— Итак, жил да был на свете монах по имени Доменик Лемменс. Не смотря на его физические изъяны, были у него и пища, и крыша над головой, и даже ответственное дело, доверенное ему не смотря на его недуг, — господин Харди правил бал над собранием, медленно обходя небольшую залу, словно коршун, кружащий над добычей. Остальные собравшиеся старались держаться у стен, будто бы подальше от хищного взгляда строгого и справедливого обвинителя. — Но никто даже в самом страшном сне подумать не мог, какая чёрная тьма на самом деле скрывается за внешней невинностью, — он остановился и многозначительно переглянулся с собственным секретарём, строчившим протокол. — Колдовство. Демонопоклонничество. Ритуальные убийства. И это — старший сын действующего епископа. Под удар поставлен был не только мой город, который я клялся оберегать, но и авторитет всего духовенства. Как простой люд может рассчитывать на нас, если такая гниль пустила корни в самом сердце храма?
Его Преосвященство поджал губы и смолчал.
Помещение в котором мы находились было неожиданно просторным для подвала, но людей сюда набилось столько, что дышать было почти невозможно. Хотя может так себя чувствовал только я, изрядно помятый и потерявший немного крови. Слабость и головокружение после таких приключений были в порядке вещей. Благо Роланд сразу по прибытию послал за штатным целителем и распорядился принести мне воды.
Теперь я просто сидел в углу и приходил в себя. Всё осталось позади: дорога к храму, сборы, крики, ругань, гнев, отрицание, даже эта мучительно подробная исповедь, о которой Харди просил меня ещё по пути сюда. Я выложил всё, умолчав разве что об отданном мне зелье, бесценным грузом покоящимся в поясной сумке. Вряд ли столь дорогую вещь мне просто возьмут и отдадут за заслуги перед городом и страной.
Ровно как и вряд ли я выйду отсюда живым, если Доминик упомянет кто я на самом деле.
Закованный в серебряные цепи монах неподвижно стоял на коленях посреди комнаты, прямо в центре начертанного на полу круга. С того самого мига, когда тварь из Бездны покинула тело Мелиссы Йонге, он больше не пытался сопротивляться и ничего не говорил.
Сама Мелисса очнулась, но себя так и не пришла. Она тихо-тихо причитала “это не я, не я! Меня нет! Меня больше не существует!…” и монотонно раскачивалась из стороны в сторону, всеми оставленная и забытая. С уходом демона наваждение развеялось и девушка была теперь просто девушкой: уставший бледной тенью, ни капли не похожей на Бригитту ни внешне, ни поводками. Я испытывал ужас от осознания того, через что ей пришлось пройти; облегчение от её освобождения; беспокойство за её дальнейшую судьбу. Я чувствовал всё что угодно, кроме былого противоестественного притяжения, и был рад этому. Всё наконец встало на свои места.
Помимо нас на этот негласный суд собрался весь цвет местной инквизиции, а так же брат Зигфрид, библиотекарь Матеас и Его Преосвященство с младшим сыном. Позвали и мэтра Янсенса, одновременно как друга семьи Лемменс и моего работодателя, властного подтвердить или же опровергнуть подлинность моих слов. Посылали даже за господином Йонге, но последний так и не явился. Отправленный за ним служка вернулся один и о чём-то тихо отчитался Роланду. И всё.
— Я всё равно не могу в это поверить, — подал голос тот самый паладин, родной брат обвиняемого, Александр. — Доминик, почему ты молчишь? Скажи уже хоть что-нибудь!
Доминик не шелохнулся, все так же бессмысленно глядя в одну-единственную точку на полу.
— Нонсенс! — произнёс епископ, тщетно стараясь уничтожить Роланда взглядом. — Это всё какая-то чушь, фальш, плохо поставленный спектакль. Кто поверит в этот вздор? И кто вообще этот одноглазый плебей?
— Мой ученик, — ответил мэтр. — И я должен отметить, что он до сих пор показывал себя человеком надежным и честным, несмотря на некоторую импульсивность и талант к наживанию проблем. И он действительно несколько дней назад спрашивал меня о падучей болезней: что она такое, что я о ней думаю и чем можно помочь.
— Это ничего не доказывает! — не отступал первосвященник. — Харди, это немыслимо! Это самая грязная попытка сместить меня с должности, какую только можно было себе представить! И уж от кого — кого, а от вас я такого не ожидал! Вы же человек чести, всегда им были! Скажите, что вам обещали взамен на это? Золото? Повышение по службе? Что?
Я стиснул зубы, чтобы не сказать ненароком вслух то, что следовало бы. Почуявшая неладное Рэни ткнулась головой мне в локоть и коротко скульнула, призывая успокоиться и лучше погладить её.
- Нет, Ваше Преосвященство, — ответный холодный взгляд Роланда заставил епископа съёжиться. — Я не позволю вам замять это дело. Восемь убитых с особой жестокостью жертв и покушение на жизнь девятой. Попавшая под одержимость девушка, которая теперь повредилась умом. И колдовство. Демонология. Худшее из возможных зол в руках посвящённого императору монаха, чья работа — переписывать манускрипты и сохранять знания для последующих поколений.
Он гневно обвел взглядом притихших людей и в абсолютной тишине произнёс:
— Ваш сын, Ваше Преосвященство, будет отвечать перед судом. И будьте уверены, с вас просят не меньше.
— Сын? Нет. Он мне не сын! — глухо и зло проговорил епископ. — Я знать не желаю это существо. Как жаль, что я пренебрёг советами мудрых людей, предлагавших просто подсыпать яда в козье молоко. Но нет же! Я же дал ему шанс! Дал ему пищу и крышу над головой! Дал подобающее образование! Терпел тот позор, который он навлек на мой дом! И вот! Вот чем это ничтожество отплатило мне!
Доминик всё так же бессмысленно пялился в одну точку. Даже если он и слышал слова отца, то ему было уже всё равно. И я вдруг отчетливо понял, что он уже мертв. Умер в тот самый момент, когда Роланд изгнал из тела Мелиссы то единственное существо, которое дарило ему хоть какую-то иллюзию любви и принятия. Хотя как знать, иллюзию ли?…
Физически он, конечно, был еще жив: двигался, дышал, сердце еще билось в груди, но всё это казалось теперь просто медленный агонией. Смерть физическая была лишь вопросом времени. Вряд ли он доживет до суда.
— Простите за дерзость, Ваше Преосвященство, — сказал я, поднимаясь с места. Сказал, и тут же подумал, что не стоило бы, но справедливость сейчас представлялась мне важнее головы. — Правда в том, что ответственность за случившееся в немалой мере лежит на вас.
— Что?! — процедил первосвященник. Остальные собравшиеся зароптали и переглянулись.
— То что вы слышали. Вы в ответе за то, что стало с вашим сыном. И не только вы, многие здесь стоящих тоже, — я коротко глянул в сторону брата Зигфрида.
— Да что вы такое несёте? — возмутился тот.
— Вы стыдились его. Вы отвергли его. Вы всю жизнь упрекали его за грехи и пороки! За чьи? За свои собственные? — я снова поймал себя на том, что непочтительно смотрю прямо в глаза человеку намного выше сословием. К чёрту. К чёрту их всех! Мой отец был верховным жрецом, магом над магами. Даже этот провинциальный епископ не ровня мне! — Сколько раз он искал у вас отцовского участия и поддержки? И что он получал взамен? Запрет появляться на праздничной мессе? Собачью подстилку вместо кровати? Вечные жалость и снисхождение? А вы не думали, что, быть может, больной сын на самом деле был великим даром Всемогущего? Может быть, отнесись вы к нему по-человечески, вы бы очистили и возвысили собственную душу?
— Я отнесся к нему по-человечески! Намного более чем он того заслуживал, — ответил Лемменс.
— Это по-вашему по-человечески? Да удавить детстве было бы человечнее! Всё было бы иначе, если бы вы хоть пару добрых слов нашли для вашего сына! Если бы вы были рядом, если бы не бросили его как нечто ненужное, он никогда бы не попался в эту чудовищную ловушку! Но вышло так, что суккуб, дьяволица из Бездны, порождение хаоса, питала к парню больше любви и сострадания, нежели собственный отец и его же братья по вере!
По устремленным на меня взглядам я понял, что уже не жилец.
— Знай своё место, подмастерье! — угрожающе произнёс епископ.
— А вам, Ваше Преосвященство, правда глаза режет? — Роланд встал между мной и первосвященником. — Кем бы он ни был — нищим, бюргером, халифом юга — без разницы. Потому что он прав. То, во что вырос ваш сын — это ваш недосмотр и плоды вашего же пренебрежения им.
— Он в совершенных летах, — ответил господин Лемменс. — И по закону каждый человек в совершенных летах должен отвечать за себя сам.
— Я знаю это, — ответил Роланд. — И чту. Но на сей раз этот постулат пованивает чем-то скверным. Не находите?
Епископ не ответил. А я подумал, что живи такой вот Роланд Харди у нас в Нордвике, то, быть может, Орф уже получил бы по заслугам и без моего вмешательства. Или ничего подобного и не произошло бы и вовсе.
— Но постойте! Подождите! — вмешался Александр. — Давайте не будем забывать, что у нас орудовал настоящий демон! Мы ведь до сих пор не знаем, как эта тварь вообще оказалась здесь? Чем она околдовала Доминика, как заставляла подчиняться себе? Да не может, просто не может такого быть, чтобы мой брат сделал все эти вещи добровольно!
— Он тебе больше не брат! — сорвался епископ.
— Это мне решать, — отрезал паладин. — Господин Харди, я настаиваю на тщательном расследовании этого дела! Я уверен, Доминик находился под влиянием на разум! Быть может даже не осознавал, что делает! Речь ведь идет о суккубе, коварном существе, не считающимся ни с чем ради своих прихотей! Неужели не очевидно, что она просто использовала Доминика, играя на его слабостях?!
— Не смей говорить о ней так, — вдруг подал голос Доминик, и в тоне его впервые за все время нашего знакомства прозвучали жёсткие нотки. — Не смеете говорить о ней так, вы! Все вы! Никто из вас не стоит и праха, по которому она ступала! Это из-за вас её больше нет! Её нет!…
Повисло гробовое молчание. Видать, не только я, но даже родной брат отродясь не слышали от робкого парня подобного тона.
— Глупец, ты же так погубишь себя! — взмолился Александр.
— Что ж, — усмехнулся Роланд, сделав шаг и буквально нависнув над стоящим на коленях монахам. — Похоже у кого-то, наконец, прорезался голос. А раз так — то будь уже мужчиной, хоть бы и напоследок. Отвечай мне и не юли: откуда взялся демон?
— Я призвал её, — ответил Доминик, всё так же апатично смотря в никуда.
— Ты сам? И кто же тебя этому научил?
— Она, — коротко ответил монах и снова затих.
— Ну, что же ты? — поощрил обвинитель. — Рассказывай. Молчать уже нет смысла, так что будь добр, избавь палача от необходимости марать об тебя руки.
Доминик зажмурился на миг, собираясь с духом, а затем начал:
— Я… я не хотел никому смерти. Никогда. Даже сейчас. Я всю жизнь жил в своей келье, и был приучен не желать иного. И так было до тех самых пор, пока в храм не стала ходить госпожа Йонге. Она… она единственная была добра ко мне, жалела, у неё всегда было для меня тёплое слово. Но при этом она была так несчастна и одинока… Её муж — ужасный человек, считавший её едва ли не вещью. А я… я просто очень хотел, чтобы она была рядом со мной. Каждый день ждал когда она придёт, чтобы просто украдкой любоваться ею. Это было всё что я мог себе позволить, ведь мне нельзя было ни говорить с ней, ни прикасаться. Да и если бы я мог, то что ей с того? Я ведь слабый и болезный. Зачем я был бы ей нужен?
Но мои тайные желания тихо сводили меня с ума. Я плакал. Я молился. Я принял на себя новые аскезы, чтобы усмирить своё непокорное тело. Я просил Императора очистить меня от низких помыслов, но вместо этого приступы стали случаться чаще. Так Император покарал меня за мою низость, но утешения так и не послал. Я больше не мог выносить этого чувства и тихо мечтал умереть. Ничего не помогало. И вот тогда Она пришла ко мне. Во сне. Она сказала, что давно наблюдает за мной и знает о моём горе. Она сказала что ей жаль меня, и она поможет, если я точь в точь повторю всё то, чему она меня научит.
Следующей ночью я тайно покинул пределы храма для исполнения ритуала. Было страшно, а убить кошку в кругу — очень тяжело: дрожали руки, никак не выходило правильно ударить ножом. Бедное животное не хотело умирать, а я по привычке боялся навредить ей, тем самым невольно растягивая её муки. Но когда дело было сделано, нечто изменилось в начерченном кругу. Там оказалась маленькая подвеска из золота, которую мне предстояло подарить госпоже Йонге.
Мелисса не хотела принимать подарок, но я упросил её принять его в знак благодарности за заботу. Поначалу ничего не произошло: она как обычно отправилась домой, а ночью во сне ко мне больше никто не пришел. На следующий день госпожа Йонге и вовсе не появилось в храме, и я горько сожалел, что зря отнял жизнь бедной бездомной кошки.
Однако на третий день она явилась в библиотеку, совершать обычные послушания. Она и словно бы не она вовсе: неуловимо изменившиеся и прекрасная настолько, насколько никогда не была раньше. И теперь она смотрела на меня иначе, говорила не так как прежде. И я понял, что передо мной больше не Мелисса, а та, с кем я говорил в своих снах.
В начале я пришёл в ужас, но вскоре она развеяла мои страхи. Ведь она пришла сюда ради меня. С ней в тайне от всех я познал запретный плод любви. Она приоткрыла мне завесу доселе скрывавшую от меня ту жизнь и ту свободу, которой я был лишён. Она не осуждала меня за то, кем я был. Радовалась, когда я радуюсь, утешала, когда я печалился. Никто никогда не относился ко мне так.
— Тебе должно было быть известно, что обитатели Бездны — паразиты, питающиеся человеческими страстями, — безжалостно произнёс Роланд. — Гневом, страхом, восторгом, любовью — всем чем угодно, лишь бы это чувство было достаточно сильным. И они всеми средствами будут возделывать свой сад, лишь бы он плодоносил обильнее.
— Да, господин Харди. Мне всё это было известно. Но даже сейчас, дай мне Император шанс прожить ту роковую ночь снова, я снова пошёл бы в трущёбы и свершил бы тот же ритуал. Она стоила того. Она единственная любила меня.
— Она использовала тебя.
— Если и так, то пусть.
— А что же убийства? — спросил Александр.
— Я совершал их, — ответил Доминик. — Я проводил ритуал для неё. Она вырвалась из Бездны, но Бездна стремилась вобрать её обратно в свои недра. Чтобы существовать здесь, ей нужны были боль и кровь. И я исполнял для неё ритуал раз за разом.
— Кто выбирал жертв? — вновь требовательно произнёс Роланд.
— Она. Она же заманивала их и пытала, но сам обряд должен был проводить человек. По началу это ужасало, но она старалась сделать так, чтоб я не знал имён или чего-либо ещё о тех несчастных. Она утверждала, что так мне будет легче. И оказалась права. Да. Так было легче.
— Но потом она положила глаз на мистера Эванса, — Роланд скрестил руки на груди. — И нарушила тем самым собственные правила. Вы ведь были знакомы. Почему?
Доминик впервые оторвал взгляд от пола и посмотрел на меня. Всего на пару мгновений: стыд от содеянного был невыносим.
— Господин Эванс — человек высоких моральных качеств и принципов, тому же очень импульсивный. Она говорила, что такие как он эманируют очень и очень сильно. Настолько сильно, что мы сможем отрезать её от Бездны, и никого больше не придётся убивать.
— И ты был готов пойти на это, не смотря на то, как к тебе относился сам Эванс?
Доминик опустил голову и снова замолчал.
— Это больше не секрет: да, я действительно посылал Эванса понаблюдать за тобой, — продолжил Роланд. — Но дело было не в тебе, а в госпоже Йонге, которая вечно крутилась рядом. Я давно сложил два и два: все жертвы были молодыми, полными сил мужчинами, выделявшимися среди прочих яркими чертами характера. Эванс идеально вписывался в их ряды. Я был уверен, что если Мелисса и есть тот самый суккуб, то она не сможет не заглотить такую аппетитную наживку. Но, к сожалению, из-за того, что Гаррет по доброте душевной пожалел вас обоих и вовремя не рассказал о вашей связи, всё это зашло слишком далеко. А между прочим, он не раз и не два пытался убедить меня в твоей невиновности! И вот чем ты ему оплатил.
Всё так же созерцая пол, монах ответил:
— Это было ради неё.
Замолк. А потом добавил:
— Вам не понять.
После этого его слова иссякли совсем.
— Запереть его, — распределился Роланд. — А госпожу Йонге отведите в храм и оставьте на попечении сестёр. Пусть те понаблюдают за её состоянием. Если оно не улучшится, свяжитесь матушкой Филоменой из Десморского монастыря. Юлиан, ты всё успел записать?
— Да господин Харди! — отозвался секретарь.
— Отлично. Подготовить документы для передачи в синодский суд.
— Стойте! Как в синодский? Вы не можете!… - встрепенулся епископ.
— Могу, — жёстко ответил Роланд. — И не потерплю в рядах посвящённых Императора ни колдуна-демонопоклонника, ни тем более человека, под рукой которого этот колдун вырос. Не для того мои отец и дед пали при взятии Аль-Шалесса, чтоб эта язва процветала в самом сердце храма. Так что снисхождения не ждите. Ни от меня, ни от Синода.
Я очень порадовался, что на меня уже никто не смотрит, так как не был уверен, что не побледнел как лист пергамента. Все мои желания моментально свелись к тому чтобы очутится как можно дальше отсюда. Вот, оказывается, откуда такое служебное рвение! Зато теперь я могу быть уверен в том, что в Крейморе Баи Финча ещё никто не ищет. И лучше бы ему убираться отсюда по добру по здорову. Харди — не тот человек с которым я хотел бы оказаться по разные стороны баррикад. Хотя сказать по правде, мы уже оказались. Просто он ещё не знает об этом.
— Остальные покуда могут быть свободны, — объявил Роланд. — Можете возвращаться ко сну или текущим делам. Гаррет, — он перевёл на меня взгляд, в котором я с удивлением прочитал некоторую неловкость. — Я очень попрошу вас завтра утром быть в госпитале. Кажется, за мной теперь должок.
— Спасибо. Утром буду там, — пообещал я.
Роланд удовлетворённо кивнул.
— Уверен, что тебе не нужно сопровождение?
Я мотнул головой и погладил стоящую рядом Рэни.
— Нет. Думаю мы с ней сами дойдём.
— Что ж, тогда скорейшего выздоровления твоему другу, — пожелал Харди на прощание. — Сегодня Фортуна явно на твоей стороне.
***
Я плохо помню как брёл через трущобы, хромая и задыхаясь от собственного темпа, влекомый одним единственным желанием: добраться. Рэни семенила рядом, держась чётко под правой рукой, будто бы предлагая в случае чего держаться за неё.
Смотреть по сторонам уже не было сил. Поэтому фигуру человека, идущего мне на перерез, я заметил только после того как собака остановилась и предупредительно зарычала, готовая к прыжку. Было уже слишком поздно, чтобы куда-то отступать.
Нет… Только этого ещё не хватало!…
Рука лихорадочно схватилась за пояс, но на нём давно ничего не висело. У меня вообще не было никакого оружия кроме кулаков.
Боги…
— Свои! — донёсся до меня знакомый голос.
— Вилл?! Тише, тише, девочка! Это правда свои. Своее некуда.
Облегчение было так сильно, что пришлось и правда схватиться за собаку чтоб не упасть. Вилл в два счета оказался рядом, и без лишних вопросов закидывая мою руку себе на плечо. Рэни с подозрением обнюхала нового для себя персонажа и расслабилась.
— Живой, черт! Мы тут с ног сбились! — взволнованно говорил Вилл. — Где тебя носило?
— Как он там? Ещё не поздно? — спросил я, опасаясь услышать ответ.
— Что “поздно”? Плох совсем. Уже просто ждём тебя с твоим дурманом, чтоб покончить с этим, и дело с концом. Сам же знаешь, что никаких шансов у него больше нет.
Не в силах что либо сказать, я вложил в руки Вилдара заветный флакон.
— Это же… это же оно самое! — Вилл поднял на меня округлившимися от удивления глаза. Он точно так же как и я, не смел поверить. — Как? Откуда это у тебя?
— Долгая история, — ответил я. — Один хороший человек отдал её мне.