— Ты ещё кто?
Огонь полыхнул ярче, освещая лицо говорящего. Моё собственное. Точь в точь. Даже шрам был на месте.
— Я — Баирон из Аль-Шалесса. Сын архимага Оуэна, наследник Башни Слоновой Кости, — он испытующе смотрел на меня. Надменно. Холодно. Чуждо. — А кто ты?
— Вот так, да? — я усмехнулся, принимая вызов. — Тогда моё имя — Баи Финч, скорняк из Нордвика. Человек, который сам построил свою жизнь из ничего. Давай на том и порешим, для ясности.
— Сам построил? Ой ли? — огонь полыхнул в его взгляде. — Самонадеянный глупец, считающий что властен над тем, что недоступно даже Забытым Богам. А что же ты тогда не предотвратил её гибели? Что же не вытащил из огня? Что не истёр в прах её обидчиков? Ты, беспомощный скорняк из Нордвика, человек, который не в состоянии уберечь то, что было ему дарованно. Позор своих предков. Они горько плачут глядя на тебя из-за Грани. Посмотри на себя! Да всякие глаза, с вожделением взглянувшие ей вслед, должны были выклевать вороны. Всякую руку, невзначай коснувшуюся её, следовало отрубить. А за то что с ней сделали, следует всю Империю предать огню!
— Огню? Всю Империю? — ответил я. — Ты чёртов больной ублюдок! Как же всё-таки хорошо вышло что тебя на самом деле не существует. Ни тебя, ни преданных тебе слуг, которые исполняли бы твои прихоти! Мир поистине миновала большая беда.
— Я — это ты, упёртый ты идиот! — он не выдержал и схватил меня за плечи, так словно желал вытрясти дух. — Хватит бегать от меня! Хватит отрицать меня!
— Нет. Ты — чёртов призрак, — возразил я. — Человек, которым я, по счастью, не стал и никогда не стану.
— Не станешь? — на губах его появилась усмешка. — Вот как?
— Если у меня и были сомнения, то твоя надменная рожа всё поставила на свои места, — сказал я, и вдруг понимая что голос мой так же холоден и чужд. — Так что спасибо тебе за то что себя показал. И не нужна мне Империя в огне. Хватит и одной головы.
Снова гнев, снова пламя.
— Одной головы, говоришь? Что ж, пусть будет так. А ты… что же ты? Почему ты тогда здесь? О чём ты думаешь?! Ты должен учиться убивать, а не врачевать! Искать Силы, а не носиться с ранеными и убогими! Поднять себе на службу армию мертвецов, призвать из Бездны полчища бесов, подчинить своей воле лесных зверей, превратить всех этих озлобленных и мелочных глупцов в прах под твоими ногами! Или что, отступишься от собственных слов о том что тебе всё по силам? Какого дьявола ты всё ещё здесь? Какого дьявола?…
Кто-то прикоснулся к моему плечу, и сон исчез, словно огонь свечи на сквозняке. Я вздрогнул, неудачно дёрнул локтем, и деревянная кружка с грохотом упала со столешницы на пол.
— А? Эмиль! Нет-нет, я не сплю!
— Да конечно, — усмехнулся Эмиль. — Ты не спишь, а я, видать, в городском совете заседаю. Давай, продирай зенки-то, в гробу отоспишься. Мэтр велел тебе к нему явиться.
Я кивнул, пытаясь изобразить бодрость. Вот ведь зараза… как меня угораздило заснуть? Впрочем, что уж там: читать записи Янсенса утром после сумасшедшей бессонной ночи явно была не лучшая идея. Всё равно не запомнил ровным счётом ничего.
А утро уже и не утро вовсе, а вполне себе день. Довольно тёплый, что не говори. Сентябрь в этом году на удивление погож.
Город живёт своей жизнью. За оградой то и дело слышится цокот копыт и скрип колёс. С Шэмблз-стрит доноситься дивный аромат копчёностей, со стороны храма — звон колоколов, монотонный гомон человеческих голосов — отовсюду.
На подворье расторопный Херберт уже помогает снять с телеги какого-то старика. Одна из лохматых серых дворняжек вертится у него под ногами и звонко тявкает, в надежде что хоть кто-то оценит её великолепные охранные способности. Зря надеется: никто не обращает на нее внимания. Точно так же как и на Рэни, которая, кажется, так и не шелохнулась с тех пор как оказалась за сараем. Все слишком заняты своими делами, кроме, разве что, худенького пятилетнего мальчонки, которого Нэн, видимо, вывела из палат погреться на солнышке. Он сидит на поленнице и во все глаза смотрит на большую чёрную собаку с непередаваемой смесью любопытства и страха. А Рэни ни на кого не смотрит. Просто печально лежит опустив голову на лапы, и всё.
В углу у конюшни, под водостоком — заветная кадка, полная до краёв после вчерашнего ливня. Холодная вода бодрит. Жаль только из-за повязки не умыться полностью. Сегодня это обидно как никогда, но нельзя её снимать. Ни в коем случае нельзя. Боги, до чего же она надоела…
В коридоре висит стойкий запах уксуса. Кто-то стонет, кто-то ругается, кто-то тихо плачет, и всё это сливается воедино, наполняя и без того неуютные коридоры бывшей скотобойни ощущением болезненной безнадёги.
Как не крути, здесь очень тяжело находиться. И не знай я на какие чудеса способен Йозеф Янсенс, то, наверное, сбежал бы отсюда в первый же день. Но Янсенс творил их, чудеса, подчас невероятные, невольно заставляя восхищаться собой.
Мэтр был у себя. Сегодня он казался несколько более усталым чем обычно, хотя держался так будто бы его усталость никакого значения не имела. Окладистая борода ухожена, седые волосы — аккуратно зачёсаны назад. Как не крути, столичный аристократ оставался столичным аристократом, что бы с ним не делала жизнь. Даже серую рабочую робу Янсенс носил с таким достоинством, что та казалась парадным мундиром. На его фоне я, как правило, вдруг резко вспоминал что неплохо бы на досуге заглянуть к цирюльнику.
Сейчас мэтр кипятил что-то в маленькой чаше прямо на масляной горелке. Можно было подумать что это очередное снадобье, но душистый аромат специй сбивал с толку.
— Уснул таки? — строго спросил он, и я снова невольно почувствовал себя проштрафившимся мальчишкой-подмастерьем, опоздавшим к началу рабочего дня. Только в те далёкие времена это я был на голову ниже своего наставника, а не наоборот. И теперь от этой разницы было ещё более неловко.
— Прошу простить, сэр. Больше не повторится.
— Я, конечно, всё понимаю, дело молодое, — продолжил Янсенс, снимая своё варево с огня. — Но у вас был выбор: спать или развлекаться по борделям. Вы его сделали, так что принимайте последствия достойно.
Я набрал было воздуха в грудь чтобы возразить, но вовремя прикусил язык.
— Да, сэр. Не жалуюсь, и готов работать.
Мэтр чему-то усмехнулся, разливая зелье в две маленькие чашки.
— Вот, выпейте-ка вот это! — велел он, протягивая мне одну из них. — А то ещё не хватало чтоб вы заснули над пациентом.
Кофе?! Серьёзно?!
— Спасибо, — растерянно сказал я, принимая этот бесценный дар. Кофе в Блэкшире было большой редкостью, но мэтр держал небольшой запас для особых случаев. Учитывая тот факт, что сюда могли заявиться даже среди ночи, «особый случай» наступал довольно часто, но лично я удостоился этой чести впервые.
Напиток имел очень необычный вкус из-за молотой гвоздики и бадьяна, однако так мне, пожалуй, он нравился больше.
— По поводу вашей девочки, — продолжил мэтр между тем. — По состоянию здоровья всё довольно неплохо для её случая, повреждения незначительны. Физические, само собой. Про душевное состояние — тут сложнее, но я бы доверился Нэн и её опыту. Ничего непоправимого. Меня скорее вот что беспокоит: поведайте мне, Гаррэт, что вы теперь планируете с ней делать?
Я чуть не поперхнулся.
— В каком смысле?…
— В самом прямом. Вы как, намерены каждый день выкупать бедняжку на сутки у её хозяев? Или вы считаете что местные бандиты постесняются наведаться сюда?
— Нет, иллюзий на этот счёт не питаю, — ответил я. — А делать… ну для начала вечером найти того муд…. кхм… человека, и попробовать узнать, что да как. Может как-то удастся договориться? Может они согласятся на выплату долга по частям? Должен же быть какой-то выход, это ведь даже не смешно! Она же ребёнок ещё совсем…
— Да не кипятитесь вы так, — оборвал меня мэтр. — Я не меньше вашего порицаю такие вещи. Другое дело что к моему великому сожалению помочь каждому страждущему невозможно.
— Я это знаю, мэтр, но всё же… — тяжко вздохнул я, подыскивая слова. — Понимаете, бывают такие случаи, что если пройдёшь мимо — то всё, человеком с того момента ты больше называться не в праве. Трусом — да, эгоистом — да, малодушным ничтожеством — да. Но «человеком» — уже больше никогда. Для меня этот конкретный случай был таковым, сэр. Я не нашёл в себе сил остаться в стороне.
— Это всё от того, что вы ещё достаточно молоды, — усмехнулся Янсенс. — Вот проживёте с моё…
— Проживу — посмотрим. А пока — простите, не могу.
Мэтр одарил меня взглядом, в котором читалось почти отеческое умиление.
— Сходите туда и поговорите. Чем раньше — тем лучше. Всё равно перегружать вас работой сегодня не стоит. Только будьте морально готовы к тому, что от этого дела придётся отступиться. Скорее всего вас попросят оплатить долг её дедушки, и едва ли эта сумма будет мала. А после я вас настойчиво прошу воздержаться от загулов, вернуться в госпиталь и выспаться как следует перед завтрашним днём. Вы нужны мне готовый ко всему и на свежую голову.
Я вновь подавился возражениями.
— Как скажете, мэтр.
Старик снова бросил на меня насмешливый, полный умиления взгляд, словно бы я невольно наводил его на какие-то воспоминания. Судя по всему он собирался сказать что-то ещё, но нас прервал нервный стук в дверь и взволнованный голос Херберта:
— Мэтр Янсенс! Мэтр Янсенс, вы тут? Там прибыл господин Харди! Срочно нужна ваша помощь!
— Харди, — заинтересованно произнёс мой новый наставник. — Давненько его не было… Что ж, Гаррет, срочно взбодритесь и отправляйтесь к Нэн за инструментом. Что бы не случилось на этот раз, практика на сегодня вам обеспечена.
***
Стоило бегло осмотреть собравшихся в палате, как всё мигом вставало на свои места.
Первыми в глаза бросились трое мужчин в котах городской стражи поверх кольчуг, один из которых, судя по перевязи, был в чине капитана.
Четвёртый, склонившийся над ложем, доспеха не носил, если не считать за таковой усиленную накладками кожаную куртку. Никаких гербов, никаких знаков различия, однако характерная выправка и короткая стрижка выдавали человека служилого. Он что-то тихо и уверенно говорил лежавшему на постели раненому мужичку тщедушного вида, а тот смотрел в ответ такой с надеждой, словно ему уже пообещали вознесение к престолу Императора и отпущение всех грехов. Впрочем, его можно было понять: такое количество крови — это к операции, примета верная.
Что ж… кофе был очень кстати.
При виде мэтра стражники уважительно отступили в сторону, а этот, четвёртый, по-товарищески похлопал раненого по плечу, произнёс нечто вроде «не боись, сейчас тебя подлатают, будешь как новенький!», и только после этого соизволил, наконец, выпрямится и обратить на нас внимание.
Располагающая улыбка и смеющиеся глаза, но что-то внутри не верит тому что видит. А кошачья грация в каждом движении выдаёт в нём бойца опытного и опасного.
Кто он вообще такой?…
— Добрый день, Йозеф, — слегка извиняющимся тоном произнёс загадочный господин. — Простите за спешку, но этот человек должен жить. Во что бы то ни стало.
— Можешь не извиняться Роланд, — отмахнулся мэтр, быстрым шагом подходя к постели. — Сделаем всё возможное. Капитан Брехт, освободите помещение!
— Как скажете, сэр! — спохватился предводитель стражи. — Ребята, на выход! Господин Харди, если я понадоблюсь, то буду на месте преступления.
— Да-да. Я вас найду, — заверил тот. Сам он явно никуда уходить не собирался, только отступил к стене чтоб никому не помешать, и всё. — Проследите чтоб любопытный люд держался оттуда подальше. И ничего не трогайте! Мне нужно будет ещё раз всё осмотреть.
— Не извольте волноваться, — коротко кивнул Брехт. — Ждём вас.
И вышел.
А Харди — остался, опустившись на скамью у двери.
И Янсенс ничего ему не сказал, хотя сам посторонних в хирургической палате терпеть не мог.
Я подивился такой странности, но обдумывать её было некогда: мэтр принялся за дело. Вернее, собирался приняться. И застыл на секунду, пытаясь осознать что вообще перед ним.
— Это что, ожог? — спросил он, беря себя в руки. Я сам тоже совершенно не понимал что это за дырка, словно и правда прожёгшая грудную клетку до самых рёбер. Огонь здесь был явно ни при чём. Больше походило на какую-то хитрую алхимическую гадость, способную разьедать плоть. Я слыхал что такая бывает. Но вот тогда почему эта странная дыра в груди имеет форму человеческой кисти?…
— Да. Ожог, — с нажимом произнёс господин Харди, и от чего-то переспрашивать желания не возникло. — А ещё несколько обломков металла и рваная рана на боку.
— Это я уже вижу, — мэтр потёр лоб. — Мэгги, не стойте столбом! Давайте настойку дурмана, одну порцию для начала. Эмиль, помогите устроить пациента удобнее. Гаррэт, готовьте раствор.
Следующие полчаса я малодушно радовался тому, что просто ассистирую, а не вынужден принимать решения, как прошедшей ночью. Ранение оказалась явно не из рядовых, даже для такого опытного целителя как Йозеф Янсенс. Впрочем, он, как и любой истинный мастер своего дела, воспринял поставленную задачу как вызов, и замешательство быстро сменилось лёгким азартом.
Смотреть на мэтра за работой уже само по себе было бесценно. Не возможно было не восхищаться его уверенными точными действиями и тонким пониманием материй, с которыми приходилось работать. Знания эти были столь глубоки, что в новых для себя ситуациях мэтр спокойно мог импровизировать. Пожалуй, из всех показателей высокого мастерства этот был самый верный, о каком бы ремесле не шла речь.
Кроме того, Янсенс всегда сопровождал все свои действия пояснениями. Это было нечто вроде хорошей привычки: благодаря ей даже местный конюх, кажется, имел представление о том как грамотно оказывать первую помощь. Что до меня — так я жадно впитывал каждое слово, каждое движение. И даже сейчас, после бессонной ночи, будто преклоняясь перед важностью всего происходящего, липкий туман недосыпа отступил, даруя возможность слушать и запоминать.
Ассистировала в основном Мэгги. Мне на данном этапе отводилась роль всё того же «подай-принеси», однако я мог в деталях рассмотреть, как правильно следовало вытаскивать из плоти обломок… обломок чего-то. Явно не стрелы. Он скорее походил на скол некого разлетевшегося на куски лезвия. Кто и каким образом кинул это так, что оно вонзилось столь глубоко? Или же если этим выстрелили — что было намного логичнее, учитывая глубину — то из чего? Пусть я не оружейник, но в юные годы живо интересовался всем что стреляет. Луки, пращи, арбалеты, «огненные копья» из восточных колоний… Даже для последних требовались специальные снаряды обтекаемой формы. А эти глубоко засевшие куски заточенного металла никак не укладывались ни в какую мало-мальски разумную картину.
Бессмыслица… Или я чего-то не знаю. И это незнание меня пугает.
Примерно так же пугает как и то, что мэтр зачем-то обработал рану на третий раз. Проклятье, а я сам вчера на сколько раз всё обрабатывал?… Порылся в памяти и обнаружил, что не помню. И вообще не уверен что промыть вышло качественно — слишком глубокая рана, слишком темно в маленькой грязной коморке.
Вот же чёрт… надеюсь всё-таки боги смилостивятся, и воспаление каким-нибудь чудом обойдёт Бонзу стороной. Ему в целом во многом везёт, учитывая сколько раз он мог расстаться с жизнью, с его-то норовом…
Интересно, как он там?… Вряд ли хорошо — слабость и жар есть наверняка. Как-то понять бы теперь норма ли это, или всё же что-то пошло не так? А Вилл, интересно, договорился ли там в порту и что в итоге вышло?…
Чёрт побери, почему время так медленно тянется? Я должен смотреть и учиться, а мысли то и дело возвращаются к приятелям в трущёбы. Толку с меня здесь сейчас… Как закончим надо будет на обед заглянуть в «Улыбку русалки», поискать Зака. Днём-то он там должен быть. Наверняка он знает как у Бонзы дела.
Если только с ним ничего не случилось. Если с ними со всеми ничего не случилось. Бездна…
— …а вот теперь, наконец, всё. Гаррет, можете зашивать.
Я кивнул, усилием воли возвращая себя в реальность, и взялся за иглу.
— Это новенький? Не видел его у вас раньше, — вполголоса сказал Харди. Разговор вёлся поодаль, но я всё равно отчётливо слышал каждое слово.
— Новенький, — спокойно ответил мэтр. — Бывший портной, из Саммертона. Решил вот, видишь ли, сменить профессию.
— Вот как? А вы уверены, что стоило доверять такую работу новичку?
— Уверен. Толковый парень. В лекарском деле, конечно, зелен ещё, но недостаток знаний компенсирует энтузиазмом и упорством. А что касается наложения швов — в считанные дни освоил, да так, что иных целителей посрамил. Сразу чувствуется, рука к шитью привычная. Так что не бойтесь: заштопает он вашего ценного свидетеля в лучшем виде.
— Это не свидетель, — пояснил Харди. — Это мой связной.
— Для выздоровления это роли не играет, — бесстрастно пожал плечами Янсенс. — Жить будет. Но вот ожог этот ваш… странный…
— Простите мэтр. Тайна следствия.
Я не видел, но буквально почувствовал как мэтр недовольно поморщился.
— Ох уж мне эти ваши «следствия»… Так уж и быть, не спрашиваю. Гаррет, вы закончили?
Я ограничился коротким кивком, робко надеясь что он сейчас просто отошлёт меня за дверь. Почему-то находиться в палате сегодня было намного неуютнее обычного.
Впрочем, причина этой особой неуютности как раз подошла поближе к операционному столу и придирчиво осмотрела получившиеся швы.
— Действительно, тонко и аккуратно! — признал господин Харди, впервые взглягув непосредственно на меня. — Если это и впрямь только начало, то ты далеко пойдёшь, парень! Главное — не бросай это дело. Этому городу нужны хорошие целители. Да и не только этому.
И одобрительно похлопал меня по плечу.
— Спасибо, сэр! — в кои-то веки у меня вышло убедительно сыграть человека своего сословия: не смотреть в глаза, не высовываться. Да-да-да. Я — всего лишь какой-то одноглазый калека, который помогает тут с больными. Я сделал всё что мог. Я вам тут больше без надобности. Мэтр, ну же, скажите что я могу быть свободен!
Мэтр?….
— Шов действительно неплох, — признал Янсенс. — Чтож, Гаррет, помогите Мэгги с уборкой и можете быть свободны на сегодня. Лучше выспитесь хорошенько: завтра, напоминаю, вы будете нужны мне со свежей головой и готовый ко всему. И удачи вам в «переговорах».
— Спасибо, мэтр!…
Вскоре я, наконец, покинул операционную комнату с огромной кучей окровавленного тряпья на выброс. Но исполненный интереса взгляд в спину чувствовал даже когда закрыл за собой дверь, и ещё некоторое время после. Только в нашем жилом закутке тяжёлое давящее ощущение в груди немого попустило. И то не до конца.
Да кто он вообще такой, и почему у меня от одного его присутствия мурашки по коже?
Стража… Связные… Улики не потоптать… Он — следователь? Определённо следователь, да вот только…
«…Да ладно, только посмотри на себя! Это уже паранойя, дружище. Мания преследования. Ты теперь при виде каждого стражника будешь дёргаться, да? Успокойся. Он не за тобой сюда пришёл.»
«Сегодня — не за мной. Но это не значит что он не придёт за мной завтра.»
«Успокойся, тебе говорят! Давай думать здраво: твоё единственное реальное преступление — убийство следопыта, случившееся безумно далеко отсюда. А единственные же свидетели того — убили второго и сами сбежали. Это ж ещё поди найди и докажи: там ведь у места преступления не столько твои следы, сколько медвежьи! И прости уж, но не велика ты птица чтоб тебя искать.»
«Не велика птица? Сокол прикинулся зябликом, да ещё и сам в это верит! Впрочем Бездна с тобой: ты можешь считать себя кем угодно: зябликом, воробушком, скорняком, целителем — пожалуйста! Но если вскрылась правда, то ловить будут сокола, и поступят с ним совсем не как с маленькой птахой. И любая участь лучше, чем попасть в руки храмовников. Даже смерть…»
— Господин Эванс, простите… — тихий, неуверенный голос за моей спиной невольно заставил что-то внутри сжаться. Девочка Эви опасливо, почти украдкой выглядывала из комнаты отдыха. Умытая, с собранными в тонкую косичку волосами и переодетая из дешёвого пёстрого платья в больничную робу, она выглядела намного лучше чем вчера, но её болезненные худоба и бледность теперь навязчиво бросались в глаза.
В таком виде она производила впечатление выздоравливающего пациента, которого буквально накануне вырвали из лап смерти. И, должно быть, именно это ощущение вдруг придало мне сил.
— Как ты, ребенок? — я не пожалел ей самой тёплой улыбки. — Освоилась тут? Как себя чувствуешь?
— Лучше! — оживилась Эви, быстро справившись с первой неловкостью. — Намного лучше! Тут так здорово! И кормят хорошо, намного вкуснее чем в борделе! И теплее чем там. Намного! И все такие добрые… Господин Эванс, простите, а я правда могу остаться здесь? Мне правда не нужно больше возвращаться на Роуз-стрит?
Последние слова звучали так, словно вырвались у неё сами собой помимо её воли. Осознав это, она испуганно потупила взор и отступила на полшага.
— Просто… просто Нэн говорит что я могла бы научится помогать ей с больными… Это правда?… Или… Или что теперь со мной будет?
Я с трудом проглотил ком, подкативший к горлу. Выразительные ореховые глаза буквально умоляли: пожалуйста, сэр, скажите что всё это происходит на самом деле! Что все что наговорила старая сиделка — истина до последнего слова!
Скажите что этот кошмар закончился.
— Не волнуйся, — ответил я, уже понимая что встрял в это дело по самые уши. — Больше ты туда не вернёшься. Обещаю.
***
«Ну а город… я тоже изначально не планировала его рисовать, но он напросился сам. Мне кажется он сам по себе хмурый, этот городок, и его жители не видят как он бывает красив.»
Как точно она это сказала. Почувствовала. Провидела. До последнего слова, до последнего штриха.
Креймор и правда был красив, хотя заметить это было делом не из лёгких. В глаза бросались прежде всего не каменные фасады домов и не ажурные стены храма, а разруха и нищета, царящие вокруг.
Город был очень стар. Шутка ли, некогда давно, задолго до того о как Блэкланд, маленькое, но гордое королевство на границе с Драконьей Пустошью вошло в состав Империи и стало Блэкширом, Черным Графством, Креймор был ни много ни мало столицей этих земель.
А теперь над всеми объединёнными владениями возвышалась одна единая Столица. Забавно если задуматься: величайший из городов, созданный быть сердцем мира, даже не имеет собственного имени.
Мне, кстати, всегда казалось, что будь Столица человеком, то была бы она похожа на властную аристократку, прячущую под шелками и золотом тучное и больное тело. Ходить самой ей не под силу, и слуги носят её в паланкине, но вместе с тем она считает что ей всё дозволено и все обязаны. Дама эта прекрасно знает истинную себе цену, ровно как и многочисленные болезни, каждый день подтачивающие её изнутри, и это знание делает её капризной, эпатажной и подчас жестокой к своим приближённым. Служить такой тяжело, но выбора ни у кого теперь нет.
Креймор тоже походил на аристократа. Старого аристократа, давно пропившего остатки своего имения, щеголяющего в лохмотьях из погрызенного молью дорогого сукна и коротающего дни в обнимку с бутылкой под ностальгические байки о былом величии. Если взглянуть на такого человека вскользь, то можно принять его за простого забулдыгу. Ну а если присмотреться внимательнее, то станет ясно, что он вовсе не так прост как кажется: что за его плечами целая жизнь, опыт многих взлётов и падений; что он отнюдь не глуп, и остатки дворянской чести ещё при нём; и что орден за отвагу, который он пропивает сегодня, и в самом деле вручил ему лично лорд-регент за особые заслуги перед страной.
Но внимательно смотреть — это целая наука. До того ли нам всем в повседневной суете?…
Город был велик: он вгрызался в воды Бравонского озера десятками доков, стелился по склону бесчисленными зданиями, уходил в небо. Причём чем ниже кварталы спускались к берегу, тем больше они походили на трущёбы. И наоборот: чем выше дома и улочки взбирались вверх по старой пологой горе, тем богаче и ухоженнее они становились. Венчал всё это, естественно, возвышавшийся надо всем крейморский замок, некогда — резиденция короля, а теперь — обитель герцога Блэкширского.
Я, конечно, понимал, что дело тут скорее в сырости, весеннем половодье и ценах на землю, но это не меняло того факта, что весь город буквально превращался в одну огромную метафору об общественном укладе. Не прибавить, не отнять.
…а ведь тогда, давно, в другой жизни, мой родной город тоже делился на Верхний, Средний и Нижний. Интересно, у нас всё было так же? Я ведь ничего не помню. Да и чёрт подери, я был маленьким избалованным мальчишкой, которому не было до этого никакого дела. Что я мог понять тогда, даже если бы хотел?…
…а в самом деле, были ли мы лучше Империи? И у кого теперь спросить об этом?…
…на Шемблз-стрит, соседствующей с госпиталем Янсенса, вовсю идёт торговля. Слышится стук топора для разделки, чей-то басовитый смех, а с другого конца — шумная перепалка мясника и недовольного покупателя. Прохладно: улица идёт с запада на восток, дома нависают над мостовой, так что солнце здесь — редкий гость. Поэтому тут вечно сыро, и в каждой щели зеленеет вездесущий мох. Брусчатка так толком и не просохла после вчерашнего: влага скопилась в зазорах между камнями, очерчивая каждый словно ювелирная оправа. Коптильни благоухают душистым дымом. Ореховая щепа — мммм… заглянуть что-ли в лавку на обратном пути? К вечеру-то уж, наверное, будет готово.
С Шемблз можно свернуть улицу плотников, на которой расположились многочисленные мастерские и дома. Она шире, светлее, и здесь гуляет озорной ветерок с озера. Дыма больше не чувствуется, за то воздух наполняется запахом нагретой на солнце древесины. Мне по душе это место: тут обитают люди ремесла, родственные души.
В каждом подворье что-то пилят, строгают, сколачивают. Создают. Споро мелькают рубанки в руках подмастерий и стамески в умелых пальцах стариков. Все кто мог выбрались из мастерских чтоб насладится погожим деньком и поработать на свежем воздухе. Даже совсем маленькие дети заняты, собирают стружку в большие мешки, которые их родители потом продадут в коптильни.
Здесь удивительно хорошо дышится. В отличии от Шемблз-стрит люди здесь не убивают, а творят. А любой творец, пусть и самый посредственный, по-особому отмечен богами. Есть в них нечто такое, невыразимое словами, светлое и могущественное, то к чему поневоле тянешься. Потому и места, где они селятся, становятся подобны им.
За улицей плотников — улица святого Филлипа. Здесь лавок нет, если не считать пекарню на перекрёстке с кварталом ткачей. За ткачами — старьёвщики и мелкие купцы, кто во что горазд. Одни — честнее, а кое-кто наверняка не брезгует и краденное сбывать — не угадаешь. Зато если бы мне вдруг пришлось искать кому бы то ни было подарок по особому случаю — я пришёл бы сюда ни минуты не сомневаясь. Кажется здесь можно найти вообще всё что душе угодно, на самый взыскательный вкус, вплоть до набора точёных шахмат, резного гребня из сандалового дерева или шара-головоломки из слоновой кости.
Отсюда можно вывернуть в переулок кожевников и галантерейщиков. Так было бы короче, но я не могу найти в себе на это сил. Опасаюсь, что с таким трудом убаюканная тоска по тихому Нордвику и привычной любимой работе проснётся, и снова будет сводить меня с ума. И без того приходиться нагружать себя сверх меры чтобы не думать о том, как сильно я хочу домой.
Поэтому иду в обход через жилые кварталы, где обитает в основном рабочий люд, а оттуда — на центральную дорогу. Она спускается вниз и вниз, в сторону порта, который виден отсюда во всей красе: вон там здание Бравонской судоходной гильдии, постоялый двор для матросов, что состоят там на службе, бесчисленные склады и амбары. Отсюда видно как к пирсу причаливает новая грузовая баржа, как работники порта суетятся, готовясь её встретить. У берега жизнь буквально кипит, но если посмотреть дальше, то Бравонское озеро поражает своим спокойствием. Даже многочисленные рыбацкие лодчёнки, казалось, не тревожат его умиротворения. Солнце отражается в нём как в зеркале, а далёкий противоположный берег теряется в голубоватой дымке.
Вид захватывает дух, и мне жаль что рядом нет никого, кто был бы в состоянии оценить его. Да и кто, кроме неё, мог бы?…
…кроме неё. Светлые русые волосы, зелёное платье, хрупкая девичья фигура. Нереальный полуденный сон наяву. Я остановился от неожиданности, напоминая себе, что этого просто не может быть. Не может, но прошедшая мимо девушка настолько сильно походила на мою Бригги, что я растерянно смотрел ей вслед, пытаясь осмыслить то, что вижу.
Она видно почувствовала это и обернулась. Нет, конечно не она. Иное лицо, иная фигура, и всё же чем-то мучительно похожа. Да что же это?… Я с силой заставил себя отвернуться и продолжить путь, а чудесное видение так и потерялось в толпе, всколыхнув на душе улёгшуюся было муть.
…вниз по склону шагалось легко. Чего не сказать о душе. Я не питал иллюзий о том что услышу на Роуз-стрит, и покуда не представлял себе как буду выкручиваться. Оставалось только надеяться, что хотя бы Зак сейчас скажет мне что-нибудь утешительное.
«Улыбка русалки» возвышалась над портом. Добротное каменное здание, от которого за три квартала разило табаком и жареной рыбой. Хорошее место: не слишком дорогое, и в то же время не притон для всякого отребья, типа «Тихого омута». Мы с ребятами провели здесь первую ночь по прибытии, так что в своём добром отношении к «Улыбке» я был глубоко предвзят. Тёплая постель, вкусный ужин и вечер песен у большого камина теперь видились мне настоящей роскошью.
Правда опять не обошлось без происшествий, и на сей раз их нам обеспечил Бонза. В «Русалку» в тот вечер занесло сразу двух менестрелей одновременно: нашего Зака и некого парня из Адалонии, Алехандро дэ Хокоссо, кажется. Один из уже изрядно подвыпивших друзей этого Алехандро утверждал, что тот — очень известный бард, что все собравшиеся должны преисполнится благодарности за снизошедшее на них счастье, и что петь сегодня будет он, а не какой-то матрос с неизвестной баржи.
Бонза, старый закадычный друг «какого-то матроса» и тоже не самый трезвый человек в зале, молчать не стал, и слово за слово ввязался в перепалку, очень быстро переросшую в мордобой.
И пока я, Вилл и более здравомыслящие сторонники второго барда тщетно пытались их растащить, оба музыканта преспокойно разговорились о музыке, лютнях и даже припомнили общих знакомых. В итоге остаток вечера Зак и Алехандро пели вместе, а Бонза, пусть и считал синяки да ссадины, но выглядел очень довольным собой. И я, дурак, про себя клял его за несдержанность, понятия не имея что всего через неделю жизни в Крейморе сам буду мечтать сломать кому-нибудь нос.
Старая дверь скрипнула, пропуская меня внутрь, в прокуренный полумрак. Едва я вступил в него, как часть моих страхов развеялась под перебор струн знакомой лютни.
Зак удобно расположился на одном из столов и неспешно распевал одну из тех песен, которую его постоянно просили сыграть на привалах после очередного дня пути, у костра или на постоялом дворе. Ему вторил многоголосый хор уставших матросов и завсегдатаев:
В бой идет герой отважный
Рушить мельницы и башни,
Вдаль идут, в чужие страны,
Их дорога нелегка
Их тела укрыли ели,
Замерзать среди метели,
Ну а мне милей дорога дурака.
Ну а мне милей дорога дурака.
По волнам скитальцев носит,
Что у моря счастья просят,
На волнах качает лодку
Тень их призрачно легка
Что их носит в эти дали,
Ведь давно грести устали?
Ну а мне милей дорога дурака.
Ну а мне милей дорога дурака.***
На вид Зак был жив-здоров и никуда не спешил, что обнадёживало. Разве что выглядел чуть мрачнее обычного, но не более того. Он приметил меня в толпе и коротко кивнул — мол, всё, я тебя заметил, закончу — подойду.
Я ответил ему тем же и отправился на поиски свободного угла, в котором можно было бы спокойно поесть и поговорить. Стоило только сесть — буквально из неоткуда появилась симпатичная девушка с дружелюбной улыбкой и извечным вопросом «принести ли чего-нибудь?». От чего бы нет? Эль для Зака, отвара из малинового листа — для меня, и чего-нибудь поесть, желательно мясного. Да, рыба вполне устроит. Уже неделю не ел рыбы, и даже соскучился.
Она кивнула и ушла, а я поймал себя на том, что только сейчас, в этом уютном углу меня наконец слегка попустило тяжёлое ощущение тревоги, не покидавшее последние дни. Возможно, это особая магия постоялых дворов: люди ведь не даром приходят сюда отдохнуть душою. А может я просто настолько устал, не знаю. Какая разница? В кои-то веки можно хоть минуту посидеть спокойно, слушая как Зак смакует последний куплет:
Там, где музыка и кубки
Где огонь, дымятся трубки,
На столах танцуют джигу
И твоя душа легка
Там в жару или в ненастье
Иногда приходит счастье,
Мне всегда милей дорога дурака.
Мне всегда милей дорога дурака…***
(*** текст и оригинальное исполнение — The Dartz, по мотивам ирландских народных песен.)
— Как он там? — спросил я едва мы покончили с приветствиями.
— Лихорадит его, — непривычно мрачно ответил Зак. — Это нормально?
— Как тебе сказать… По идее после такого ранения всегда лихорадит, даже если всё сделано верно. Но вот есть осложнения или нет — нужно смотреть. Ты не видел, края раны не покраснели?
— Нет, я не смотрел, — признался Зак. — Замотался. Я как тебя проводил — вернулся и спать упал, а потом сразу сюда.
— А Вилл чего?
— На рассвете ушёл, через час вернулся мрачный. Говорит — старик цену ломит, а в порту парочка работяг вдруг стала подозрительно дружелюбна. То табачку им отсыпь, то за жизнь поговори…
— Соглядатаи?
— К гадалке не ходи! Боюсь, вечером нагрянут. Днём ещё, пожалуй, не рискнут, хоть и трущёбы, да лишние глаза им всё одно не нужны — мало ли? Но как стемнеет…
— Скверно… есть мысли что делать?
— Ни одной. И у Вилла тоже пока нет, — Зак помедлил мгновение, словно бы ему было неловко спрашивать. — А у тебя?
Я подавил тяжёлый вздох и печально посмотрел в тарелку. Жареный карасик с золотистой хрустящей шкуркой выглядел так аппетитно, но в такие моменты от еды меня как правило воротит. Вот чёрт… ладно. Прихвачу с собой.
— Нет. У меня тоже ни одной. Зато есть арбалет и парочка самострелов. Как раз на троих хватит.
***
— А-а, глянулась девчушка? — маслянисто улыбнулся давешний тощий смотритель за товаром. — Так всё для вашего удовольствия, сэр! Обычно мы берём пятнадцать пенни за сутки, но для вас можем скинуть до десяти.
— Предположим, — терпеливо ответил я. — Девочка хорошая, правда здоровье оставляет желать лучшего. И давайте начистоту, уважаемый: нечего ей у вас делать.
Сутинёр пожал плечами.
— Начистоту так начистоту, сэр. Одна золотая гинея.
— Сколько?!
— Одна золотая гинея, сэр, — повторил он, продолжая всё так же омерзительно улыбаться. — Это сумма выкупа, с учётом долга её деда. Девочка же в уплату долга здесь. Но если вас настолько впечатлили её прелести, то….
— Слушай, ты! — я понял что делаю только когда схваченный за грудки хлыщ хрипло пискнул, вдавленный спиной в стену. Стоявшие рядом шлюхи испуганно взвизгнули и отпрянули в стороны. — Ещё один пошлый намёк — и я эту сумму выручу с твоих же потрохов у ближайшего алхимика. Какая, к чёрту, гинея?! Это за всю жизнь не отработаешь!
— Погодите! Не надо! — срываясь на фальцет просипел тощий. — Я всего лишь присматриваю за девочками, и ничего не решаю!
— Десять фунтов, — мрачно поправил низкий, чуть хрипловатый женский голос.
Я обернулся к заговорившей девушке и невольно ослабил хватку. Ну как «девушке»… судя по морщинкам на её лице, она как минимум лет на десять меня старше. Пышная копна рыжих волос уже была тронута сединой.
— Вернее — девять фунтов и семь шиллингов, — продолжила она. — Ровно столько задолжал дед Эвелины Костер. Верно, Гвидо?
Тощий мелко задрожал под моим требовательным взглядом
— Да… Девять фунтов… Но… Но это долг… а ещё содержание… и проценты… и… и прочее… отпустите! Не бейте! Я сам тут ничего не решаю, пожалуйста…
— Отпустите его! — с рвением попросила вторая девушка, блондинка помоложе. — Он правда не решает!
Я ослабил хватку. Молодец, что сказать… переговоры почти провалены.
— Хорошо. А кто тогда это решает?
— Проповедник! Проповедник решает! — скороговоркой протараторил Гвидо. — Симон «Проповедник»! Он — хозяин заведения, а мы тут все по его указу! Его в «Тихом Омуте» можно найти. Или тут, если вам повезёт: он иногда приходит проверить как идут дела, не каждый, правда, день, так что в “Омуте” оно будет вернее…
Он трясётся от страха, хотя я больше его не держу. Лицо выражает панику, зрачки в ужасе расширились.
Он боится меня.
«Как тебе это, а, скорняк из Нордвика? Это ведь и есть то, ради чего ты отправился в путь.»
— Ладно, мужик, успокойся. Я тебя понял, — примиряюще сказал я, ощущая укол стыда за несдержанность. — Поговорю с этим вашим Проповедником.
Гвидо вымученно улыбнулся.
— Ну попробуй, поговори! — усмехнулась рыжая девица. — Может сторгуетесь на что. А ты, кстати, чего так в неё вцепился? Родственник что ли?
— Какая разница? — отвечал я. — Она ещё ребёнок и ей здесь не место.
— Я тебя умоляю… — путана закатила глаза. — Слушай, дорогуша, если ты просто жалеешь девчонку, то завязывай. Мелкая сгущает краски по детской глупости. Это проходит. Привыкнет, освоится, смирится, а если не будет дурочку праздновать — то ещё и хорошо устроится. А продолжит реветь каждую ночь — так и сама виновата. Так ей и передай. И напомни, что стоило бы поблагодарить хозяев за кусок хлеба и крышу над головой. Её дедуле-то вообще было плевать что она ест и где спит.
— Торговать сытыми детьми в тепле, — холодно процедил я. — Смотрю, человечность у вас прямо-таки в чести!…
— А то! — ядовито парировала девица. — У нас её, чтоб ты знал, побольше чем в иных местах будет!
— Оно и видно, — бросил я, и сунул Гвидо в руки пригоршню монет. — Держи. Это за девочку, на три дня вперёд.
— Как скажете, сэр! — торговиц удовольствиями приободрился и принял плату. — Только должен предупредить, Симону это будет не по нраву.
— Учту это, — ответил я и не оборачиваясь направился прочь.
Значит, мне нужен некий Симон «Проповедник» из «Тихого Омута». Местечка, которое стоило бы обходить стороной. Ожидаемо. И о чём я собрался с ним говорить, интересно? Судя по установленной сумме, кому-кому, а ему человечность точно чужда. Цену он вряд ли собьёт.
Может удастся сговорится на чём-то ещё?
Только не сегодня. Сначала — проспаться хорошенько, а то сейчас переговорищик из меня так себе…
— Сыскался благодетель, — мрачно произнесла рыжая мне вслед. — Ненавижу таких.
— Почему? — равнодушно спросила её блондинистая подружка.
— А потому. Где был хоть один из них с десяток лет тому назад?…
Ответа растворился в уличном шуме.
Если он вообще был.
***
На подходе к госпиталю меня поймала давешняя сумасшедшая мамаша. Умоляла пустить её к её тяжело больному сыну, хватала за полу куртки, плакала навзрыд. Моего милосердия хватило лишь на то чтобы промолчать, пройти мимо и запереть ворота перед самым её носом.
Сам мальчишка, накормленный и едва ли не впервые в жизни нагулявшийся вволю, уже мирно спал.
А вот Эви нашлась в общей комнате. Когда я вошёл, она с живейшим интересом изучала записи мэтра Янсенса, которые тот одолжил мне в качестве учебного материала.
— Ну ты бы хоть ещё пару свечей зажгла, что ли? Глаза заболят читать в полумраке.
— Господин Эванс! — она встрепенулась так, словно я застал её за воровством варенья. — Простите, я тут взяла посмотреть… почитать… Я ведь… Раз я остаюсь здесь, то я должна буду…
— Читай конечно! — одобрил я. — И даже не думай извиняться. Тем более раз знаешь грамоту.
— Знаю, — покраснела девочка. — Немного. Читать быстро не выходит…
— А, не переживай об этом! — я полез на полочку со снадобьями в поисках настойки дурмана. — Это придёт. Чем больше читаешь, тем быстрее это делаешь. Ты где этому научилась? В храмовой школе?
— Не-а. У нас на школу не было денег, — ответила Эви. — Но туда ходил один соседский мальчик, Филлип. Это он нам рассказывал и про буквы, и про счёт, и про всё на свете! Он был такой умный! Наверное его поэтому забрали учиться в семинарию, далеко. Жаль. С ним было очень интересно.
— Ну так! Учится всегда интересно, особенно тому что нравится. А если умеешь читать, то считай все дороги открыты. Только послушай доброго совета: читай лучше днём, когда светло. При свечах глаза устают, и от этого начинают хуже видеть. А зрение — штука нужная. Пригодиться ещё!
Так… дурман, уксус, бинт для перевязи, нити с иглой на всякий случай, спирт… оба ножа, чехол с самострелами, подорожные… Ох как я надеюсь что до этого дело не дойдёт…
— А вы куда-то уходите? — встревоженно спросила Эви.
— Да, — ответил я, более сосредоточенный на сборах. — Мне нужно помочь одному другу.
— Он болен?
— Да. Болен. За ним нужно присматривать пока лучше не станет.
— А-а… — растерянно протянула девочка. — Вы простите, просто… просто вы вообще спите когда-нибудь?
— Кроме как днём на столе? — я невольно прыснул со смеху. — Грешен, бывает иногда. Надеюсь и сегодня выйдет, если с моим другом всё нормально будет. А вот ты бы лучше ложилась спать пораньше. Выспаться хорошенько сейчас — твоё самое важное дело.
Да уж… спи, пока я ломаю голову над тем как избавить тебя от твоих хозяев. Ничего ведь ещё не кончено.
А я уже обещал.
Мэтр был занят как всегда, поэтому перед уходом я отчитался перед Нэн что вернусь утром. Та совсем по-бабушковски поворчала на меня в духе «спать надо по ночам, а не шарится неизвестно где», и сунула с собой кусок пирога.
Затем я на минуточку заглянул в конюшню, проведать Серого. Тот давно уже застоялся без дела, и смотрел осуждающе. Скармливая ему купленную на рынке морковь, я не мог отделаться от ощущения что просто откупаюсь от него день за днём.
«Почему мы тут застряли? — требовательно спрашивали его тёмные глаза. — Мне намного больше нравилось пастись где вздумается, а не стоять в тесном деннике день за днём! О чём ты вообще думаешь? Скоро наступят холода! Как ты собрался добираться до Драконьей Пустоши зимой? Ты ведь по сию пору не знаешь что там на самом деле!»
Этот вопрос тревожил меня всё сильнее и сильнее. Но просто взять и бросить всё я сейчас никак не мог.
— Так, Рэни, — я решительно уселся напротив собаки, так и пролежавшей без движения всё это время. — Слушай меня внимательно: вот это — самый настоящий говяжий рубец. Свежайший. И ты сейчас его съешь.
Кусок лакомства лёг прямо перед чёрным носом. Рэни не шелохнулась, только посмотрела на меня как на изверга.
— Ешь, я сказал, — настойчиво повторил я неизвестно зачем. — И только попробуй мне тут помереть от истощения!
— Ууууу… — жалобно проскулила собака, словно умоляя оставить её в покое.
— Да ладно тебе! — это вышло уже менее настойчиво. — Девочка, давай! Тебе нужно поесть. Не опускай лапы. Жизнь ведь продолжается!…
«Ты сейчас кого пытаешься убедить в этом, её или себя?»
«Её. Это ведь правда, со смертью хозяина жизнь не должна заканчиваться»
«Ну, со смертью Бригги она же закончилась, верно?»
«Это разные вещи.»
«Это похожие вещи. Хозяин был сердцем её мира, а Бригитта — сердцем твоего…»
«Она в смерти хозяина не повинна. И была с ним рядом до самого конца. В отличии от…»
— Это ваш пёс?
Этот голос застал меня врасплох.
— Нет, не мой. Это собака покойного советника Дэ Винтера. Добрый вечер, господин Харди.
— А-а! Тогда ясно откуда она у вас, — Роланд Харди совершенно по-свойски опустился на землю рядом со мной прежде чем я сам успел подняться на ноги для приветственного поклона. — Без обид, просто йормаркский водолаз — очень дорогая порода.
Он потрепал Рени по мохнатой макушке, а та — невероятно! — приподняла голову и неуверенно вильнула хвостом.
— Сказочно терпеливые звери! — с теплотой в голосе продолжил внезапный ночной гость. — Плавают хорошо, даже в ледяной воде, и зима им не страшна. Понятливые и преданные. Но вот охотники из них никудышние. Мой, например, в своё время гонялся за зайцами исключительно для того чтоб обнюхать и облизать.
— У вас собака такой же породы? — уточнил я, скорей из вежливости чем из любопытства.
— Была, — ответил он. — В детстве. Славные они. Жаль, что сейчас мне такая не ко двору, с моей-то службой.
— Действительно жаль. Рэни бы сейчас не помешали внимание и забота. Нам-то всем тут не до неё, своих дел хватает. Да и чем мы вообще можем ей помочь?
— Вообще-то можете, — насмешливо признёс Харди, почёсывая Рэни за ухом. — Например, приходить и разговаривать с ней. Просто гладить иногда, это много времени не занимает. Не гарантия, конечно, но может помочь. Ну и ещё, у вас не осталось случаем какой-нибудь вещи покойного?
— Разве что простыня на которой он умер, — задумался я. — Прачка придёт послезавтра, так что она лежит среди грязного белья. Только как теперь её найти в общей куче?
— Так ты и не найдёшь, — снова усмехнулся собеседник. — Ты ей принеси всё что есть — она найдёт, не ошибётся. Запах хозяина её успокоит, и поможет смирится с потерей.
— И ей от этого станет лучше?
— Шансы есть. Я сам за годы службы повидал десятка два вот таких вот осиротевших псов. Исход, конечно, бывал и не самый лучший, но поверь: простые забота и милосердие порой способны творить чудеса.
Я согласно кивнул, подумав про себя, что возможно этот странный человек на самом деле не так уж и плох.
— Итак… Гаррет, верно?
— Верно, сэр. Чем обязан вашему вниманию?
Харди скривился, словно только что раскусил нечто кислое.
— Во имя Императора, давай опустим всех этих официальных «сэров» и «господинов», хорошо? Просто «Роланда» будет вполне достаточно. Тем более есть у меня к тебе одно щекотливое дело, за которое ты будешь вправе послать меня не самыми вежливыми словами. Я даже пойму.
— Дело? — удивился я. — Ко мне?
— Да, — ответил он и впервые с начала разговора глянул в упор. — Дело не из приятных, однако я за ценой не постою, будь уверен.