Тяжёлый день…
Спал вроде без cнов. Или, быть может, я их просто не помнил.
Неласковое утро встретило дождём.
За ночь в городе произошло несколько пьяных драк, и потому работы для меня было под завязку. Я ассистировал Мэгги, тайком вглядываясь в лица пострадавших, не то боясь, не то наоборот, желая увидеть среди них одно конкретное, в кровь разбитое об пол. Может он жив? Может ему ещё можно помочь? Может у меня будет шанс смыть это пятно со своей совести?
Но такого человека среди битых и контуженых не было. И о дальнейшей его судьбе гадать не приходилось.
Убийца. До этого дня я был им вынужденно. Я должен был бежать от следопытов. Я отбивался от разбойников плечом к плечу со своими товарищами. Но теперь? Как мне оправдать себя теперь? Тот человек теперь мёртв. Мёртв просто потому, что я не смог вовремя остановиться.
А вечером мне предстояло совершить ещё одно убийство. Смысла ждать больше не было. Пять бутыльков с дурманом лежали в сумке и ждали своего часа. Достаточно, чтоб уснуть и больше не проснуться. Никаких больше мучений. Никакой боли. Наступит вечер, я приду к старухе и собственноручно положу конец агонии своего друга. Сам. Не мог я переложить это бремя на плечи Зака и Вилла.
“Это акт милосердия,” — напоминал я себе, и тут же нечто внутри возражало: “Нет, погоди! Может вы просто рубите с плеча? Может быть ещё есть надежда?”
Но надежды не было, и мне с утра кусок в горло не лез. Ожидание томило, а минуты казались часами. Свершить бы всё уже, и дело с концом. Исход-то неизбежен.
Вместо того чтоб отправиться обедать я вышел во двор, надеясь что свежий, пахнущий дождём воздух позволит мне хоть немного взбодриться. При виде меня Рэни подняла уши, села и завиляла хвостом, сметая дворовую грязь словно метлой. Я с облегчением отметил, что вчерашняя метаморфоза мне не приснилась. А ещё что ей, похоже, всё равно что я там вчера натворил и какой груз у меня за душой. А может наоборот, она прекрасно это чувствовала, и потому я вдруг стал ей ближе и понятнее.
Словно утешая, Рэни облизала мне руки и лицо, и даже позволила накормить себя парой кусочков хлеба. Похоже, ей понравилось.
За этим занятием нас и застала Эви, выглянувшая на задний двор с миской рагу и большой кружкой чая в хрупких руках.
— Господин Эванс, Нэн опять жалуется что вы ничего не едите!
— Всё в порядке, малыш. Я не голоден.
— А может всё-таки покушаете? — жалобно спросила девочка. — Вы же мне всё время говорите что надо, даже через силу, а то совсем ослабну. А сами-то?
— Ладно, уела! — сдался я. — Давай сюда твоё рагу. И чай тоже.
Некоторое время мы сидели в молчании. Я — пытался есть, а Эви внимательно следила за этим процессом, словно опасаясь, что я сжульничаю и скормлю свою порцию собаке. А хотелось. Впихнуть в себя даже ложку оказалось задачей не из лёгких, но не отступаться же от собственных слов? К тому же мелкая была права.
От её внимательного взора это тем не менее не укрылось.
— Вы простите… но вам правда стоит покушать хоть что-то.
— Да всё нормально, — ответил я. — Ты в конце концов права. И так держать: ты же теперь будущий целитель. Заставлять всяких нерадивых пациентов думать о себе — это часть твоей работы. Главное — это со временем научится быть грозной, как наша Мэгги, так чтоб никто не смел с тобой спорить.
— Я… по поводу этого… — Эви стушевалась и опустила голову, рассматривая стоптанную пыль у своих ног. — Господин Эванс, я, наверное, вернусь на Роуз-Стрит.
Я поперхнулся и закашлялся.
— Что?! Зачем?!
— Потому что я не хочу чтоб вы из-за меня всю жизнь работали на бандитов, — ответила она. — Вы и так очень многое для меня сделали. Больше чем кто-либо когда-либо для меня делал. Но я вижу как вам тяжело! У вас столько работы, умирает друг, и этот жуткий господин Харди, и теперь ещё и я… Понимаете… я тоже очень-очень хочу хоть чем-то вам помочь. Но всё что в моих силах — это вернуться в бордель и перестать быть проблемой.
— Хочешь помочь, говоришь? — спросил я строго. — Тогда знаешь, есть кое-что очень важное что ты могла бы сделать. Как раз тебе по плечу.
Эви решилась поднять на меня глаза.
— И что же это?
Я обнял её за плечо.
— Не сдавайся. А тем более так просто. Так мне легче будет держаться самому. И если мы выстоим, то рано или поздно что-нибудь придумаем. Обязательно. Я же уже обещал.
***
Читать я сегодня просто не смог бы, и в библиотеку я пришёл скорей повидать Доминика и узнать, не появлялась ли Мелисса? Но о ней не было вестей со вчерашнего дня. Даже её подруги из числа храмовых помощниц разводили руками, даром что слыли главными собирательницами слухов и сплетен.
Впору было клясть богов за их жестокость к роду человеческому. Да только что толку с того? Этот самый род давно от них отрёкся. Да и тем, кто остался им верен, они не больно-то помогли. И мне тоже не помогут. Я даже не надеялся.
Что ж, во всяком случае сегодня одной бедой станет меньше. Хотя видят забытые боги, я многое бы отдал лишь бы Бонза жил дальше. А потом придется просить у этой паскуды Проповедника прощения за резкие слова и продаваться в рабство в “Тихий Омут”. Хотя вряд-ли что-то выйдет теперь, после того как я ему зубы выбить пообещал… Сам себе всё испортил. Молодец!
— Добрый вечер господин Эванс, — робко произнес брат Доминик, тихо подходя к столу.
— Вечер добрый, но, к сожалению, не для меня, — ответил я, закрывая книгу. — Как, есть какие вести от Мелиссы?
— Я тоже самое хотел спросить у вас, — печально сказал монах. — Я надеялся, что может хоть вы…
— Нет. Ничего я не слышал о ней. Попробую разузнать на днях, как только разберёмся с похоронами.
— С похоронами? — взволновался Доминик. — Погодите, погодите! Может не стоит так спешить? Может если найдётся нужное средство, то могут быть ещё шансы на лучшее?…
— Нет. Шансов уже нет. Это уже просто нужно принять. Знаешь, порой лучшее что ты можешь сделать для кого-то — это дать ему уйти с миром и безболезненно. И это всё, что нам сейчас осталось.
Монах сник. Казалось он мучительно подбирает слова утешения, но всякий раз, подобрав, осознаёт как жалко они звучат. И правильно. Не надо, лучше молчи. Здесь больше не о чем говорить.
— Гаррет, — наконец решился он. — Я могу попросить вас принять вот это?
И в руки обомлевшему мне лёг стеклянный фиал с мутной бордовой жидкостью. Я в изумлении поднял на него взгляд, как раз в тот момент когда он кротко опустил свой.
— Это же…
— Мне принесли его когда я поранился, — пояснил Доминик. — Хватило всего одного глотка. А всё это — осталось. Возьмите. Мне регулярно приходится пить эликсиры, и если понадобится — отец распорядится принести мне новый. А про этот я скажу что разбил его во время припадка. Мне поверят. Такое уже бывало.
У меня перехватило дух от волнения. Боги… как это возможно? В чём подвох? Это всё слишком хорошо чтобы быть правдой…
— Доминик, я…
— Прошу, не отказывайте мне в возможности хоть раз в моей бесполезной жизни сделать что-то действительно важное! — перебил монах и голос его сорвался. — Пусть тот несчастный живёт! Счастливый он человек, раз у него есть такие друзья как вы.
— Твоя жизнь не бесполезна, — возразил я, пряча его бесценный дар в поясную сумку — Ты создаёшь книги, которые останутся в веках. У тебя светлая и чистая душа, в которой на самом деле нет ни грамма порока. И когда-нибудь люди прозреют и увидят это. Обязательно.
— Это не так, — Доминик опустил взгляд от и отступил на шаг. — Но спасибо вам за ваши слова. Я буду помнить их. А сейчас вам, наверное, стоит поспешить. Надеюсь ещё не слишком поздно.
— Спасибо, — я только кивнул, уже шагая к выходу. Переходя на бег. Благодарности и проповеди оставлю на потом. Всё потом.
А сейчас я несся через улицу так быстро как только мог. Мимо храма, мимо ратуши, мимо управы городской стражи, обойдя по параллельной улице злополучную Роуз-Стрит.
Надежда зажглась! Теперь только бы успеть. Только бы не было поздно…
Я бежал и сам не верил то, что происходит. Так не бывает, это всё сон какой-то! Я сейчас проснусь и окажется что я просто уснул за чтением, бесконечно уставший от происходящего.
Но рука нащупала в сумке заветный флакон, который никуда не исчез и даже не собирался.
Похоже, придётся поверить.
Улицы трущоб ещё не опустели в этот час, потому приходилось выбирать дорогу осторожнее. У каждого поворота я внутренне содрогался от мысли, что местная шпана сейчас заинтересуется моим кошельком, Бонзой или боги знают чем ещё, и тем самым задержат меня хоть бы и на пару мгновений. Но и тут обошлось: никто так и не встретился мне почти до самого спуска в памятный овраг с пролегающей по дну сточной канавой. Той самой, по которой раненый Бонза и дополз до дома старухи почти неделю назад. Спуститься в него означало без проблем добраться до места.
Оставался последний проулок между домами. Я сбавил ход, шагнул в него и остановился от неожиданности.
— Госпожа Йонге?!
Мелисса Йонге стояла между мной и выходом из проулка. Она тяжело дышала, опираясь на стену рукой, а вся её одежда была изодрана и испачкана пятнами крови.
— Гаррет? — произнесла она каким-то отстраненным голосом, с трудом фокусируя на мне взгляд.
— Госпожа Йонге! — у меня от сердца отлегло, второй раз за эти волшебные полчаса. — Вы здесь? Что с вами произошло? — я сделал шаг к ней. — Мы с Домиником не знали что и думать!
Губы девушки задрожали и она порывисто бросилась ко мне. Обхватила руками, прижалась всем телом, будто ища спасения в моих объятиях.
У меня перехватило дыхание. Она жива! Это казалось чудом, ещё более невероятным чем подаренный Домиником флакон. Я обнял её в ответ, крепко, ни на что не оглядываясь, такую волнующе близкую, столь непостижимо похожую на Бригги, и ощутил, как у неподъемный груз сползает с плеч.
— Вы не ранены?
— Не знаю… не помню!.. — всхлипывала девушка, уткнувшись мне в грудь.
— У вас всё платье в крови. Что случилось?
— Симон! — сбивчиво бормотала Меллиса. — Он… он…
— Что случилось? Что он сделал?
— Он… он… я… — на этом внятные слова у нее кончились, превратившись в поток нечленораздельных рыданий.
— Ладно. Успокойтесь! Теперь всё в порядке, — я смирился с тем, что сейчас ничего толком от неё не добьюсь. — Давайте-ка лучше убираться отсюда. Тут недалеко дом моих друзей. Там вы будете в безопасности. Успокоитесь и расскажите, что с вами произошло, хорошо?
— Спасибо Гаррет! Вы так добры!… - она подняла на меня заплаканные зелёные глаза. — А мне так страшно! Прошу вас, помогите мне! Я не знаю что мне теперь делать…
Её распухшие, слегка приоткрытые губы трепетно подрагивали в такт дыханию. Близко. Опасно близко.
Интересно они на вкус тоже покажутся знакомыми?…
…что со мной такое? Я же должен спешить. Да и опасно здесь торчать, я ведь не знаю ищут ли её и что с ней стряслось…
Но мир вокруг словно исчез. Только кровь стучала в висках.
…и чего ты стоишь как дурак? Доминика тут нет. Никого тут нет, кроме неё. А она беззащитна и напугана. Всего лишь небольшое утешение. Акт сострадания, если тебе так будет спокойнее. Давай, поцелуй её! Ты ведь сам этого хотел. Хотел с того самого момента когда случайно увидел её на улице. Эта женщина поможет сгладить боль утраты. Эта женщина…
…чужая. И не сгладить боль она поможет, а просто-напросто обмануть себя самого. Ведь меня так тянет к ней лишь из-за этого сходства. Это погоня за отражением, а не за самой Мелиссой. Это нечестно по отношению к ней.
И к Доминику. Человеку, который вчера прикрыл мне спину, а сегодня отдал мне величайшее сокровище: заживляющий эликсир, который сам я не достал бы никогда. Я не мог поступить так с Домиником. Потому сжал волю в кулак и отстранился.
— Давайте поспешим, госпожа Йонге. У нас на самом деле очень мало времени.
Её лицо исказилось гримасой гнева.
— Жаль, — произнесла она. — А я надеялась что выйдет по-хорошему.
И, вцепившись мне в горло, с нечеловеческой силой приложила об стену дома.
Последнее что я помнил — это тот хищный оскал, в который превратилась обманчиво знакомая улыбка.
А дальше была тьма.