- Большая?
- Не-е, клочок. Чепуха на постном масле... У нас так же. Еле пчела шевелится. Надо переезжать. Я договорился с одним председателем колхоза. Стану под фацелию. И подсолнух рядом, в балочке. Ранний.
- Нам к тебе нельзя прилепиться? - спросил Матвеич.
- Негде. Там фацелии, вишь ты, двадцать га. Сам еле перебьюсь... А вы подсолнух не забыли? - Филипп Федорович с подозрительным вниманием мелькнул холодноватыми глазами по приписным. - Торопитесь.
- Один управляющий обещает нас разместить, - подмигнув Матвеичу, сказал тесть. - Шестьсот га подсолнуха!
- Какого?
- Шут его разберет. Мы не спросили, - как-то осекшись, медленно проговорил тесть. - Наверно, у них простой.
- Если простой - вы герои. С гибридного меду не взять. Я убедился. "Передовик", "ударник", "элитный" - эти сорта не выделяют нектара. Смотрите не прогадайте.
Наши старики в недоумении пожали плечами, робко переглянулись. Сообщение Филиппа Федоровича было для них большой неожиданностью. В самом деле, они не знали, какого сорта подсолнух в совхозе, куда собирались переезжать! Открыв рты, они стояли и смотрели на весело улыбающегося Филиппа Федоровича.
- Что это у вас за ульи? - показал он на приписных.
- Это мне сын привез на сохранение, - нашелся Матвеич.
- А-а-а! - неопределенно протянул Филипп Федорович.
Он уехал, а старики еще долго не могли успокоиться.
Озадачил их Филипп Федорович своим внезапным посещением. Что ему надо? Чего он ищет? Всякие строили догадки, спорили. Но всем стало ясно: Филипп Федорович почуял неладное.
- На разведку приезжал, - с подавленным видом говорил Матвеич.
- Конечно, на разведку! - хрипел Гордеич, поддергивая штаны. - И дураку ясно! Шо он хотел выпытать?
Вот главное!
- Он уже выпытал, - с деланным спокойствием рассудил тесть.
- Шо?
- То, что мы не куем, не мелем. Сидим, как привязанные... А подсолнух у нас - неизвестного сорта!
- Федорович! - поджигал его Гордеич. - Ты же председатель колхоза! Бывший агроном... Какой ты агроном, если не определил сорта! Грош тебе цена в базарный день.
- Завтра поедем, и Федорович узнають.
- Я в колхозе обыкновенный подсолнух сеял. Тогда еще гибриды не были в моде. Как я определю?
- Спросим у знающих людей. Язык не отсохнеть.
Вечером, оставив пасеку на попечение Жульки, мы съездили в Лесную Дачу и вымылись в бане. В зале, наполненном густым паром, звенели шайки, плескалась из кранов вода и мелькали распаренные, красные тела. Матвеич до того упарился, ртом нахватался горячего тумана, что на миг отключился и пластом растянулся под душем с опрокинутой на голову шайкой. Мы подняли его и выволокли в предбанник. Там он пришел в себя, отдышался и, как я ни удерживал его, снова полез в парную.
- Не зря деньги платим! - ошпаривая себя дубовым веником, кряхтел он. Ох, помираю... Сладко!
Втроем мы едва упросили его покинуть парную, в предбаннике переоделись в чистое белье, в зале выпили по кружке пива (тесть заплатил за всех) и, пошатываясь как пьяные, жадно глотая свежий воздух, пошли к машине. Теперь можно двигать на новое место. К белому доннику!
В этот вечер был ноль. За ночь пчелы съедят двести пятьдесят граммов и выгонят из нектара воду - будет к утру убыток. Это нас ничуть не огорчило. Ведь белый донник дает с одного гектара 130 - 500 килограммов меда. Потерянное мы вернем с лихвою.
24 мая
Утром Гордеич с Матвеичем препирались между собой, на чьей машине ехать.
- У меня колесо спустит, - жаловался Гордеич.- Камера чуть живая.
Матвеич, сочувствуя ему, приводил свой довод:
- Рессоры у моей жидкие. На выемке лопнуть... Легковичкам хорошо бегать по асфальту.
Наблюдая за их поединком, тесть нервничал, не находил себе места: то в лес убежит, нарвет себе кислой алычи и через силу ест, то заберется на нары и давай брить компаньонов - злыми, хлесткими словами:
- Скесы! Кугуты! Торгуются, как последние шлюхи!
Вот, Петр Алексеевич, до чего опускается человек! До какой низости доводят его машины! Пропади они пропадом! Займись пожаром! Не они на машинах - машины на них ездят! Сидят... тянут время. По жаре придется ехать. По самому пеклу!
Наконец Гордеич не выдержал:
- Ладно. Нонче на моей погоним.
Он ушел к себе и еще с полчаса монтировал запасное колесо, заправлял бак горючим. Матвеич наводил порядок на своем верстаке, приделанном к будке: стружку смел в кучу - пригодится для дымаря, инструменты аккуратно протер тряпицей, аккуратно сложил и накрыл их клеенкой.
- Готово! Поедем! - раздался хрип Гордеича.
Матвеич тут же вышел и, не мешкая, залез в кузовок,
уселся на продольную лавочку. Гордеич завел мотор, но тесть между тем спокойно продолжал лежать на нарах, скрестив на груди руки и полузакрыв веки.
- Федорович, шоб тебя! - горячился Гордеич. - Подняло да шлепнуло! Где ты?
Тесть, притворившись, испускал громкий храп. Гордеич, потеряв терпение, подъехал ближе, выскочил из "козла" и заглянул в приоткрытую дверь будки.
- Дрыхнет! Ек-макарёк! - Он даже отшатнулся. - Вот это да! Мы тут хлопочем, а он храпака давит. Вставай, пора колядовать.
Тесть притворно встрепенулся, вздрогнул и приоткрыл левый глаз:
- Едем? Куда?
- На Кудыкину гору! Видал его? - Гордеич обернулся к Матвеичу, выглянувшему из кузовка. - Как будто его и не касается!
Зевая, тесть медленно начал обуваться. Правый ботинок ссохся, едва налез на ногу.