Нынешняя ночь принадлежала Холоду, и похоже, он решил заставить меня забыть всех остальных. Я ласкала его живот, когда из пустого зеркала, будто в дурном сне, раздался голос Андаис:
— Никто не смог бы запретить мне видеть то, что я хочу, кроме моего собственного Мрака. У вас есть минута, а потом я расчищу себе обзор.
Мы застыли на месте, потом разом вскочили на ноги, запутались в простынях и чуть не шлепнулись. Холод сказал:
— Моя королева, Дойла здесь нет. Мы приведем его тут же, если ты согласишься чуть подождать.
Она произвела низкий звук, что-то вроде рычания.
— Мое терпение сегодня почти кончилось, мой Убийственный Холод. Я дам вам две минуты, чтобы найти Дойла и очистить зеркало, а не успеете — я сделаю это за вас.
— Мы поспешим, моя королева.
Я уже была на пороге.
— Дойл, королева в зеркале, быстрее! Она хочет видеть тебя.
Мой голос, наверное, передал все, что я чувствовала, потому что Дойл скатился с дивана — без рубашки, в одних джинсах. Он влетел в комнату, вытягивая руку вперед, как раз когда Холод умолял всего об одной лишней минутке.
Я забралась на постель — это был простейший способ освободить мужчинам место перед зеркалом. Дойл дотронулся до зеркала, стекло ярко вспыхнуло и тут же прояснилось. В зеркале возникла картина. Я не много могла из нее увидеть за широкими спинами двоих мужчин, а то, что я разглядела, тут же заставило порадоваться, что всего зрелища я лишена.
Там было мерцание факелов, темные каменные стены и тонкий, безнадежный вой — будто тот, кто издавал эти звуки, уже разучился кричать и все слова забыл, забыл вообще все, и остался только этот отчаянный полустон-полувой. Когда я была маленькой, я всегда думала, что привидения должны выть так же, как узники Зала Смертности. Как ни странно, привидения таких звуков не издают. По крайней мере те, которые мне встречались.
— Как ты посмел закрыть мне дорогу, Дойл, как ты посмел?!
— Это я просила Дойла перекрыть обзор из зеркала, — подала я голос из-за мужских спин.
— Я слышу нашу маленькую принцессу, но не вижу ее. Если уж ссориться, то лицом к лицу. — Гнев переливался в ее голосе, как перехлестывает кипящая жидкость через края переполненной чаши.
Мужчины расступились, и я предстала перед королевой как была — на коленях в постели, в ворохе простыней и подушек. Андаис тоже возникла в поле моего зрения. Она стояла посреди Зала Смертности, как я и догадывалась. Зеркало в комнате пыток было установлено так, что ни одно из приспособлений в обзор не попадало, но Андаис как следует постаралась, чтобы ужас наводил сам ее облик.
Она была покрыта кровью, будто кто-то окатил ее этой жидкостью из ведра. К лицу присохли кусочки плоти, и волосы сбоку запеклись от крови и чего-то более плотного. Я таращилась на нее почти целую минуту, пока поняла, что на ней ничего, кроме крови, и не было. Она была настолько покрыта кровью и ошметками мяса, что поначалу было и не разглядеть, что она голая.
Дойл заполнил паузу, пока я медленно вдыхала через нос и выдыхала через рот.
— Было слишком много вызовов, моя королева. Принцесса устала от застававших нас врасплох визитеров.
— Кто еще вызывал тебя, племянница?
Я с трудом сглотнула, выдохнула воздух, который бессознательно задерживала, и заговорила совершенно чистым голосом, без всякой дрожи. Молодец я.
— Большей частью секретари Тараниса.
— Этому-то чего надо?.. — Она почти выплюнула словечко "этому".
— Меня приглашали на бал в честь Йоля, но получили отказ. — Вторую часть фразы я произнесла очень поспешно. Я не хотела, чтобы она решила, будто я пренебрегаю ее двором.
— Как это высокомерно и как похоже на Тараниса!
— Если я осмелюсь заметить, — осторожно сказал Дойл, — моя королева не в лучшем расположении духа, хотя только что от души развлеклась. Что же ее так расстроило?
Дойл был прав. Я видела, как Андаис возвращалась из комнаты пыток, напевая. Покрытая запекшейся кровью — и напевая. Она сейчас отлично провела время — на ее вкус, — и все же она была не в духе.
— Я взяла всех, кого считала способным выпустить Безымянное или призвать Старейших. Я допросила их самым тщательным образом. Если б кто-то из них это сделал, они бы уже сознались. — Голос ее звучал теперь устало, гнев начал уходить прочь.
— Не сомневаюсь, моя королева, что допросить их более умело не мог бы никто, — сказал Дойл.
Она смерила его тяжелым взглядом:
— Ты надо мной смеешься?
Дойл склонился так низко, как позволяло пространство.
— Никогда, моя королева!
Она провела рукой по лбу, размазав кровь по белой коже.
— Ни один сидхе нашего двора этого не делал, мой Мрак.
— Так кто же тогда? — спросил Дойл, не выпрямляясь.
— Мы — не единственные сидхе в этом мире, Дойл.
— Королева говорит о дворе Тараниса? — спросил Холод.
Ее взгляд метнулся к Холоду, глаза неприязненно сузились.
— Именно так.
Холод склонился, точно как Дойл:
— Я не хотел проявить неуважение, ваше величество.
Дойл спросил из своей неловкой позы:
— Королева сообщила королю об опасности?
— Он отказывается поверить, что кто-то из его прекрасного сияющего двора способен сотворить такое. Он говорит, что никто из его людей не знает, как вызвать старых богов, и что никто не прикоснулся бы к Безымянному, поскольку им нечего с ним делать. Безымянное — это забота неблагих, а старые боги — это привидения, а значит, опять-таки наша проблема.
— А что же тогда забота Благого Двора? — спросила я. Мне до жути не хотелось снова привлекать к себе ее внимание, но мне хотелось знать. Если ни то, ни другое не касается благих, то что же их касается?
— Отличный вопрос, племянница. В последнее время Таранис, похоже, не желает марать руки ничем, хоть сколько-нибудь значимым. Не знаю, что с ним произошло, но он, кажется, все глубже и глубже погружается в свой маленький мирок, созданный из иллюзий и его собственной магии. — Она задумчиво скрестила на груди окровавленные руки. — Это должен быть кто-то из его двора. Кто-то из них.
— Как нам заставить его это признать? — спросила я.
— Не знаю. Хотела бы я знать… — Она махнула рукой. — Ох, ради Богов, да сядьте вы оба. На кровать. Устраивайтесь поудобней.
Холод и Дойл выпрямились и сели по обе стороны от меня. Холод был по-прежнему обнажен, но его восхитительное тело не было уже возбужденным, как перед появлением королевы. Он сложил руки на коленях, прикрываясь от взгляда. Дойл сидел с другой стороны от меня, совершенно неподвижный, как зверек, старающийся не привлечь внимания хищника. Я нечасто думала о Дойле как о добыче — он так бесспорно был хищником! — но сегодня в нашей компании был лишь один хищник, и он глядел на нас из зеркала.
— Убери руки, Холод. Дай мне увидеть тебя всего.
Холод колебался всего секунду, а потом отвел руки. Он сидел, уставясь в пол, он уже не мог чувствовать себя комфортно в своей наготе.
— Ты по-настоящему красив, Холод. Я и забыла. — Она нахмурилась. — Кажется, я слишком многое забыла в последнее время. — Она сказала это почти с грустью, но голос тут же снова стал резким, похожим на ее нормальный тон. Этот тон заставил нас всех напрячься чуть не до дрожи: это была дрожь предвкушения, и предвкушали мы вовсе не удовольствие.
— Я недовольна собой сегодня. Все это были люди, которых я уважала, или любила, или ценила, — и теперь они никогда не будут на моей стороне. Они будут меня бояться, но меня боялись и раньше, а страх — не то же, что уважение. Я это поняла в конце концов. Дайте мне хоть одно приятное воспоминание об этой ночи. Я хочу видеть вас троих вместе. Я хочу видеть, как свет вашей кожи расцвечивает ночь фейерверками.
Мы оторопели поначалу, потом Дойл сказал:
— Моя ночь с принцессой была вчера. Холод дал понять, что сегодняшнюю ночь он ни с кем делить не хочет.
— Захочет, если я так велю, — сказала Андаис. Спорить с ней, нагой и покрытой кровью, будто какая-то жуткая древняя алтарная статуя, было трудно, но мы попытались.
— Я просил бы ваше величество не делать этого, — проговорил Холод. Он больше не выглядел надменным. Он казался почти испуганным.
— Ты просил бы? Просил бы меня?! И что мне с твоей просьбы?
— Ничего, — сказал он, опустив голову так, что сияющая завеса волос скрыла его лицо. — Абсолютно ничего.
В его голосе звучали горечь и печаль.
— Тетя Андаис, — сказала я, тщательно контролируя тон, очень осторожно, как говорила бы с психом с примотанной к боку бомбой. — Мы не сделали ничего, что могло бы тебя огорчить. Мы делаем все, что можем, чтобы послужить тебе. За что ты хочешь нас наказать?
— Вы собирались сейчас заняться сексом?
— Да, но…
— Ты собиралась спать с Холодом?
— Да.
— Ты спала с Дойлом прошлой ночью?
— Да, но…
— Ну так что за проблема переспать с ними обоими прямо сейчас? — Ее голос снова поднялся, теряя последние крохи спокойствия.
Я еще больше снизила тон.
— Я еще ни разу не была с ними обоими вместе, ваше величество, а тройник надо хорошо продумать, или все испортишь. Мне кажется, Дойл и Холод оба слишком доминантны, чтобы спокойно меня делить.
Она кивнула.
— Верно.
Кажется, мы все трое одновременно перевели дух.
— Тогда замени кого-нибудь из них. Подари мне зрелище, моя племянница, дай мне этой ночью что-нибудь для души.
Я исчерпала всю свою изобретательность, пытаясь ее отговорить, она даже согласилась со мной — и нам это не помогло! Я переводила взгляд с одного мужчины на другого.
— В таком случае я готова выслушать предложения.
Я надеялась, что Андаис решит, будто я предлагаю им назвать кандидатуры. Но я надеялась также, что мужчины поймут, что я все еще ищу способ увильнуть.
— Никка менее доминантен, — медленно проговорил Холод.
Он что, не понял, чего я жду?
— Или Китто, — сказал Дойл.
— Китто получил свое сегодня, а Никка должен ждать еще две ночи. Наверное, все скорее предпочтут передвинуть очередь Никки, чем отдадут Китто два сеанса подряд.
— Предпочтут? — поразилась королева. — Ты что, спрашиваешь их согласия? Ты разве не сама выбираешь кого-нибудь из них, Мередит?
— Ну, не совсем. Мы составили расписание и обычно его придерживаемся.
— Расписание? Расписание?! — Уголки ее губ поползли вверх, потом на ее лице засияла широченная ухмылка. — И в каком порядке ты их там расставила?
— По алфавиту, — сказала я, пытаясь не выдавать своего удивления.
— У нее алфавитный список! — Она захихикала, а потом расхохоталась в голос, настоящим, искренним утробным смехом. Она сложилась чуть не пополам, схватившись за бока, она хохотала до слез, и слезы полились из ее глаз, промывая дорожки в крови.
Животный смех обычно заразителен; как ни странно, этот таким не был. Точнее, для нас не был. Я расслышала, как присоединились к Андаис ее подручные. Наверное, Иезекииль и его ассистенты решили, что это страшно смешно. У палачей особое чувство юмора.
Смех поутих, и Андаис выпрямилась, вытирая глаза. Наверное, мы все задержали дыхание, ожидая, что она скажет. Она перевела дух и все еще смеющимся голосом заявила:
— Только вы сегодня сумели меня порадовать, и за это я дам вам поблажку. Хоть я так и не поняла, что дурного сделать передо мной то, чем вы займетесь, как только я вас покину. Какая вам разница?
Мы мудро придержали свои мнения при себе. Подозреваю, мы все догадывались, что если она до сих пор не понимает разницы, то никому и не удастся ей объяснить.
Королева исчезла, оставив нас троих перед зеркалом, снова отражавшим наши взгляды. Я была ошарашена, потрясена едва не разразившейся катастрофой. Лицо Дойла почти ничего не выражало. Холод вскочил с кровати и заорал так яростно, что на крик тут же сбежались все остальные с оружием наготове.
Рис озадаченно оглядел комнату.
— Что стряслось?
Холод крутнулся к нему, обнаженный и безоружный, но тем не менее пугающий до судорог.
— Мы ей не цирковые зверушки!
Дойл встал и жестом велел всем убираться. Рис посмотрел на меня, я кивнула. Они вышли, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Дойл тихонько заговорил с Холодом. Большей частью это были обычные уговоры, но кое-что он повторял особенно настойчиво. "Мы здесь в безопасности, Холод, — слышала я снова и снова. — Здесь она ничего не сможет нам сделать".
Холод поднял голову и вцепился в плечи Дойла. Хватка его бледных пальцев оставила следы на темной коже Дойла.
— Ты что, еще не понял, Дойл? Если ни один из нас не станет отцом ребенка Мерри, мы все снова будем игрушками Андаис, надоевшими игрушками! Я этого больше не вынесу, Дойл. — Он встряхнул Дойла за плечи. — Я не вернусь к старому, Дойл, я не смогу! — Он снова и снова тряс Дойла. Я все ждала, когда Дойл разорвет хватку и оттолкнет Холода, но он этого не сделал. Он только сжал руками плечи Холода — и все.
Сквозь серебро волос Холода я уловила блеск слез. Холод медленно опустился на колени, его ладони скользили по рукам Дойла, но так и не оторвались от них. Он прижался лбом к Дойлу, обнимая его.
— Я не могу, Дойл, не могу… Лучше умереть. Я истаю, но не вернусь.
С последней отчаянной фразой он зарыдал — глухими, настоящими рыданиями, исходившими из самой глубины его души. Рыдания будто разрывали его.
Дойл молча ждал, пока он выплачется, а когда он затих, мы с Дойлом отвели его в постель. Мы уложили его между собой; Дойл обнимал его со спины, а я спереди. И ничего сексуального в этом не было. Мы не размыкали объятий, пока он не заснул, устав от рыданий. Мы с Дойлом посмотрели друг другу в глаза над скорчившимся Холодом. Выражение глаз, лица Дойла ужасало больше, чем вид Андаис в запекшейся крови.
Этой ночью на моих глазах родилась пугающая уверенность… А может, она родилась раньше, а я только сейчас поняла. Дойл тоже не вернется назад. Я читала это в его глазах.
Мы обнимали Холода. В конце концов мы тоже заснули.
Где-то посреди ночи Дойл поднялся и ушел. Я проснулась от его движения, но Холод не пошевелился. Дойл нежно поцеловал меня в лоб и провел рукой по мерцающим волосам Холода.
Он шепнул на грани слышимости:
— Обещаю.
Я приподнялась, чтобы спросить:
— Что обещаешь?
Но он только улыбнулся, качнул головой и вышел, тихонько притворив дверь.
Я прильнула к Холоду, но сон оставил меня. Слишком много было неприятных мыслей, чтобы заснуть. Окно посерело от близящегося рассвета, когда я все же забылась беспокойным сном.
Мне приснилось, что я стою рядом с Андаис в Зале Смертности. Все мои стражи были прикованы к орудиям пыток, еще невредимые, нетронутые — только они сияли чистотой в этом черном месте. Андаис снова и снова предлагала мне пытать их. Я отказывалась и не давала ей к ним притронуться. Она угрожала мне и им, а я все отказывалась, и из-за моего отказа она почему-то не могла к ним прикоснуться. Я удерживала ее, пока тихий стон Холода не разбудил меня. Он метался во сне. Я разбудила его осторожно, как только могла, погладив по руке. Он проснулся со сдавленным криком и диким выражением в глазах.
Другие стражи сбежались на крик. Я успокоительно им махнула и прижала к себе Холода.
— Все хорошо, Холод, все хорошо. Это просто сон.
Он задохнулся от возмущения и с яростью заговорил, зарывшись в меня лицом, сжимая меня крепко, до боли.
— Это не сон. Это было. Я это помню. Я это всегда буду помнить.
Дойл уходил последним, медленно закрывая дверь. Я поймала взгляд темных глаз и поняла, что он пообещал.
— Я не отдам тебя ей, Холод, — сказала я.
— Ты не сможешь.
— Обещаю, я не отдам тебя, никого из вас не отдам.
Он поднял руку, закрыв мне рот ладонью.
— Не обещай, Мерри, не надо. Не клянись в том, что невозможно исполнить. Никто больше этого не слышал, а я забуду. Ты этого не говорила.
Дойл едва заметной тенью маячил за почти закрывшейся дверью.
— Но я сказала это, Холод, и сказала серьезно. Я скорее превращу Летнюю страну в пепелище, чем дам ей снова завладеть вами.
Как только эти слова вылетели из моих губ, послышался легкий звук… точнее, не звук, а словно сам воздух на миг задержал дыхание. Словно сама реальность застыла на миг — и снова пришла в движение, но уже чуточку другая.
Холод сполз с постели, не глядя на меня.
— Ты обрекаешь себя на смерть, Мерри.
Он ушел в ванную, не обернувшись. Минуту спустя я услышала шум душа.
Дойл приоткрыл дверь и отсалютовал пистолетом, словно мечом, — коснулся им лба, потом протянул вперед и опустил. Я кивнула, принимая жест. Он послал мне воздушный поцелуй и закрыл дверь.
Я не совсем поняла, что сейчас произошло, но я знала, что это значит. Я поклялась защищать своих мужчин от Андаис — и ощутила, как покачнулся мир, словно содрогнулась сама судьба. Что-то изменилось в хорошо налаженном беге вселенной. Изменилось потому, что я поклялась защищать мужчин. Одна-единственная фраза изменила ход вещей. Я заставила судьбу моргнуть, но я не узнаю, к лучшему это изменение или к худшему, пока не станет поздно, слишком поздно.