошлого.
Эльф перевёл взгляд на пирамиду, сложенную из брёвен, а ведь каждое в степи на вес золота. На вершину возложат тело героя, и под погребальную песнь подожгут с четырёх сторон. После начнётся торжественный пир, дабы дух радовался и в посмертии был счастлив.
К шатру подошли четверо дюжих степняков, каждый на полторы головы выше Аэнлана. Коротко поклонились на вактийский манер и молча кивнули на вход, всем видом выказывая вопрос. Эльф вздохнул, жестом приказал ждать и вошёл внутрь.
Приблизился к девочке, мягко опустил ладонь на плечо.
— Пора…
— Но… он не мог умереть… — Всхлипнула Луиджина не поворачиваясь.
— Он не дышит вторые сутки, его сердце разрезано пополам и он… человек. Людям свойственно умирать. Нельзя оставлять его вот так, навечно, дух не обретёт покой.
Девочка сползла с кресла, тяжело, как тысячелетняя старушка. Коснулась кисти, сгорбилась сильнее и прошла мимо бессмертного, откинула полог. На мгновение свет пронизал волосы и те вспыхнули, будто янтарь.
Носильщики вошли, выждав несколько мгновений, подняли ложе с телом на плечи и торжественно понесли. Снаружи вдоль пути к костру выстроились люди. Начали хлопать в такт шагам, а женщины затянули погребальную песнь, глубокими гортанными голосами. Луиджина шагает впереди, натужно выпрямив спину. Лицо затвердело, губы сжаты в тонкую линию, а на щеках блестят влажные дорожки. Под кожей едва заметно натянуты жилы, а уши оттянуты назад и прижимают волосы на висках. Смотрит прямо, не замечая и не слыша творящегося вокруг.
У брёвен старуха с косой обёрнутой вокруг шеи, вручила факел. Девочка остановилась, пустым взглядом наблюдая, как тело отца водружают на вершину. Скьявону положили на грудь, а ладони с натугой сомкнули на рукояти.