Джулиан провел нас чередой шикарно обставленных комнат и вывел к бассейну. Голубая вода мерцала бликами света, как разбитое зеркало. Мэви сидела в тени большого зонтика, плотно завернувшись в белый шелковый халат. Бело-золотой купальный костюм мелькнул под халатом, когда она укуталась в него еще тщательнее, оставив на виду только ступни с идеальным педикюром. Она курила, яростно затягиваясь и бросая сигарету, едва докурив до половины. Джулиану досталась малоприятная задача зажигать для нее сигареты золотой зажигалкой с маленького подноса, на котором помимо зажигалки лежала еще пачка сигарет. Собственно, подносить зажигалку не было неприятной частью работы — сложным было пытаться успокоить Мэви.
Она вновь надела гламор, как хорошо сидящее платье. Она была почти так же красива, но выглядела уже как Мэви Рид — кинозвезда, хотя и очень взвинченная ее версия. Тревога расходилась от нее волнами.
Прочие телохранители, включая юного Фрэнка и Макса, заняли позиции вокруг бассейна и выглядели свирепо. Часть этой свирепости явно была направлена на нас, но мы не приняли это близко к сердцу, по крайней мере я не приняла. Я не была на сто процентов уверена насчет своих парней. Ну, что бы они ни чувствовали, они держали это при себе.
Мэви настояла, чтобы мы все уселись на самых освещенных местах. В общем, я догадывалась почему, хотя ручаться не стала бы. Старый предрассудок гласит, что неблагие не могут противостоять солнечному свету. На самом деле некоторые действительно его не выносят, но ни один из моих спутников таких проблем не имел. Разве что у Китто была некоторая светобоязнь, но черные очки вполне устраняли это неудобство.
Я решила не действовать Мэви на нервы.
Она еще не отошла от потрясения, то и дело проверяла, все ли ее чудесное тело надежно укрыто шелковым халатом, и перешла от курения к алкоголю, пока мы рассаживались по стульям. Ну и ладно. Алкоголь хотя бы не попадает мне в желудок без моего согласия. Так что лично я сочла это удачной переменой. Может, я изменю свое мнение, если Мэви напьется.
Джулиан сидел на низеньком стуле рядом с ее шезлонгом. Она велела ему расположиться так близко, что плечом он касался спинки шезлонга. Остальные телохранители стояли за ее спиной, словно три этакие мускулистые, вооруженные до зубов фрейлины.
Мэви настояла на том, чтобы я заняла второй шезлонг. Для шезлонга я была коротковата, как и моя юбка, но я согласилась без возражений. Мне просто пришлось проследить за тем, чтобы не слишком открывать ноги и не сверкать трусиками. Если бы вокруг были только фейри, я бы вообще не беспокоилась, но среди людей мы старались вести себя как у них принято. Кроме того, я уже давно обнаружила, что, если я позволяю незнакомым мужчинам-людям увидеть мое белье, у них появляются неверные представления… Мужчины-фейри в таких случаях попросту наслаждаются зрелищем и ничего больше.
Дойл и Холод стояли за моей спиной, как и положено хорошим телохранителям. Рис ушел с секретарем, Мари, снимать свою маскировку. Мэви была очарована тем, что он воспользовался для защиты от внимания прессы людской маскировкой вместо гламора.
Либо она владела гламором лучше, чем мы, либо репортеры просто не представляли себе ее иначе, чем Мэви Рид, кинозвезду. Слово "гламурный" пришло именно из представлений о нашем гламоре — так, может, журналисты и не стремились разглядеть правду за глянцевым обликом киноактрисы.
Китто сидел рядом со мной на специально для него поставленном стульчике, но изо всех сил старался хоть одной рукой дотягиваться до моего шезлонга. Джулиан тщательно сохранял дистанцию между собой и Мэви, Китто же приложил все усилия, чтобы постоянно касаться какой-нибудь части моего тела.
Женщина-человек, лет шестидесяти, вышла из домика по соседству с бассейном. На ней была форма горничной, с кокетливым передничком, хотя юбка была длинной, в соответствии ее возрасту, и туфли разумного фасона. Она предложила нам напитки, мы отказались. Только Мэви продолжала пить неразбавленный скотч. Начинала она с виски со льдом, но когда лед растаял, она не попросила его заменить. На наших глазах она расправилась уже с пятой порцией скотча, но на ней это никак не отразилось. Ну, она — фейри, а мы можем выпить довольно много и оставаться трезвыми как стеклышко, но пятый скотч — это пятый скотч… Я понадеялась, что она выпила уже достаточно, чтобы успокоить свои нервы, и на этом остановится. Она не остановилась.
— Я хочу рома с колой. Кто-нибудь присоединится?
— Нет, спасибо, — отказалась я.
— Я понимаю, что мужчины на работе, и твои, и мои, так что пить они не могут. Замедляет реакцию. — В ее голосе появился намек на прежние мурлыкающие интонации Мэви Рид — бледное подобие присущей ее речи двусмысленности. Похоже, я не совсем ее убила. — Но мы с тобой можем это себе позволить.
— Я не хочу, но спасибо за предложение.
Маленькая складочка появилась между ее совершенных бровей.
— Терпеть не могу пить одна.
— Я не особенно люблю ни скотч, ни ром.
— У нас огромный винный погреб. Уверена, там найдется что-нибудь на твой вкус. — Она улыбнулась, не той ослепительной улыбкой, как в начале нашего визита, но все же улыбнулась. Это был обнадеживающий признак, но я отрицательно качнула головой.
— Прости, Мэви, но я действительно не пью так рано.
— Рано… — повторила она, подняв изумительно выщипанные брови. — Лапушка, сейчас вовсе не рано по стандартам Лос-Анджелеса. Если время ленча миновало, для выпивки рано быть не может.
Я улыбнулась, слегка пожав плечами.
— Еще раз спасибо, но мне на самом деле не хочется.
Она нахмурилась, но кивнула горничной — и та направилась в дом. За выпивкой для Мэви, наверное.
— Терпеть не могу пить одна, — снова сказала Мэви.
— Но ведь твой муж должен быть где-то поблизости?
— С Гордоном вы потом познакомитесь, когда закончим с делом. — Теперь она была серьезна, никакого поддразнивания.
— Так что за дело? — спросила я.
— Дело конфиденциальное.
Я покачала головой:
— Мы это уже проходили с твоим гонцом у меня в офисе. Где я, там и мои стражи. — Я взглянула на ее собственную живую стенку. — Уверена, что ты меня в этом понимаешь.
Она нетерпеливо кивнула.
— Да-да, понимаю, но не могут ли они отсесть слегка подальше, чтобы мы могли немножко поболтать… о своем, о девичьем?
Я подняла брови при этих словах, но воздержалась от комментариев. Посмотрела на Дойла и Холода.
— Как полагаете, мальчики?
— Думаю, мы можем посидеть у столика в тени, пока вы с миз Рид будете беседовать… о своем, о девичьем. — Дойлу удалось вложить бездну недоверия в последнее словосочетание.
Я спрятала улыбку, отвернувшись к Китто. Гоблин не собирался покидать меня даже ради тени от зонтика, я и спрашивать не потрудилась.
— Дойл и Холод уйдут к столику, но Китто останется со мной.
— Это неприемлемо, — покачала головой Мэви. Я пожала плечами.
— Это максимум, на что ты можешь рассчитывать, если настаиваешь на пребывании на открытом пространстве.
Она склонила голову набок.
— Это ужасно невежливо для принцессы сидхе. Ты вообще невероятно невежлива, если не сказать груба, для принцессы крови.
Я поборола желание оглянуться на Дойла.
— Я могла бы напомнить, что меня воспитывали люди.
— Могла бы, но я не поверю, будто причина в этом. — Ее голос был очень тихим и почти злым. — Будь ты настолько человеком, Богиня и Консорт не одарили бы тебя своей милостью так сильно, как я почувствовала всего несколько минут назад. — Она вздрогнула и плотнее натянула халат на плечи. Было около 80 градусов[9] — мягкая теплая погода. Если она и мерзла, то не от того холода, с которым мог справиться халат.
Мой поклон был лучшим из тех, что можно отвесить, сидя в шезлонге.
— Благодарю.
Она тряхнула головой, так что волна длинных золотистых волос скользнула по ее телу.
— Не благодари. Я вовсе не испытываю благодарности за то, что ты сотворила со мной.
Я хотела уже сказать, что это все было неожиданным для меня, но вовремя остановилась. До меня дошло. Мэви использовала магию намеренно — чтобы склонить меня на свою сторону. Это было смертельным оскорблением между благородными сидхе. Мы никогда не пользовались подобными трюками по отношению друг к другу. Ее поведение ясно доказывало, что она считала меня низшей и полагала, будто правила знати сидхе ко мне не относятся.
Она смотрела на меня выжидательно, и я поняла, что молчу слишком долго. Я сумела выдавить улыбку.
— Сидхе столетиями пытались отгадать, почему ты нас покинула.
— Я не покинула двор, Мередит. Меня изгнали.
О, наконец что-то интересное для меня.
— Твое изгнание было страшилкой для всей молодежи Благого Двора. "Не угодишь королю — кончишь, как Конхенн".
— Значит, так они думают? Что меня изгнали за то, что я не угодила королю?
— Если на то пошло, именно так сказал король. Что ты ему не угодила.
Она рассмеялась, и в ее смехе было столько издевки, что он причинял почти физическую боль.
— О, это можно и так описать, но неужели никто не задумался, что ссылка настолько строгая была несколько чрезмерным наказанием за такой проступок?
Я кивнула.
— Мне говорили, что кое-кто задавал такой вопрос. У тебя было немало друзей при дворе.
— Союзников. Настоящими друзьями придворные не бывают.
Я ей поверила на слово.
— Как скажешь. У тебя хватало союзников, и мне говорили, что они спрашивали о твоей судьбе.
— И?.. — В этом коротком слове было чуть многовато нетерпения.
Кажется, ей действительно хотелось это знать. Я подумала, не сказать ли: "Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой", но это было бы грубовато. Нет, здесь стоило действовать потоньше. Тонкость никогда не была присуща моей природе, но я научилась. В конце концов.
— Меня избили за то, что я о тебе спросила, — сообщила я.
Она удивленно моргнула.
— Что?
— Еще ребенком я поинтересовалась, почему тебя изгнали, и король собственноручно избил меня всего лишь за один вопрос.
Она выглядела озадаченной.
— И никто не задавал этот вопрос раньше?
— Задавали, — ответила я.
Выражения ее лица было достаточно, чтобы побудить меня продолжить, но я удержалась — и не закончила мысль. Я боялась дать ей увести разговор в сторону, я хотела знать причину ее изгнания. Она хранила молчание сотню лет, и я не ожидала, что она с легкостью нарушит его теперь.
— Ко времени моего появления при дворе спрашивать уже перестали.
— Что случилось с моими союзниками?
Это был прямой вопрос. Я больше не могла притворяться, что не понимаю.
— Король убил Эмриса. После этого спрашивать о тебе боялись.
Не могла бы сказать наверняка, но кажется, она побледнела под своим золотистым загаром. Мэви быстро отвела взгляд, но я успела заметить, как широко раскрылись у нее глаза. Она поднесла ко рту стакан, но он оказался пуст.
— Нэнси! — крикнула она.
Горничная появилась почти как по волшебству. В руках у нее был поднос с парой солнечных очков в белой оправе и ромом в высоком стакане темного стекла. Через руку были перекинуты три купальных костюма. Очень дорогих, красивых и… крошечных. Едва ли не любой комплект моего белья прикрывал больше, чем эти купальники, а белья у меня было много и разного. Выглядели они вполне обычно, хотя и элегантно, но внешнему виду в таких случаях доверять нельзя. На одежду можно наложить чары, которые подействуют, только когда ее наденут. Среди таких заклинаний есть и весьма неприятные. Я впервые задумалась не о том, хочет ли Мэви быть принятой к нашему двору, а о том, нет ли среди благих таких, кто хочет моей смерти? Может ли моя смерть заслужить ей прошение? Только если моей смерти хочет сам король. Но, насколько я знаю, Таранис меня не любит, но и не боится — так что моя смерть ему безразлична.
Мэви молчала. Ее взгляд был устремлен на бассейн, но не думаю, что она видела хоть что-нибудь. Она молчала так долго, что мне пришлось разбить паузу.
— К чему эти купальники, миз Рид?
— Я просила называть меня Мэви. — Но она так и не повернулась ко мне, и фраза прозвучала механически, будто она говорила не думая. Я улыбнулась.
— Прекрасно. Так зачем нужны купальники, Мэви?
— Это на случай, если тебе захотелось бы устроиться с большим комфортом, только и всего. — Ее голос все еще звучал совершенно невыразительно, как в заранее выученном диалоге, смысл которого уже забылся.
— Спасибо, но мне и так хорошо.
— Думаю, для джентльменов костюмы тоже найдутся. — Она наконец взглянула на меня, но голос был по-прежнему лишен интонаций.
— Спасибо, не нужно. — Я сделала достаточно выразительное ударение на слове "спасибо", так что она должна была уловить намек.
Мэви поставила пустой стакан на поднос, надела очки и только потом взяла принесенный напиток. Она выпила чуть не четверть стакана одним длинным глотком и посмотрела на меня. Большие очки в круглой широкой оправе были ко всему прочему еще и зеркальными, так что я видела лишь собственное искаженное отражение. Ее глаза и немалая часть лица были теперь полностью скрыты. В гламоре она уже не нуждалась, у нее было новое средство защиты.
Она стянула ворот халата поплотнее и отхлебнула рома.
— Даже Таранис не решился бы казнить Эмриса. — Ее голос был тихим, но ясным. Видимо, она старалась не поверить мне. Своей заготовкой с купальниками она выгадала достаточно времени, чтобы подумать над моими словами. Они ей не понравились, так что она пыталась их опровергнуть.
— Он не был казнен, — подтвердила я и снова не стала продолжать, ожидая ее следующего вопроса. Часто чем меньше говоришь, тем больше узнаешь.
Она посмотрела на меня, оторвавшись от своего стакана, стекла очков блеснули на солнце.
— Но ты сказала, что Таранис велел его убить.
— Нет. Я сказала, что он убил Эмриса.
За очками было не понять, но мне показалось, она нахмурилась.
— Ты играешь словами, Мередит. Эмрис был одним из тех немногих при дворе, которых я действительно могла бы назвать друзьями. Если его не казнили, что тогда? Ты намекаешь на преднамеренное убийство?
Я покачала головой.
— Не совсем. Король вызвал его на личный поединок.
Она дернулась, словно я ее ударила, ром выплеснулся на белоснежный халат. Горничная протянула ей льняную салфетку. Мэви отдала ей стакан и принялась вытирать руки, но мысли ее явно были далеко от этого занятия.
— Король никогда не принимает личных вызовов. Он представляет слишком большую ценность для двора, чтобы подвергать его жизнь риску на дуэли.
Я пожала плечами, наблюдая, как мое отражение в ее очках делает то же самое.
— Я только сообщаю факты, а не объясняю их.
Она бросила салфетку на поднос, но не попросила стакан обратно. Потом она наклонилась вперед, все так же комкая халат у горла и на бедрах.
— Поклянись мне, торжественно поклянись, что король сразил Эмриса на дуэли.
— Я клянусь тебе, что это правда.
Она вдруг откинулась назад, будто вся энергия вытекла из нее. Руки еще слабо цеплялись за халат, но казалось, что она на грани обморока.
Горничная спросила:
— Вам нехорошо, миз Рид? Принести вам что-нибудь?
Мэви слабо махнула рукой.
— Нет, ничего. Все нормально.
Она ответила на вопросы в обратном порядке: небольшая увертка, потому как с ней, очевидно, не все было нормально.
— Значит, я была права, — проговорила она очень тихо.
— Права в чем? — спросила я так же тихо, подвинувшись поближе — чтобы она точно меня услышала. Она улыбнулась, но слабо и совсем нерадостно.
— Нет, мой секрет так легко тебе не достанется.
Я нахмурилась, и вполне искренне:
— Не понимаю, о чем ты.
Она заговорила более уверенно и твердо:
— Почему ты приехала сюда, Мередит?
Я слегка подвинулась назад.
— Потому что ты просила об этом.
Она испустила громкий и долгий вздох, на этот раз не для показухи, но думаю, просто потому, что ей это было нужно.
— Ты рискнула вызвать гнев Тараниса только ради визита к другой сидхе? Вряд ли.
— Я наследница Неблагого трона. Ты действительно думаешь, что Таранис осмелится поднять на меня руку?
— Он вызвал Эмриса на дуэль всего лишь за вопрос о причине моего изгнания. Тебя саму в детстве избили за интерес к моей судьбе. И все же ты сидишь здесь и разговариваешь со мной. Он никогда не поверит, что я не сказала тебе, почему он меня изгнал.
— Но ты не сказала, — ответила я, пытаясь не выдать своего нетерпения в языке тела, но безуспешно, по-видимому.
Она еще раз чуть улыбнулась.
— Он никогда не поверит, что я не поделилась с тобой своим секретом.
— Пусть думает, что ему угодно. Поднять на меня руку — означает войну между дворами. Не думаю, что твой секрет, каким бы он ни был, того стоит.
Она снова издевательски расхохоталась.
— О, полагаю, король за него рискнет войной между дворами.
— Ну, возможно, и рискнет — если сам сможет спокойно сидеть далеко от линии фронта, — но королева Андаис имеет право вызвать его на единоборство. Я не поверю, что Таранис отважится на такое.
— Ты — наследница темного трона, Мередит. Ты не представляешь, какая сила заключена в свете.
— Я бывала при Благом Дворе, Мэви, и понимаю, что если однажды свет поверг тебя наземь, ты станешь его бояться, но все боятся тьмы, Мэви, все абсолютно.
— Не хочешь ли ты сказать, что верховный король Благого Двора боится неблагих? — В ее голосе звучало гневное недоверие.
— Я знаю, что все благие боятся Воинства.
Мэви откинулась на спинку шезлонга.
— Их боятся все, Мередит, при обоих дворах.
Она была права. Если Неблагой Двор сам по себе был тьмой и страхом, то слуа были еще хуже. Им привычно было такое, чего даже неблагие страшились. Слуа были воплощением таких кошмаров, что даже вообразить невозможно.
— А кто управляет Воинством? — спросила я.
Она смешалась, но сказала все же:
— Королева.
— Она может послать Воинство для наказания преступника без суда или предупреждения — за определенные преступления. Одним из таких преступлений является убийство ее кровного родственника.
— Такое делают не часто.
— Но разве она не припомнит этот маленький параграф закона, если Таранис убьет ее наследницу?
— Даже Андаис не осмелится наслать слуа на короля.
— Повторюсь — даже король не осмелится убить наследницу Андаис.
— Думаю, ты ошибаешься, Мередит. За эту тайну он может решиться.
— Как и Андаис решится натравить на него слуа за это преступление. Даже Король Света и Иллюзий не найдет иного выхода, как бежать от них.
Она взяла стакан с подноса, который горничная все еще держала наготове, и сделала большой глоток, прежде чем сказать:
— Боюсь, что король не осознает этого так ясно. Я… Я не хотела бы стать причиной войны между дворами. — Она еще раз отпила из бокала. — Я всей душой желаю, чтобы Таранис годами терпел наказание за свое высокомерие, но не от Воинства. Такого я не пожелаю никому, даже Таранису.
Меня однажды преследовали слуа, так что я могла согласиться, что они ужасны. Но не настолько все же. По крайней мере они убивают быстро — ну, могут, конечно, съесть заживо, но это все равно не так уж долго. Они не пытают. Не растягивают смерть. Бывает смерть и похуже, чем попасться Воинству.
И еще я знала то, чего Мэви знать не могла. Царь слуа Шолто, Властелин Всего, Что Проходит Между, которого именовали Отродьем Тени, но никогда — в лицо, не был слишком предан Андаис — да и вообще никому другому, кстати. Он выполнял свои обязательства, но политика Андаис скатывалась в последние годы все ниже и ниже, и сейчас королева зависела, слишком сильно зависела от слуа в качестве средства устрашения. А они должны были быть действительно последней угрозой. В беседах с Дойлом и Холодом я выяснила, что Воинство стали использовать слишком часто. Они для этого не предназначались, и такое частое обращение к их помощи демонстрировало слабость позиции Андаис.
Но Мэви этого не знала. Никто при Благом Дворе этого не знал, разве что у них были хорошие шпионы… а шпионы должны были быть, если подумать. Но Мэви не знала точно.
— Ты считаешь, что королю станет известно о нашем разговоре? — спросила я.
— Не уверена, но он — бог или был им раньше. Я боюсь, что он нас обнаружит.
— Что ж, я хочу знать причину твоего изгнания — но и ты хочешь чего-то от меня. Хочешь так сильно, что рискнула ради этого своей жизнью. Так что это, Мэви? Что может быть настолько важным для тебя?
Она наклонилась вперед, все так же запахивая халат. Наклонилась так, что меня обдало ароматом масла какао от ее кожи и резким запахом рома изо рта. И она прошептала прямо мне в ухо:
— Я хочу ребенка.
По Фаренгейту; примерно 27 градусов Цельсия.