Шалфей вспорхнул с моей руки, направляясь к груди. Я успела преградить ему путь, прикрывшись рукой. Он приземлился на запястье, и я отвела руку подальше, чтобы лучше его видеть. Другой рукой я натянула простыню повыше.
Он надулся.
— Ты откажешь мне в крови сердца?
— Я видела, как твои сородичи обошлись с моим рыцарем. Я была бы дурой, подпустив тебя к таким нежным местам, пока не знаю, насколько деликатно ты питаешься.
Он сел, скрестив лодыжки и упершись руками по сторонам от себя для вящего равновесия. Мне показалось, что сидя он весит больше — не намного больше, но ощутимо.
— Я всегда нежен и деликатен, прекрасная госпожа.
Его голос звучал будто колокольчики под летним ветерком. Точно ли его губы походили на маленький алый цветок… мгновением раньше? Он коснулся моей ладони нежно-лепестковыми губами, вытянувшись на моей руке всем телом, как я вытянулась бы на кушетке. Губами и крошечными ручками он провел по волоскам у меня на предплечье. Любовник более крупный пригладил бы их губами и кончиками пальцев — Шалфей играл с ними, словно извлекал музыку из моей кожи, беззвучную песню, слышать которую мог только он, но чувствовать могла и я. Она трепетала по моей коже, по моей руке, как будто все происходящее было больше, значительней, чем на самом деле.
Я резко подбросила его в воздух, и он зажужжал на меня, как рассерженный шмель.
— Зачем ты это сделала? Мы так славно развлекались!
— Никакого гламора, запомни, — набычилась я, комкая простыню.
— Без гламора этот процесс будет тебе совсем не так приятен. — Он пожал тонкими плечиками, провалившись вниз от этого движения. — Мне это, в общем, все равно, для целей Нисевин — тем более не важно, но для тебя, прекрасная принцесса, разница существует. Позволь мне избавить тебя от боли и неприятных ощущений, пусть это будет дружеской услугой.
Если бы он застал меня не в тот день, когда укус Китто еще болел, я бы, наверное, сказала "нет", велела бы просто взять кровь для его королевы и убираться. Гоблины гламором не владеют вовсе, так что у Китто выбора не было — без естественного очарования секса, смягчавшего боль укуса, он ничего не мог поправить магией. Шалфей предлагал мне выбор.
Я глубоко вздохнула и медленно выпустила вдох, а потом кивнула.
— Гламора ровно столько, чтобы сделать ощущение приятным, но и все на этом, Шалфей. Если ты замахнешься на что-то большее, я кликну стражей — и тебе не понравится то, что они с тобой сделают.
Он издал звук, который показался бы грубым, если бы не прозвенел словно крошечные фанфары — будто бабочка попыталась изобразить ослиный крик.
— Мрак веками ждал, чтобы я высунул голову хоть на миг, принцесса. Я хорошо знаю, может, лучше тебя, сколько он мне задолжал.
— Я заметила, что у тебя с ним личные счеты, в большей степени, чем с другими.
— Личные? Ну, можно и так сказать. — Он улыбнулся, и улыбка вышла милой и злобной одновременно, как будто он воображал жуткие веши и представлял, как забавно будет их проделывать.
Я могла бы спросить, что же это было, такое личное, но не спросила. Или Дойл расскажет сам, или я не узнаю об этом никогда. Вряд ли Дойл легко простит мне, если я стану выспрашивать его секреты у фейри, которого он ненавидит. Одно дело — получить такую информацию от друга, но говорить о своих друзьях с врагами — не дело, и нельзя позволять врагам заглазно обсуждать ваших друзей. Некошерно.
— Питайся, Шалфей, и можешь использовать немного гламора, чтобы это не было слишком неприятно. Но веди себя прилично.
— Тебе все еще нужна чья-то защита? У тебя здесь ручной гоблин. Разве он не прыгнет и не схватит меня прямо в воздухе и не обгложет мои косточки, случись мне тебя обмануть?
— У гоблинов не много шансов против сильного гламора, ты отлично это знаешь.
Он прижал руку к груди и открыл глаза пошире.
— Но я всего лишь эльф-крошка. Я не могу владеть гламором, как знатный сидхе. С чего бы гоблину бояться таких, как я?
— По всем описаниям феи-крошки обладают сильнейшим гламором, и тебе это хорошо известно. Ваше любимое развлечение — сбить с дороги неосторожного путника.
— Немножко болотной воды еще никому не вредило, — сказал Шалфей, подлетая ко мне поближе.
— Если под ней случайно не окажется трясины. Ты — неблагой фейри, а значит, если путник так и не сумеет выбраться вновь на дорогу — тем забавнее.
Он скрестил на груди руки — в обхвате они были чуть тоньше карандаша.
— А что случится, если бродячие огоньки благих заведут путника в болото, и тот провалится в топь? Только не говори мне, что они помчатся на помощь, да еще прихватят веревку. Может, они и прольют слезку над несчастным смертным, но как только последние пузырьки поднимутся из пучины, они поспешат прочь, смеясь и прыгая и подыскивая следующую жертву. Может, они станут обходить стороной злополучную топь, но и не подумают отказаться от веселой игры только потому, что она кончилась смертью для какого-то бедолаги.
Он опустился на мое прикрытое простыней колено.
— И разве так уж нечестно завести в смертельную ловушку какого-нибудь коллекционера бабочек с сачком наперевес, если он, случись ему меня поймать, бросит меня в морилку, а после насадит на булавку, проткнув ею мое сердечко?
— У тебя хватит гламора, чтобы избежать такой участи.
— Да, но мои меньшие братья — бабочки и прочие насекомые, которым мы подражаем, как же они? Один глупец с сачком может превратить цветущий луг в пустыню.
Если взглянуть с этой стороны, то у него были свои резоны. Звучало, во всяком случае, убедительно.
— Ты сейчас используешь гламор?
— Принцесса сидхе должна знать, когда ее обманывают гламором, — ответил он, сохраняя все ту же позу со скрещенными на груди руками.
Я вздохнула.
— Хорошо, это не гламор, но я не согласна, что ты имеешь право довести до смерти какого-нибудь энтомолога только за то, что он собирает бабочек.
— А-а, — протянул Шалфей, меряя меня взглядом, — но ты согласилась со мной хотя бы отчасти, иначе не спросила бы про гламор.
Я опять вздохнула. Когда-то в колледже я совершила ужасную ошибку, решив изучать энтомологию: тогда я не подозревала, что для этого придется убивать насекомых. Я помнила мельтешение бабочек, пойманных в морилку, — трудно назвать более красивое зрелище. Живыми они были волшебно прекрасны; мертвыми — походили на цветные бумажки. В конце концов я спросила, сколько насекомых нужно собрать на тройку, и ровно столько и собрала. Не было никакого смысла их ловить, раз в коллекциях колледжа уже имелись практически все насекомые, которых убивали мои сокурсники. Больше я не бралась ни за одну из биологических дисциплин, где приходилось что-либо коллекционировать.
Я смотрела на человечка с крыльями бабочки и не могла подобрать ни одного нелицемерного аргумента. Лично я бы не стала никого убивать за коллекционирование бабочек, но будь у меня на спине крылья мотылька и проводи я большую часть своей жизни, порхая вместе с ними с цветка на цветок, — может, я по-другому оценивала бы смерть даже единственной бабочки. Может, если ты размером с куклу Барби, убийство мелких созданий для тебя так же ужасно, как человекоубийство. Может, да, может, нет. Но я не чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы спорить.